Не от моего ли тайного властолюбия это нехарактерное для меня совершенно возвращение к желанию оказаться с Дмитрием снова в семейной постели? Ведь я всегда сжигаю за собой мосты. И бросаю ветру милые интимные фотоснимки? Память только старит, это я недавно поняла. И возвращение — всегда уступка своей слабости.
Но здесь все-таки что-то не то. Не властность, нет. Да всё то! Что я мудрю? Просто я интуитивно уловила: с Митяем мое дело получится, поэтому и захотела быть с ним снова. Я же знаю: эротическое для меня — только выражение схваченных чутьем новых возможностей: пока объект (извините) до конца не исчерпан, он влечет. На прошлом этапе наши пути разошлись, потому что меня тянуло туда, где он ничего не мог для меня сделать, а Ва
note 277 силий мог. Вот и все. И никакой лирики. Скучно? А мне нет. Я такая, вот и все.
Ваську я будить не стала: пусть дрыхнет милый мой домашний морж. Приняла душ, залезла в белый махровый халат и, как всегда, с удовольствием прошлась по нашей квартире. Куплена она, конечно, на деньги мужа, но все остальное — и ремонт, и мебель — дело моих рук. Я нашла отличную бригаду девушек, и они сделали нам евро. Даже джакузи я выбирала сама. И этот домашний кинотеатр, возле которого морж и спит, мое личное, еще недавно любимое, но сейчас уже поднадоевшее приобретение.
Телевизор — когда нет никаких интересных планов. Для отдыха ума. А сейчас у меня все мысли только об одном — о выставочном зале. О своей галерее! Подыщу помещение и позвоню Митяю — ведь и зал должен быть подходящим по многим показателям. И в этом он разберется лучше меня.
Все. Спать.
* * *
Странная девушка, которая видит сны, все-таки нашла своих покупателей, с помощью другого риэлтора продала свою такую же странную двухкомнатную квартиру, ну, может быть, чуть продешевив, и сейчас приглядывала себе другую — однокомнатную. Она выбрала новый небольшой район с непривлекательным названием Куркино, но красивыми пейзажами вокруг. Ей понравилось к тому же, что когда-то неподалеку от современного дома, который ей очень приглянулся, снимали дачу два друга — Герцен и Огарев. Когда-то один мальчик сказал ей, что глаза у нее такие же удивительные, как глаза жены Огарева. Мальчик был в нее влюблен по-настоящему. И если бы его родители не переехали из подмосковного Жуковского в центр столицы, она бы точно вышла за взрослого мальчика замуж… Но столица как океан: разве легко двум парусным лодкам встретиться в ее бурных водах?
note 278 В Жуковском девочка жила потому, что папа ее был летчиком-испытателем на авиационном заводе. Сейчас он на пенсии, и давно бы умер от простоя, выброшенный почти двадцать лет назад с завода, как хлам, вместе с советской идеологией и другими советскими специалистами, если бы не придумал организовать школу дельтопланеризма. Ему во всем помогала жена, они учились вместе в МАИ и не расстаются с тех пор… А вот их дочь, вы не поверите, наверное, — старая дева! То есть самая настоящая старая дева: она никогда не была замужем, и у нее никогда не было ни одного мужчины. Если бы не увезли того голубоглазого мальчика, она бы жила с ним всю жизнь, жила бы счастливо и легко — как легко дыхание весны. Так ей кажется порой. Ведь как ладно живут ее родители! И у них с мальчиком было бы тоже двое детей.
Вечером она попросила брата Евгения съездить с ней к ее новому дому. Ей хотелось, чтобы он посмотрел и ему понравилось.
— Вполне, — сказал он, засмеявшись, — только лучше бы не в таком глухом месте. Здесь ты вообще будешь всегда одна, посмотри — даже людей нет на улицах. И тогда она рассказала ему про Герцена и Огарева.
— Ну да, — сказал он, — очень занимательная история. Но тебя не настораживает, что, пожив здесь, Герцен съехал из России? Видимо, пейзаж здесь на него так подействовал.
