Но если вы так говорите, то вы ничего обо мне не поняли. И Карла Густава Юнга еще не читали. А его чита
note 236 ют даже распиаренные под писателей модели. Ведь сейчас стало круто творить. То есть не просто я Барби, а еще и интеллектуалка. Не просто банкир, но еще и стихи медитативные пишу типа японских танку.
Вот и я туда же! Немотря на то, что прекрасно отношусь к своему мужу и даже с сочувствием воспринимаю его мечты, сама я хочу не вторую дочь, а художественный салон. В тихом центре, к примеру, в Хлебниковом переулке, где когда-то я купила «Алису в стране чудес» на английском языке. А мы все сейчас живем в такой стране, ей-Богу, в которую провалились внезапно, побежав за разговорчивым импозантным кроликом, который боялся опоздать на свидание с Америкой.
В салоне моем будет выставляться только настоящее. Вот здесь я буду стоять намертво. В память об отце. Он всегда поддерживал талантливых людей. Один старый, известный еще и сейчас поэт, наверное, забыл, как мой отец помог ему с квартирой?
Так что и мой брак с Ярославцевым был тоже следствием отцовского воспитания.
Попова (напомню, это мой первый) я, кстати, попыталась сначала переделать в ключе стремительно капитализирующейся эпохи. И толкнула в бизнес. Он нанял двух теток, и они челночили за цветами в Турцию. Но точно заклятье: цветы Попова, которые ничем не отличались от таких же привезенных из Турции цветов Сидорова или Розенкрейцера, никак у метро не продавались. Он терпел постоянные убытки. Теперь я понимаю причину: Попову ну просто не нравилось заниматься коммерцией — воротило его от нее. Это, говорят, рыжий кот — гений прихватизации на цветах сколотил капитал. А Попов хотел изучать свои загадочные цианобактерии или не менее загадочные (по крайней мере, для меня) митохондрии. Но тоже можно его простить: все у него ученые, даже мать — горная козочка, и та биолог… Гены и воспитание. Так что любовная лодка номер один разбилась о любовь к науке и верность заветам отцов.
note 237 Итак, художественный салон. Красивый выставочный зал. Интересная публика. Так что без Ярославцева мне не обойтись.
* * *
Но отыскать его оказалось не так легко. В союзе художников мне дали телефон, и я, сразу же позвонив по нему, выяснила, что «такой здесь не живет». Я покопалась в Интернете и нашла сайт с его работами. И вновь они оказали на меня то же буквально магнетическое воздействие, что и в первый день знакомства.
Я ведь познакомилась с ним на выставке, где у него были представлены пять картин — они занимали почти всю стену. А сам он, высокий, чуть сутуловатый, улыбчивый, болтался по залу (мне показала его какая-то незнакомая женщина, тоже стоявшая у его стены) — и вдруг, оглянувшись, увидел меня — двадцатипятилетнюю девку в джинсах, с копной рыжих волос (я красилась тогда), застывшую перед его работами. Надо сразу сказать, что я неплохо рисую. Главным образом, правда, шаржи. И конечно, не имея специального образования, отличу Кандинского от Репина, но тонкостей объяснить не смогу. Но у меня есть чутье. Как у моего друга-ювелира, который называет хорошо отшлифованные камни живыми и не спутает игру бриллианта с отблесками, которые отбрасывает циркон.
Вот и я так: живую работу я сразу чувствую чем-то внутри меня — каким-то diamond-detektor. Я понимаю, что техникой сейчас уже никого не удивить, а удивить в своем выставочном зале мне хочется всех! Поэтому я и разыскиваю Ярославцева.
Но если вы решите, что первая моя экспозиция будет из его картин, вы снова ошибетесь.
Я начну с какого-нибудь светского живописца, который делает портреты политиков и творческой элиты типа многочисленных родственников дяди Степы (кстати, мне эта книжка нравится с детства, и я совершенно искренне
note 238 считаю, что милиция такой быть и должна). Мне нужно будет заманить к себе журналистов. И здесь мне должен помочь мой Николенко.
Но без Ярославцева мне тоже не обойтись. Есть такие тонкости — даже в составе экспозиции, в том, как развесить картины (возьмите, к примеру, сочетание драгоценных камней в колье — не каждый камень хорошо соседствует с другим), в которых я плохо смыслю.
