После установки пиццы и крыльев на обеденный стол для охлаждения, я взяла джинсы из привезенной коробки и вошла в одну из двух ванных комнат на первом этаже, чтобы переодеться, потому что те, которые я носила снаружи, были влажными от растаявшего снега. После этого я присоединилась к Мэтту за обеденным столом, сев справа от того места, где он сидел во главе стола.

Как только я развернула салфетку на коленях, он протянул мне одну из нескольких бутылок холодного пива, которые он принес на стол; я поблагодарила его, а затем щелкнула своей бутылкой, сказав приветствия, которые он повторил. И это было последнее, что мы сказали друг другу.

Закончив свой первый кусок пиццы, Мэтт встал и быстро развел огонь в красивом гранитном камине, прилегающем к столу. Теперь, с золотым свечением пламени, соединяющим свечение ламп от Тиффани из янтарного стекла над столом, столовая должна была казаться теплой и уютной. Единственная причина, по которой это не произошло, заключалась в том, что было что-то в Мэтте и моем молчании, которое начинало ощущаться ледяным. Это было, как будто наш тающий снег с нашими страстными поцелуями на лужайке всего за несколько минут раньше не случился.

Теперь я еще больше намеревалась выяснить, почему Мэтт сказал ранее, что не хочет влюбляться. Однако, поскольку Мэтт, казалось, был абсолютно, голоден, уничтожив два больших куска пиццы, порцию салата и кучу бескостных крыльев, прежде чем схватить еще один кусок пиццы и разорвать его, я решила подождать немного, прежде чем спросить его, каковы причины не желания, чтобы наше «семьяобразование» стало «какой-либо любовью», как он сказал ранее.

Кроме того, я тоже наслаждалась едой и пивом, и у меня было чувство, что чем больше пива я пила, тем больше у меня хватит смелости в конце концов спросить Мэтта, что я хочу узнать.

Я была в восторге от своего второго пива и чувствовала небольшое расслабление, когда Мэтт начал заметно замедляться в еде, и решила, что сейчас подходящее время.

— Почему ты против того, чтобы наше «Семьяобразование» стало «любовью»?

Возможно, это было мое расслабленное состояние, но я не думаю, что вопрос сложный. Мэтт, однако, казалось, считал иначе. Пока огонь потрескивал неподалеку, он положил себе еще несколько крыльев с каменным лицом, а затем снова начал есть, не сказав ни слова.

Сильно раздраженная, я попыталась снова.

— Почему ты не хочешь влюбиться, Мэтт? Почему ты надеялся, что я буду уродиной?

Он тихонько ел еще несколько секунд, нахмурившись, прежде чем, наконец, посмотрел на меня.

— Мы можем просто поесть в тишине?

Я фыркнула, еще больше раздражаясь.

— Почему? Я слишком много говорю для тебя? Задаю слишком много вопросов?

— Да.

Он сказал это слово уставившись взглядом в тарелку, уже вернувшись к крыльям.

Расстроенная, я скомкала салфетку, бросила ее на стол, а затем откинулась на спинку стула, сложив руки на груди.

— Ну, прости, что я веду себя не так, как ты хочешь. Я знаю, что тебе это не нравится. Я знаю, тебе не нравится, когда Чарли ведет себя не так, как ты хочешь. Думаю, ты тоже начнешь называть меня умственно отсталой с минуты на минуту.

— Пожалуйста, просто съешь свои оставшиеся крылья, Кайли.

— Хорошо. Тогда просто съешь остальные.

— Я пытаюсь это сделать.

С отвращением, зная, что я, вероятно, больше ничего не получу от Мэтта, я взяла свой нож и вилку и сердито начала резать бескостное крыло. Мэтт, как холодная, бесчувственная скотина, о которой я начала думать, ел свои крылья руками.

Закончив обед на кухне, собаки некоторое время назад прогуливались в столовой, а Шэдоу лежал у камина и быстро засыпал. Чарли занял место у моего стула, где он оставался в течение нескольких минут, по-видимому, ожидая лакомства, с потоками слюны, падающими изо рта.

Как только я съела все, кроме одного крыла на моей тарелке, я отрезала небольшой кусочек и подняла его, спрашивая Чарли, голоден ли он все еще. Я хотела его немного угостить, но даже больше, я просто хотела, чтобы Мэтт поговорил со мной, даже если бы он сказал мне не кормить его собаку за столом.

