– Ну, раз нет, освободи комнату завтра к вечеру. Я уже нашла новых постояльцев. Если не заберешь свои вещи до их приезда, потом не ищи.
В отчаянии я открыла было рот, чтобы умолять ее оставить мне крышу над головой хотя бы на один день, но, как оказалась, госпожа Резалинда еще не закончила выкладывать плохие новости.
–Вокруг дома целый день крутился какой-то прохиндей, по виду – один из ваших послушников. Выспрашивал у Эофима, не останавливалась ли у нас белокурая девушка в сером платье. Думаю, он по твою душу являлся. Эофим его прогнал взашей. А я вот что тебе скажу: езжай-ка обратно к отцу в Олхейм, столица не для таких мышек, как ты. Ты ведь дура-дурой, к нашей жизни не привыкла, сама о себе позаботиться не можешь, а мне с тобой возиться недосуг.
Как я уже не раз убеждалась, здравый смысл госпожи Резалинды граничил с жестокостью. Она не собиралась мне помогать, и умолять ее было бесполезно, потому что деньги Резалинда чтила больше всего на свете. Если бы человек, приехавший за мной из Общины, догадался обратиться напрямую к моей хозяйке, предложив вознаграждение, она бы не стала скрывать мое пребывание в своем негостеприимном доходном доме.
Молча кивнув – меня душили слезы – я вышла из кухни и медленно побрела вверх по лестнице в свою комнату, в которой мне предстояло провести последнюю ночь.
Глава 2 «Дом-у-Древа»
Сосущий голод и страх за будущее не дали мне уснуть до утра. Сначала я долго ходила по комнате, пытаясь согреться. Поздно ночью, когда обитатели доходного дома угомонились, и в коридорах наступила тишина, я прокралась на кухню. Огонь в магической печи дремал, но бак с водой еще не остыл. Обжигаясь, я выпила две кружки горячей воды, которая дала ложное ощущение полного желудка; украденную горбушку решила отложить на потом. Холод отступил, в голове прояснилось.
Вернувшись в комнату, я села у окна, закуталась в отсыревшее, пахнущее плесенью одеяло и задумалась о том, что делать дальше. Возвращение в общину виделось единственным выходом, но будущее при этом рисовалось настолько неприглядное, что хотелось завыть.
Давно, во времена покойного ныне старейшины Гилеада, послушникам дозволялось уходить на время в большой мир. Нынешний старейшина Уго был в этом вопросе непреклонен и покинувших общину обратно не принимал, клеймил с кафедры как отступников, брызжа слюной и потрясая руками над всклокоченной шевелюрой. Однако если Резалинда не врет, кто-то за мной приехал, искал меня. Выходит, Уго готов сделать для беглой послушницы исключение.
С одной стороны, мне есть куда вернуться. Однако я знала, что старейшина Уго согласится принять меня только в том случае, если стану одной из «духовных спутниц просветленного»; сейчас их было три, меня прочили в четвертые.
В Олхеймском Доме общины Отроков Света неукоснительно следовали древним заветам ее основателя, патриарха Акселя Светлосердного. Один из них гласил: «Пусть соединяются в браке равные и лучшие в познании Света, равные и лучшие по телесному и духовному состоянию и те, на ком нет отметин Тьмы, дабы их потомство приблизилось к Свету ближе, чем их родители».
Это означало, что прилежные послушники женились на прилежных послушницах, нерадивым доставались нерадивые, статным — статные, худосочным – худосочные и тому подобное. Ни один из обитателей общины не смел выбрать себе жену самостоятельно. Все брачные пары назначал старейшина. Некоторые счастливцы (или несчастливцы, как посмотреть) получали не одну, а две жены. Иногда браки заключались между не очень дальними родственниками. Надо сказать, никакими особыми достоинствами дети таких союзов не отличались. Послушников, чьи отцы, деды и прадеды строго следовали укладу Общины и по приказу старейшин женились на своих сестрах и племянницах, было легко узнать по скошенному лбу, вялому подбородку и легкому тугоумию. Но Община придерживалась старого Уклада, поэтому дикий обычай продолжал жить.