— И он опять засмеялся. У Евгения было все хорошо: и свадьба вот-вот (оттого они и продали квартиру, чтобы у него была доплата на свою двухкомнатную), и заказы отличные (их частное производство осваивало выпуск маленьких самолетов), а вот сестра — это да, это полный мрак, с ее сновидениями и прочим. Но так-то она отличная, добрая, бескорыстная, сейчас таких девок днем с огнем не сыщешь, станет другая сестра продавать квартиру, чтобы помочь брату? Пожалуй, и внешне привлекательная: эти глаза такие глубокие… В общем, мы, мужики
— дураки, клюем всегда на яркую обертку, которая note 279 сама прыгает нам в лапы и ловко откусывает нам потом полголовы, а таких — не замечаем. Так вот он подумал привычно и грустно, решив, что именно здесь, в Куркино, закончится, не начавшись, личная жизнь его бедной одинокой сестры.
— Здесь красиво, — как-то беспомощно сказала она, видимо, пытаясь возразить его грустным мыслям.
— Нравится, так соглашайся, — сказал он уже устало.
— Тебе жить. Через неделю после переезда, который занял два месяца
— пока подбирали покупателя, пока искали квартиру ей, потом назначили сделку, потом ждали оформления документов, — Светлана пошла побродить по берегу Сходни.
Вступал в силу май, черемуха уже начинала цвести и потому стояла приятная прохлада. Расцветающей черемухе нужен легкий холодок, — вспомнилась строчка из стихов, которые она выписывала в юности в особые толстые тетрадки. Пейзаж выглядел таким нежным, точно все эти воздушные шары зазеленевших деревьев, на которых вот-вот, казалось, полетит и Земля, были только мгновенным выдохом природы, подобно гениальному стеклодуву придавшей всем очертаниям выдоха почти исчезающую, но застывшую тонкость. От речки поднималась едва заметная дымка, первые желтые цветы виднелись там и тут, а чуть поодаль, на словно подпрыгнувшем бережке, стояло одинокое деревце в зеленоватом бисере едва проклюнувшихся листьев — точно такое, только стеклянное, Светлана видела как-то на выставке.
Когда в ту далекую весну мальчика увезли, Светлана, до этого чувствовавшая себя защищенной и счастливой в своем милом тихом доме, перестала вдруг ощущать под ногами почву — она зависла в пустоте, как зависают, по рассказам очевидцев, НЛО, но в отличие от неопознанного, но маневренного объекта, способного на чудо-виражи и плавные посадки и взлеты, Светлана, подкинутая в не
note 280 беса страшным отчаянием, в любой миг могла внезапно обрушиться на Землю. Но ее удержали в ее заоблачном пространстве книги, как сейчас удерживали распускающуюся гроздь воздушных лиственных шаров невидимые корни.
Видимо, книги обладали непонятным свойством уменьшать силу гравитации — и Земля, пытавшаяся сначала то с жалостью, то с яростью притянуть к себе девочку — даже ценой ее травматического падения — отступила, оставаясь все эти годы на не далеком, но и не близком расстоянии… Светланина мать говорила об этом проще: «Дочь витает в небесах».
Светлана полюбила и выставки. Иногда, путешествуя от одной стеклянной витрины к другой, рассматривая то ювелирные изделия, то коллекцию старинных фотографий, Светлана поднимала на редких посетителей глаза — ей вдруг чудился синий взгляд мальчика. Но это оказывалось только душевным миражом. А другие молодые или не очень молодые мужчины, даже проявившие к ней интерес, оставались для нее только призраками и скользили с ледяной горки ее равнодушия в космическое небытие.
Но книги все-таки спасли ее — душа ее не упала и не разбилась о сухую каменистую почву — и Светлана, с бессознательной благодарностью литературе, выбрала библиотечный институт, а потом устроилась работать в небольшую библиотеку, тоже с трудом выжившую в эпоху хищнического накопления первичного капитала, как выражался, болтая с сестрой за ужином, ироничный Евгений, цитируя непопулярных ныне политических классиков…
Денег было мало, но отец и мать забрали к себе стариков-родителей, всех четверых — благо квартира в Жуковском была огромной, четырехкомнатной, с почти двадцатиметровой кухней, одну квартиру, родителей отца, с их согласия продали и отделили детей, решив, что в нынешнее время гораздо легче выжить в столице. Так Светлана и оказалась сначала на Большой Академической, а теперь вот на улице с названием поэтическим, хотя и затрепанным стихотворцами — Соловьиная роща.