Как я и надеялась, Мэтт сразу поднял глаза.

— Пожалуйста, не надо. Как только ты покормишь собаку за столом, это никогда не закончится. Это никогда, никогда не закончится.

— Ты говоришь так, исходя из своего опыта.

Он вздохнул, опустив половину крыла, и откинулся на спинку стула.

— Я пытаюсь натренировать Чарли. Я накормил его объедками один раз, не думая, когда он был щенком, и с тех пор он был постоянным элементом за столом каждую ночь. Иногда он даже скулил клянча объедки. Итак, я не давал ему ничего в течение нескольких недель, просто пытаясь научить его, что он не может продолжать это делать. Шэдоу тоже иногда клянчит, но, к счастью, он не такой ненасытный, как Чарли. Не говоря уже о том, что большую часть времени, когда я говорю ему уйти от стола, он это делает.

— Ну, я согласна, что Чарли, вероятно, не должен скулить, чтобы получить кусок, но, если его можно научить спокойно сидеть большую часть времени, как он это делает, что плохого в том, чтобы дать ему небольшой кусочек в конце? Таким образом, он знает, что должен быть тихим и хорошим, чтобы заслужить это.

Мэтт пожал плечами, поднимая бутылку пива.

— Дай ему кусочек, если хочешь. Я знаю, если не позволю тебе, ты, вероятно, начнешь обвинять меня в жестоком обращении с животными.

Я с удовольствием скормила Чарли кусочком крыла, и он жевал, пританцовывая на месте, казалось был, так счастлив, что просто не мог держать свои маленькие лапы неподвижно.

С тающим сердцем я стащила пепперони с последнего кусочка пиццы на столе, поглядывая на Мэтта.

— Теперь я просто собираюсь дать ему последнюю пепперони вечера, и все. Он это заслужил.

В тот момент, когда я сказала пепперони, Чарли внезапно заскулил, и звук походил на приглушенный восклицательный знак радости.

Я бросила ему кусок пепперони, он подпрыгнул в воздухе и поймал его в рот, проглотив его прежде, чем прожевал с более радостным лаем. Затем, казалось, не в состоянии сдержать волнения от того, что только что произошло, он погнался за своим намоченным снегом хвостом, прежде чем упасть на деревянный пол, и кататься на спине, снова поскуливая от радости. Звуки, которые он издавал, были похожи на лай счастливого тюленя.

С непроницаемым выражением лица Мэтт просто смотрел на него.

— Он так глубоко…

— Нет, Мэтт. Даже не смей этого говорить.

— Не говорить, что так глубоко зависим от пепперони, как я собирался? Окей. Я не буду.

Почувствовав себя немного заносчивой, я извинилась.

— Я думала, ты собираешься сказать что-то еще.

Откинувшись назад со своим вторым пивом, Мэтт вздохнул с небольшим блеском в глазах.

— Я больше никогда не скажу это «что-то еще» в присутствии Чарли, хорошо? Теперь ты счастлива?

Я была счастлива, так и сказала, улыбаясь. Понимая, что я, вероятно, могу пока насладиться маленькой победой, которую только что одержала, я решила не возвращаться к вопросу о том, почему Мэтт против того, чтобы влюбиться в настоящее время.

Чарли вскоре попросил о еще одной порции пепперони, но я отказала ему, желая показать Мэтту, что могу быть твердой с ним и не «баловать его». Как только Чарли получил ответ, что я не собираюсь сдаваться, Мэтт и я убрали вместе стол, а затем на кухне, он сказал, что принесет все мои коробки с надписью «наверх» в одну из гостевых комнат, а затем вернется и загрузит посудомоечную машину сам, чтобы я могла распаковать вещи.

Начиная ощущать усталость, хотя это было все еще довольно ранний вечер, и, возможно, желая лечь спать в течение следующего часа или около того, я сказала, что это было бы здорово, и Мэтт начал вытаскивать коробки из кухни, неся три сразу.

Как только он перетащил их всех наверх, я поднялась с Чарли, следующим за мной по пятам, в гостевую комнату со всеми моими коробками, и начала распаковывать вещи, раздумывая, во второй раз за этот день, как долго я останусь в этой комнате и куда я пойду после, в спальню Мэтта или домой в Моксон.