И я решила, что пора Ярославцеву отдать мне долг. Ведь за прописку в столице он так мне и не заплатил. Конечно, у него здесь жила родная прабабка, старая, как мир, и он мог получить регистрацию просто так, но он генетически не способен чего-то для себя добиваться. А такая роскошь — все делать чужими руками и потому жить свободно — нынче особенно дорого стоит!
Да, я практичная. То есть нормальная. Как все. Это он, Ярославцев, не как все — ну так он и талант. А я просто неглупая молодая (34) женщина…
И я пообещаю ему персональную выставку. Ведь никто ему сейчас этого не сделает: он не умеет работать в команде, с ним невозможно дружить, ему можно только служить. И денег у него (я в этом уверена на все сто), конечно, нет. И я сделаю ему выставку. А потом, когда моя галерея станет такой же известной, как VG Анны Венской или ИЗОграф Славы Дулова, начну продавать очень дорого его работы, отстегивая себе процент.
Мой отец помог незнаменитому, но талантливому поэту. И тот теперь — живой классик. И пусть он ни разу не написал о помощи моего отца, Бог все видит.
Но я живу в другое время, прости, папа, и хочу еще и получить свои дивиденды.
Тогда меня буквально потрясла его работа, которая называлась как-то просто и изображала обычную комнату: два стула, окно, стол и девочку вполоборота (я узнала после, что это Майка — дочка его бывшей подруги). Все это было, конечно, написано хорошо, но меня поразило тогда другое: на картине был воздух. В зале как раз сто
note 239 яла страшная духота, кондиционеры тогда еще не были у всех повсеместно, окон в картинных галереях не открывают, и мне было уже невыносимо там — пока я не подошла к его картине. Вспомнила! Она называлась «Свете тихий». И от нее пошел ко мне воздух. Это физическое ощущение так поразило меня, что я несколько раз уходила от картины, вновь погружаясь в духоту зала, и возвращалась. Воздух! Я вдыхала его, честное слово!
Впрочем, сейчас, по прошествии лет, и уже неплохо разбираясь в себе, я думаю: а не было ли все это самоиллюзией
— ведь именно тогда я начала рваться от Попова, мне душно было в его семье, с его родителями, когда изо дня в день, как в древнем Китае, повторялись одни и те же ритуальные действия и произносились за едой одни и те же слова: «Тебе чай с сахаром и лимоном?» — «Да, дорогая».
И не почувствовала ли я, как бы проникнув в картину, что именно благодаря ее автору, незнакомому мне художнику Ярославцеву, благодаря его любви, я вырвусь на свободу?
Сейчас мне хочется проверить, так сказать, обе версии.
И я листаю свою старую записную книжку. Тогда у меня уже был мобильный телефон, но по привычке я пользовалась и блокнотом.
Он подошел ко мне и спросил:
— Вам понравилось? И я ответила:
— Да. А он улыбнулся и отошел. Это меня задело. То есть получалось, что его заинтересовала не яркая девица (уже к тому времени мамашка трехлетней Марфы), а ее реакция на его работы. Тогда я подошла и спросила:
— А я вам понравилась? И он ответил:
— Да. И я улыбнулась — и тоже отошла. Смотреть другие картины! Вот так!
note 240 А потом… потом я пришла в картинную галерею на следующий день. Я не была связана временем, потому что именно тогда безуспешно пыталась втянуть в бизнес Попова. С тех пор меня тошнит от продающихся цветов. Хочешь подарить — вырасти сам! И не срезай, а дари вместе с красивым горшком! Срезанные цветы так быстро вянут, как ни заворачивай их в мокрую ткань, как ни клади в ванну на ночь… и какое разорение, блин (извините), и какая горечь, когда собственноручно выбрасываешь их в мусорный ящик!
А Попов упорно строчил диссертацию. Победили папа-профессор и мама-доцент, которая однажды, глядя на меня сочувственно, произнесла: «У нас в роду не было торгашей, так что у вас с Димой (Дима — это Попов) ничего не получится». Вообще свекровь Анна Борисовна постоянно тонко подкалывала меня насчет отсутствия у меня высшего образования. Тогда я и стала читать уйму — чтобы не ударить перед родственниками в грязь лицом. И втянулась!
