— Прошу вас, мадам, — сказал он, проглотив ком в горле, — умоляю вас, давайте не будем говорить о том, что было. Вы вольны выгнать меня, и я немедля уйду, но знайте: я никогда больше трону вас даже пальцем, я больше никогда…
Горло снова перехватило, и Вирджил замолк, тяжело дыша и пытаясь подобрать слова, чтобы выразить всю глубину своего раскаяния и не оправдывать скотство, но показать, что он готов служить Живущей самым честным, самым чистым образом.
Не потребовалось.
На лице Виктории появилось холодное выражение, которого он ждал с самого начала.
— Как пожелаешь, — сухо сказала она. — Не буду мешать твоей прогулке, но к полудню изволь собрать вещи. Мы возвращаемся в Тарант. И ты меня очень обяжешь, если перестанешь заговаривать об уходе. Никто не покушается на чистоту твоих намерений, но без второго целителя нам придется плохо.
У Вирджила подкосились ноги, и если бы не шершавый древесный ствол за спиной, он бы с размаху сел в сугроб. Он чувствовал себя повешенным, у которого во время казни оборвалась веревка. Виктория посмотрела в его мокрое, исказившееся от облегчения лицо, поджала губы и отвернулась. Ветер колыхнул подол нового платья — к великому счастью, с закрытым наглухо воротом, — Виктория сжала в пальцах плотную ткань и твердым шагом отправилась обратно в город. Вирджил видел, как, проходя мимо маленького снеговика с угольками вместо глаз и растопыренными веточками рук, она с размаху ударила его ботинком, и разлетевшаяся снежная пыль заискрилась на солнце тысячами блесток.
========== Часть 6 ==========
От стула его все-таки отвязали, а вот руки распутывать не стали, должно быть, не хотели, чтобы пленник залечил собственные раны. Вирджил сомневался, что смог бы сотворить даже простенькое заклинание, но его не спрашивали. Но без мелкого ублюдка и его дружков-переростков в подвале дышалось легче. И, хвала всем богам, можно было хотя бы лечь! Какая, оказывается, роскошь, когда можно сесть, лечь или повернуться, когда хочется!
Заросший бородой до самых глаз дварф принес миску похлебки.
— Руки бы развязал, — прохрипел Вирджил. — Чем я ложку держать буду, ногой?
Дварф почесал в затылке, признал правоту узника… и унес ложку, сволочь такая. Миску на пол поставил, как собаке. И отлично — хрен бы Вирджил поднялся до столешницы. А так ничего, вылакал. Умение выживать подсказывало: жри, пока дают. Голодному долго не продержаться.
Вот тюфяка никакого не дали, пожлобились. Вирджил пытался устроить свое несчастное измочаленное тело на каменном полу, укладывал спутанные за спиной руки то так, то эдак, матерился сквозь зубы, когда неосторожное движение отзывалось болью. Боль каждый раз была разная — острая, тупая, резкая, тянущая, колющая… Полный набор ответов для целителя. И Вирджил понимал, что с ним до сих пор работали деликатно, раз он остался в силах шевелиться и размышлять, а не лежать пластом без сознания. Вскоре за него должны были взяться всерьез, и от мыслей об этом «всерьез» внутри что-то противно сжималось и тряслись поджилки. Он снова задумался, не сдать ли допросчику каморку в Бойле. Вряд ли бандиты сразу после этого избавились бы от источника информации. Наверняка телеграфировали бы в Тарант, послали кого-нибудь на проверку в Бойл, а в Бойле что-то проверять себе дороже, хотя после развала банд Мога и Поллока самые беззаконные головорезы там вроде бы поутихли. Поговаривали, что там верховодил теперь какой-то человек, ну да, свято место пусто не бывает. Быть может, тамошних веселых ребят прибрал к рукам Себастьян, старый знакомый и редкостно ловкий пройдоха. Считалось, что он работал на мистера Уиллоугсби, вот только Вирджил подозревал, что Себастьян просто позволял мистеру Уиллоугсби так думать. Но кем бы ни был новый главарь Бойла, его подонки устроили бы подонкам пришлым славную встречу. А пока суд да дело, может, удалось бы подлечить свое бренное тело. Хотя толку-то, ведь все равно никто за ним не вернется, и Виктория не знает, где он, и хорошо, незачем ей сюда соваться, а то с нее сталось бы полезть в эту дыру, это же Виктория… Виктория…
Вирджил вдруг понял, что валяется на полу, неловко скорчившись, и запекшимися губами шепчет имя Живущей. Пол казался ледяным, обычный камень таким не бывает. Тело колотил озноб, очертания ступенек и оконца наверху плыли и колебались. «Лугаир Громовик месяцами в пещере жил, и ничего», — подумал Вирджил, тщетно пытаясь собрать усилием воли две одинаковые призрачные решетки на окне в одну, но плотную. Наверное, не стоило так напрягаться, но пылающему от лихорадки разуму казалось невероятно важным вернуть четкость зрения, пусть даже ценой остатка телесных сил. В проклятой каменной кишке чувство времени попросту отказывало, и Вирджил не знал, сколько минут утекло, когда непокорная решетка вдруг сдвинулась в сторону вместе с дверью, и в подвал зашли трое. Идущий посередине поднял магический фонарь и воскликнул голосом старейшины Иоахима:
— Мальчик мой, что с тобой сделали!
