Открыл глаза, поднялся, пошел по аллее — и вздрогнул: в траве лежало что-то похожее на змею. Наклонился

— и засмеялся облегченно: детская игрушка, зеленый деревянный паровозик…

— Мы обязаны терпеть, Риточка, терпеть. Рядом с художником постоянно может находиться только жертвенная женщина. Только жертвенная. Ритка курила, бабушка иногда, тайно от Мити, покуривала вместе с ней. Ритка привозила иногда старушке маленькие лакомства: то кусочек полузабытой ею севрюжки, то трюфельку… Потом Ритка ехала домой, готовила ужин, забирала из сада Кристинку, ссорилась с Леней из-за бриллиантовых сережек, сначала им ей подаренных, а после, без ее ведома и согласия, перепроданных подороже, наконец, выполнив свой супружеский долг, усыпив дочку, постелив мужу, она ложилась и сама.

Они спали с Леней в разных комнатах, так, полагала она, острее его к ней сексуальное влечение, а секс — клей для семьи. Мужа потерять, откровенно говоря, Ритка страшно боялась. И вот одна, среди своих то ли «Людовиков », то ли «Медей» — она никак не могла запомнить импортное прозвище спальни, — с глянцевым журналом мод, лежала она и представляла, как родит от Мити сына, такого же удивительного, как он, такого же уникального, а Митя… С Митей вдруг что-нибудь случится — ой, не дай Бог! — и ей, ей придется заниматься его картинами, все поймут тогда, после его смерти — ой, о чем я думаю?! — какой он гениальный, будут организованы выставки, ей придется присутствовать на открытиях, давать интервью, а поездки… а телепередачи… Как назвать сына?

Но — Леня? А что — Леня?

Однако не то чтобы я такой добрый человек, нет, размышлял Митя, просто, наверное, я их люблю. А любить — это значит не разбивать иллюзии. А любить — это оправдывать ожидания.

А любить…

^{note 47} * * *

Но можно делать все то же: оправдывать ожидания и не разбивать иллюзии — по совсем отличной от любви причине, чем и занимался на протяжении последних лет Сергей.

— Старик, тебя где-то не было, я звонил, звонил, Антон Андреевич намекнул, что у тебя важные дела. Задание серьезное?

— Ты задаешь лишние вопросы. Понял? — Акцентировать «понял» как можно значительнее. И самое свежее пиво. И водочку в пиво. Эге! Иногда он навещал свою мать. Редко, конечно. Щупленькая женщина в очках. Выбрала замдиректора по адми нистративно-хозяйственной части. Завхоза, одним словом. Сейчас это звучит элегантно: :«коммерческий директор ». С отцом бы ноги протянула. Ему же — лишь бы его не трогали. К Кириллу вот порой какая-то нежность у него проглядывает. А так — не догадаешься, что и на уме. Да наверное, картишки, выпивка и женщины. Еще шмоняться на своей старой кастрюле обожает.

Сергей трезвый никогда за руль не сядет, но выпив куролесит на машине между сосен, еще и скорость такую разовьет — держись! Наташка сказала как-то: «Ты, Сергей, суицидант?» Эге! Мудреные слова! Самоубийца то есть потенциальный. А! Вот как! Вот как! Визгливым своим голосом. Между сосен — бах! — между рыжих сосен

— раз! Однажды Наташку с собой посадил — она побледнела, как… и вот тут пора уже дать себе ответ: как э т о с ним получилось. Ведь сестра. Или не задумываться? Есть ведь объяснение: черная кровь. Она сильнее меня. Дед — отцу: наша кровь черная, а отец по цепочке, так сказать, — сыночку, Сергунчику. Ужас. Резвлюсь, болван. Сестра, да, сестра. Сестричка-невеличка. Кривенькие ножки, карие глазенки. Стыдно мне, стыдно, стыдно ли мне? Но вроде она все ж таки изловчилась и, сбросив меня, отпрыгнула? Ничего не помню, черт. Да как от меня отпрыгнешь? Как гадко все-таки, как мерзко, противно. Какие еще есть определения, Сергей Анто

^{note 48} нович, подумайте, подумайте. Идиотство, одним словом. Это все вино, вино. Виноват.

Приснилось ей: около универсама бродит Сергей, пьяный, качается, вот-вот упадет, она стоит в стороне, наблюдает, он не видит ее, качается, качается, как волна, и вот — упал. Она кинулась к нему — поднять, вдруг замечает Митю, стоящего в стороне, он красивый такой, лучше, чем в жизни, волосы светлее и ростом еще выше. И она почему-то остановилась, не стала подбегать к Сергею, а спряталась за киоск. Бабушка Клавдия Тимофеевна объяснила: пьяный снится — значит, виноват перед тобой. Виноват? Наталья губы закусила, кивнула: да. А не подошла ты к нему, видно, не простила. Наталья отвернулась, чтобы скрыть подступающие слезы. А вот что Митя твой такой во сне красивый — дурно, не случилось бы с ним чего.

