На то время, пока мои родители собирались наслаждаться плодами рабского труда в залитой потом адовой дыре посреди пустыни, нашему дому в Нью-Джерси предстояло превратиться в высококлассную арендуемую жилплощадь. Мне оставаться там было не позволено. Относительно этого мои родители были непреклонны, сколько бы я ни присылал им статей о том, что происходит порой с высококлассной арендуемой жилплощадью, и сколько бы ни заверял, что от меня дому наверняка будет меньше вреда, чем от фурри-поклонников и любителей оргий, в распоряжении которых вскорости окажется наша спальня.
В конце концов мне были предоставлены две возможности, и вариант остаться в Брокенхерсте не входил в этот список. Я мог либо поехать с родителями в Дубай, либо собрать вещички и отправиться в школу-интернат. Прославленная альма-матер моего отца в Массачусетсе была согласна принять меня в начале весеннего семестра. Что означало, что дорогие мамочка с папочкой уже достаточно давно готовили этот ход за моей спиной. Мое сердце наверняка было бы разбито, если бы я хоть немного доверял своим родителям.
Какое-то время я думал о том, чтобы сбежать из дому. Тогда я уже довольно ловко управлялся с рогаткой и пневматической винтовкой. Я считал, что в крайнем случае смогу прожить и в лесу. Не кто иная, как Кэт, указала мне, что это совершенно безумная затея. Лесов в округе осталось не так много, чтобы я мог в них спрятаться. Кроме того, два года – это практически ничто с точки зрения общего устройства вещей, сказала она (и сказала с такой уверенностью, словно регулярно наблюдала за устройством вещей из окна своей спальни). Когда наша разлука закончится, мы оба уже закончим школу и сможем быть вместе и наслаждаться свободой. Она поклялась, что до тех пор мы будем каждый день разговаривать по телефону.
Первые полгода так оно и было. Потом Линда – так звали ее маму – объявила, что выходит замуж за человека по имени Уэйн Гибсон. Он поселился в нашем городе примерно в то же время, когда я оттуда уехал; они с Линдой подружились за стаканом бурбона в местном баре. Внезапно оказалось, что Кэт очень занята, помогая матери с приготовлениями к свадьбе. Наши обмены эсэмэсками и переговоры по Скайпу сократились до нескольких раз в неделю. Когда счастливое бракосочетание наконец состоялось, она прислала мне фотографии с этого события. Тогда я этого не сказал, но ее новый отчим сразу показался мне полным мудаком. Он был одет в парадную военную форму с кучей аляповатых, отполированных до блеска медалей, и на каждом снимке его взгляд был устремлен прямо в объектив, не суля ничего хорошего фотографу, буде тот вздумает запороть фото. Впрочем, Линда, похожая на кекс в своем гофрированном платье, лучилась счастьем, словно ее избрали королевой студенческого бала. Надо сказать, она всегда относилась ко мне по-человечески. Я решил, что главное – чтобы она была счастлива, а остальное не важно.
Именно тогда Кэт понемногу начала пропадать. Время от времени она присылала мне подозрительно веселые сообщения, однако большинство моих эсэмэсок оставались неотвеченными, а мои сообщения по электронной почте – непрочитанными. В моменты наиболее тяжелых приступов паранойи я начинал думать, что, возможно, Кэт с самого начала планировала все это. Что, возможно, она и из Нью-Джерси уговорила меня уехать именно потому, что я не входил в ее общее устройство вещей. Я начал слегка безумствовать в плане компьютерной слежки. Я настроил Гугл-оповещения о появлении ее имени в Сети. Я исследовал ее полумертвую ленту в Инстаграме на предмет скрытых сообщений. (Последним, что она там выложила, была серия фотографий, посвященных домашним усовершенствованиям, которые затеял ее новый отчим. В картинках не было ничего особенно интересного – просто куча электроники и кабелей.) Она месяцами ничего не писала в Фейсбуке, поэтому я принялся следить за профилями наших общих знакомых, ища какие-нибудь намеки. Мне удалось обнаружить знакомую копну медно-рыжих волос на заднем плане нескольких фото с какой-то вечеринки – и это было все. Кэт была жива, но двигалась слишком быстро, чтобы попадать в поле зрения камеры. Я продолжал ей писать, порой отсылая по три имейла в день. В последний раз, когда Кэт ответила на мое письмо, она сообщила, что ей необходимо больше свободного пространства. Ее ответ состоял из одной этой фразы.