«Брежу», — понял Вирджил и закрыл глаза.
***
В обиталище Лугаира Громовика дым висел в воздухе густым облаком, и запах стоял ровно такой, какой должен быть в пещере, где живет одинокий дварф, лишенный благ цивилизации вроде ванны и чистого клозета. Дварф, на секундочку, одетый в шкуры какой-то невиданной твари и отрастивший бородищу, в которой могло свить гнезда большое птичье семейство.
Вирджил старался дышать ртом и надеялся, что его бывшее подземное величество решит: незваный гость распахнул варежку от удивления. И в этом была бы большая доля правды, потому что Лугаир рассказывал о вещах поразительных. Вот это новости: дварфы изгнали целый клан, чтобы не ссориться с эльфами! Если бы последний дракон не сдох раньше, он бы сделал это сейчас.
Фигура короля-изгнанника дрожала в дыму костра — а может, Лугаир на самом деле вздрагивал, когда вспоминал о приговоре клану Черной Горы. И кто бы поручился, слезились ли его глаза из-за едкого дыма или Громовик плакал о своих несчастных подданных?.. Руки его лежали на древке чудовищных размеров топора, короткие толстые пальцы с силой сжимались и разжимались на полированной древесине. Но никаким оружием нельзя было разогнать призраков прошлого, Вирджил знал это по себе.
— Это все? — спросила Виктория так нежно, так ласково, словно говорила со своим стареньким дедушкой. Она сидела у костра, опираясь одной рукой о камни пещеры, а другой едва касаясь секирного древка. Весь ее облик дышал сочувствием, глаза ни на миг не отрывались от лица Лугаира.
Тот кивнул.
— Теперь ты знаешь мою тайну, странница, — хрипло сказал он. — Мин Горад может поведать тебе больше. Я же останусь здесь, в изгнании, переживать свой позор, потому что я изгнал своих подданных по слову чужаков.
Однако всем своим видом он кричал: переубеди меня! Вирджил не раз встречал таких прихожан у панариев. Поливая себя отборными ругательствами, честя себя последними словами, они просили взглядом: о, переубедите нас, скажите, что мы не так уж плохи, утешьте! Полюбите нас черненькими, раз уж беленьких из нас не вышло. Король дварфов был крепче рядового грешника из храма, иначе не продержался бы долго в добровольном изгнании, но сейчас Вирджил всеми порами чувствовал исходящее от него желание очиститься хотя бы в чужих глазах, раз не вышло в своих.
— Ты заслужил это, Лугаир Громовик, — сказала Виктория и встала, вытирая руку о подол платья. — Ты знаешь, что изгнание — еще мягкое наказание за предательство целого клана. Оставайся здесь, и пусть совесть раздавит тебя, раз уж мягкосердечные сородичи не посмели тебя осудить… ах да, они ведь и не знали, что произошло.
В дымной пелене под древними каменными сводами, которые Виктория едва не задевала макушкой, она как никогда походила на богиню — но не на воплощение Насредина, не на Живущую, а на Кайтан, какой ее изображали на древних гравюрах. Отблески костра делали ее кожу похожей на бронзу, а голос звенел, порождая эхо в темных углах, — так могла бы говорить ожившая статуя. Вирджил видел, как сжались пальцы Лугаира на древке секиры, и подобрался, готовый к драке. Но король-изгнанник не напал. Руки его упали вдоль тела. Он опустил голову, и глаза, только что блестевшие от слез, померкли, став похожими на две темные ямы.