Клавдия Тимофеевна из семьи многодетной. Все дети батрачили, самую младшую отдали нянькой в зажиточный дом, но, слава тебе господи, как-то мало-помалу все пристроились, один брат агрономом стал, двое вот на заводе работали, старший завцехом, младший технологом, война их скосила, сестры замуж повыходили, и самой Клавдии Тимофеевне повезло: муж на железной дороге главным бухгалтером работал, небольшой, но начальник, и образование дочери дали — как-никак врач. И вот внученька, гордость ее старухина, тоже врач.

— А вон, детонька, со снами-то как: прабабушке твоей как-то приснислось: идет она будто по полю босая вослед за парнем молодым, идет да колоски-то и подбирает, много колосков — так старухи-то ей и объяснили: замуж за его выйдешь, жить будешь бедно, семья у вас будет многодетная, но его любовь потеряешь: это потому что она во сне босая шла… Так-то оно и вышло. У матери с отчимом большая квартира в центре, полногабаритная, обставленная дорого, со старинными вазами, фарфором и хрусталем, книг вот маловато. Не очень маман печалится о дочери, а что — бабка воспитала, бабка

^{note 49} и квартирой обеспечит, ведь жизнь ее уже к концу подошла. И о Сергее она сильно не пеклась. Прямо кукушка. Сергей, может быть, и чаще бы к ней захаживал, да отчима не переваривает. Такой жлоб. Всё в дом. Разве можно сравнить с отцом? Когда мать за отчима выходила, у того серая «Волга» была, сад, дом в деревне двухэтажный, хобби даже буржуйское — антикварные вещи. Бабуська рассказывала — то он гаражи покупает и перепродает, то ягоды на рынок отвозит. А мамаша только и знала всегда, что по курортам шнырять — не уследишь! Изменяла она ему, наверное. И как все медики, легко себя оправдывала: необходимо для здоровья.

Наталья читала об астме, любопытные все-таки данные: астма как реакция на невозможность проявить свое «я» во всей полноте. Психогения. Так и у меня скоро будет астма, подумала с полуулыбкой. Бабуську забрала мать на две недели: уехали с отчимом отдыхать, а кто будет квартиру сторожить? Цепная собака — верная бабка. Разве мать такой должна быть?..

Астма, да. Сексуальный зажим — не мог товарищ Иванов реализовать свои сексуальные фантазии, тянуло его к чему-то необычному, в чем он не мог признаться себе. Наталья смеется — и ойкает: в боку прострел. Острая боль — не печеночная ли колика? Ой. Невралгия, наверное.

..А там, на краю обрыва, стоит Сергей, бледный, бледный… Наталья встала, открыла форточку, достала сигарету. Обрыв мысли. Обрыв души. На краю обрыва оказалась я. Она курит. Не дым вдыхать нравится ей, а выдыхать из себя облачко. И замирать, погружаясь в него на несколько секунд, как в забвение, в крохотную смерть. Наталья не думает так, она так ощущает. Думает она чаще всего, как все, банальностями и говорит почти всегда, как большинство, штампами, не вслушиваясь в слова ни в свои, ни в чужие. Что-то смутное с детства владело ее душой, какая-то загадочная дымка окружа

^{note 50} ла ее, и сквозь дымку глядела она на мир. Все неживые предметы: и дома, и мебель, и старые ограды парков — точно живые откликались на ее безмолвный зов, один дом — в дачном поселке ли, в городе ли ее огромном — улыбался ей, другой хмурился и почти отворачивался, в одной квартире ее любили зеркала, она казалась себе в них такой хорошенькой, не замечая ни острых ключиц, ни кривоватых ног, в другой квартире — делали ее уродливой; были стулья, что ласково грели ее, как бабушкины колени, были и те, что сгоняли ее со своих деревянных сидений… Возможно, и сама Наталья была только полусказочной дымкой, принявший здесь, в реальности пыльной и яркой, форму обыкновенной девушки, похожей на своих ровесниц, девушки с небольшим комплексом неполноценности, следствием которого было обостренное самолюбие и недоверие к тому, что может она, с ее недостатками наружности, составляющими, кстати сказать, по мнению Мити ее основную прелесть, нравиться мужчинам, и с чувством одиночества, ведь мать-кукушка не согрела ее в детстве. Ранимая Наталья, впечатлительная Наталья, любящая, не осознавая этого совершенно, состояние небытия. Маленькое забвение сигаретного облака. Но не тем холодным сном могилы… Не знает о себе, не понимает — и вряд ли когда-нибудь до конца узнает и поймет. Так думает о себе — в третьем лице. Но Митя, для которого сестра, подобно другим людям, по его воле могла порой становиться прозрачной, любил, очень любил полусказочную, детскую дымку ее души.