«Мы словно животные, от которых ждут отборного потомства, – сердился отец. – Хорошо, что я вовремя сбежал из Олхейма двадцать пять лет назад и встретил в Аэдисе твою мать. Ты – наглядное доказательство того, что самые лучшие дети бывают у пар, соединившихся по велению сердца».
Серьезнее всего старейшина подходил к выбору собственных духовных спутниц. В этом важном деле он руководствовался примерно теми же соображениями, что и опытный заводчик при закупке племенных кобыл.
Избранница должна быть выносливой, иметь крепкое здоровье и приятную внешность, преуспевать в практиках слияния со Светом. Просветленный старейшина Уго сам осматривал приглянувшихся ему послушниц. Больно щупал мускулы на руках и ногах, лез нечистыми пальцами в рот считать зубы. К счастью, со мной отец такого проделать не позволил: отходил старейшину костылем ниже поясницы, за что вскоре и поплатился.
Спутницы переселялись в дом старейшины и делили с ним постель. Новая, младшая спутница должна была беспрекословно прислуживать всем членам огромной семьи — ее главе, старшим спутницам, их детям. Все жены несли тяжелые многочасовые телесные и духовные послушания. В «гареме» царила строгая дисциплина, запрет на любые увеселения и проявления чувств.
Старейшина Уго начал присматриваться ко мне еще с той поры, как я достигла совершеннолетия. Заходил к нам домой, беседовал с отцом, расспрашивал сестер-наставниц о моих успехах. Частенько появлялся на занятиях и наблюдал, задумчиво теребя свою длинную жидкую бороденку заскорузлой дланью. Мне становилось не по себе. Острый взгляд неприятно царапал кожу между лопаток; от него было невозможно скрыться, как от назойливого слепня. И вот в прошлом году, на ежегодном празднике Сакрального Единения, старейшина Уго объявил о выпавшей мне высокой чести. Принуждать меня никто не собирался, но вскоре события обернулись так, что передо мной встал выбор: покинуть общину, чтобы зарабатывать на жизнь самостоятельно, или прийти в неуютное, угрюмое жилище Просветленного и его спутниц.
Выбор был невелик: либо страдать от голода и холода на улицах столицы, но свободной, либо в доме старейшины Уго — лишенной любых прав и даже собственного «я».
Никто из послушниц не стал бы задаваться таким вопросом, но мой отец, повидав мир и взяв в жены девушку из столицы, дал мне особое воспитание. «Еретик, — говорила сестра-наставница Анея. – И тебя вырастил еретичкой».
Впрочем, нынешнее неприкаянное положение, в котором я очутилась после ухода из Общины, сложно было назвать настоящей свободой – слишком высокую цену приходилось за нее платить.
Никто не стоял надо мной, некому было наказывать меня, некому было принимать решения, пренебрегая моими желаниями. Но для человека, непривычного к свободе, отсутствие хозяина становится тяжелым испытанием.
Права была Резалинда — к самостоятельной жизни среди мирян я была не готова. В защищенном мирке общины, при всех его тягостных ограничениях, у меня был дом и еда, я была окружена знакомыми и друзьями и всегда могла получить помощь или добрый совет.
Я тяжело вздохнула, достала газету, зажгла свечу и перечитала странное объявление. Затем развернула карту Аэдиса и начала изучать. Вот он – квартал Мертвых Магов. Небольшой квадратик, на котором схематично изображены старинные здания с рогатыми башенками и черепичными крышами. Рядом надпись старинной вязью: «Магисморт» — так звучит историческое название квартала на староимперском.
Доходный дом госпожи Резалинды находится на другом конце столицы, в Котлах — предместьях, где живут мастеровые, мелкие барыги, отставные моряки и сброд всех мастей. Вздумай я направиться завтра в дом лорда-архивариуса, о котором так нелестно отзывалась моя хозяйка, мне бы пришлось пройти до самого Наоса – центра города. Не меньше трех лиг. Очень далеко!
У здорового, крепкого человека, идущего пешком, дорога заняла бы часа три-четыре, а если бы у этого человека еще нашлись деньги на конный трамвай или извозчика, то поездка стала бы интересной и приятной экскурсией по столице.