Все, что, как мне казалось, я знал о мире, разваливалось на куски и собиралось в новую конструкцию. Кэт была моим краеугольным камнем; без нее я больше не понимал, где я нахожусь. И мне стало на все наплевать. Я перестал ходить на уроки: оставался в общежитии, играя в Assassin’s Creed со своим соседом по комнате, чокнутым украинцем по имени Элвис. Он коллекционировал игрушечных роботов и имел весьма смутное представление о человеческой расе.
Затем, проснувшись однажды утром четыре месяца назад, я обнаружил в Гугле оповещение: имя Кэтрин Фоули наконец всплыло в Сети. Брокенхерстская местная газета сообщала, что предыдущим вечером ее арестовали за то, что она угнала внедорожник своего отчима и въехала на нем в чей-то декоративный пруд с японскими рыбками. В полицейском рапорте фигурировал вымокший недокуренный косяк, обнаруженный под педалью газа.
Фотографий к статье не прилагалось, но я без труда отыскал несколько в Сети. До сих пор удивляюсь, что они не заполонили весь интернет. Черный внедорожник ушел в воду по самые задние дверцы, и пухлые золотистые рыбки-кои вплывали и выплывали из открытых окон. Оставшаяся половина автомобиля торчала над поверхностью практически вертикально. Это была поистине впечатляющая иллюстрация небрежного обращения с транспортным средством.
Пролистывая изображения внедорожника Уэйна Гибсона, я все время вспоминал тот судьбоносный день, когда впервые наткнулся на «Гангстеров Кэрролл-Гарденс». Один взгляд на Кишку – и я понял, что это мой дед. Мне не было необходимости читать подпись или связываться с местным генеалогическим обществом; я просто знал. Точно таким же образом я сразу понял, что авария, на которую я смотрел в Фейсбуке, не была случайностью. Я не мог бы объяснить почему, но во мне не было и тени сомнения, что Кэт разбила автомобиль своего отчима намеренно.
Почти каждые выходные Элвис ездил домой повидаться с родителями. У него имелся подержанный «Фольксваген», который он держал за пределами кампуса. Наверное, мне следовало бы с большей подозрительностью отнестись к его предложению одолжить мне машину в обмен на позволение использовать мой компьютер, но на тот момент я был готов отдать ему и собственную почку в придачу, если бы он попросил. Я вручил ему компьютер и пустился в семичасовое путешествие до Нью-Джерси.
Подъехав к дому Кэт, я вначале решил, что спутал поворот. Великолепный дом, обнаруженный мной посреди леса, вовсе не был похож на ту лачугу, которую я помнил. Его выкрасили в белый цвет, а окружавшие его низкорослые северные сосны срубили. Каким-то образом им удалось также поднять фундамент, так что больше не казалось, будто дом уходит в землю. Я постучал в дверь, и мне открыл отчим Кэт. Он приветствовал меня тем самым взглядом, который я видел на свадебных фотографиях. Это был плотно сбитый, жилистый крепыш – на шесть дюймов ниже меня и на тридцать лет старше. Однако я знал, что он почти наверняка способен мне накидать, и видел, что ему не терпится попробовать.
Он вежливо сообщил, что Кэт в данный момент находится под домашним арестом и не может встречаться с друзьями. Она связалась с плохой компанией, объяснил он, и ей нужно побыть одной, чтобы привести голову в порядок. Я заверил мистера Гибсона, что не принадлежу ни к какой компании, ни к хорошей, ни к плохой, и что я ехал сюда целый день с одной лишь целью: увидеться с его приемной дочерью.
– Я знаю, кто ты такой, сынок, – помнится, сказал он мне. – И не думаю, что Кэтрин хочет тебя видеть. Тебя не было в здешних краях несколько месяцев, и возможно, будет только к лучшему, если ты и впредь будешь держаться от нее подальше.
Должен признать, на пару секунд меня зацепило. Это было, пожалуй, худшее, что я мог услышать. Однако, хотя каким-то краем своего существа я был склонен поверить ему, было что-то неправильное в том, что это исходило из уст мистера Гибсона. Да черта с два, Кэт никогда в жизни не стала бы делиться своими чувствами – каковы бы они ни были – с человеком, который выглядел так, словно он вторгался в страны третьего мира ради развлечения. Поэтому я спросил, не могу ли я перемолвиться парой слов хотя бы с Линдой. В ответ я услышал, что «миссис Гибсон» нет дома, хотя это было полнейшей чушью – уже перевалило за семь часов вечера, и с кухни до меня доносились запахи Линдиного фирменного рагу. Я сказал, что с радостью подожду, на что мистер Гибсон ответил, что это будет неблагоразумно с моей стороны. Когда я уселся у них на крыльце, он вызвал полицию.
