Удивляет также минимальный разрыв между созданием текста и утверждением его высокого статуса: обычно к числу auctores относили авторов прошлых эпох, и эта историческая дистанция была имплицитным фундаментом авторитета. Произведения на народных языках, тем более написанные недавно, комментировались крайне редко: можно назвать комментарий Дино дель Гарбо к канцоне Кавальканти «Donna me prega», созданный примерно в то же время, что и первые истолкования «Комедии», или значительно более поздний (ок. 1450 г.) комментарий к поэме «Les Echescs amoureux» (ок. 1400 г.). Но они представляют собой единичные примеры, в то время как вокруг «Комедии» уже в XIV в. сформировался обширный и разнообразный экзегетический корпус.
В словаре С. Белломо6 упомянуто более трех десятков интерпретирующих текстов, относящихся к эпохе Треченто, хотя далеко не все из них являются комментариями в точном смысле слова. Весьма популярным жанром был капитул – небольшая поэма, где в нескольких сотнях строк передавались ключевые элементы сюжета и смысла «Комедии». Один из первых текстов этого рода «O voi che siete nel verace lume…», или «Divisione», (ок. 1322 г.) принадлежит сыну поэта Якопо и был написан, видимо, сразу после смерти поэта, если не при его жизни. Эпоха Треченто дала нам также капитулы Босоне да Губбио, Гвидо да Пиза, Мино д’Ареццо, Чекко де Угурджери, Джованни Боккаччо, Менгино Меццани, а также два анонимных текста конца века.
Средневековые комментарии существовали в двух основных материальных формах7: маргиналии, т.е. более или менее разрозненные примечания на полях манускрипта с интерпретируемым произведением, и «лемматический комментарий» (термин Р. Коупленд) в виде самостоятельного трактата, в котором отсылки к источнику осуществлялись посредством lemmata – начальных слов изъясняемого отрывка. Вторая разновидность не исключала размещения на полях параллельно тексту «Комедии» (таковы, например, некоторые из списков комментария Пьетро Алигьери), но при этом комментарий сохранял целостность концепции и последовательность изложения. Именно эта «лемматическая» форма позволяла средневековому интерпретатору в полной мере «овладеть» исходным текстом, «развернуть пространный, комплексный и оригинальный в теоретическом плане ответ на произведение»8. За маргиналиями в некоторых случаях могла чувствоваться личность автора с определенными интересами, знаниями, происхождением: так, автор «Chiose ambrosiane» (ок. 1355 г.) явно увлекался астрологией и астрономией, а «Chiose Cagliaritane» принадлежали автору не очень высокой культуры, имевшему совершенно фантастические представления о многих исторических и мифологических предметах. И все же такие примечания чаще носили инструментальный характер и значительно меньше способствовали утверждению высокого статуса исходного текста. Конечно, нельзя также забывать о «текучести» средневековой рукописной традиции: любой целостный комментарий – как самый популярный, так и менее известный – мог быть разобран на составные части и перенесен на поля очередной копии оригинального текста каким-либо студентом или преподавателем. Более того, могли создаваться комплексные маргиналии, объединяющие примечания самых разнообразных авторов. Но в целом дантовская экзегеза эпохи Треченто представляла собой ядро из нескольких влиятельных и оригинальных лемматических комментариев и периферию, составленную множеством вторичных и второстепенных текстов, ценность которых заключается не столько в интересной интерпретации «Комедии», сколько в конкретных исторических сведениях о периоде их создания, лингвистических особенностях или способности передать «аромат» эпохи. В этой статье мы рассмотрим только важнейшие самостоятельные комментарии к дантовской поэме.
«Лемматические» комментарии к «Комедии» довольно разнообразны и по содержанию, и по структуре. Хотя в XIII в. в Парижском университете был выработан определенный стандарт этого жанра9, лишь один из комментаторов – Гвидо да Пиза – в какой-то мере ему следует, а все остальные авторы используют сравнительно простые варианты композиции. Конечно, практически все из них начинают свою работу с более или менее подробного вступления, в котором излагают некоторые общие сведения о комментируемом тексте. Подобные вступления назывались accessus ad auctores и предполагали ответы на определенные традицией вопросы. А. Миннис выделяет три возможных списка вопросов и четвертый вариант, основанный на выявлении четырех аристотелевских причин анализируемого текста10. Нельзя сказать, что все дантовские экзегеты строго следовали одному из стандартов, но так или иначе речь в этих вступлениях шла об авторе и его намерении (intentio), об авторском методе, или способе трактовки (modus tractandi), о материи (предмете) произведения, о его пользе, о заглавии и, наконец, о разделе философии, к которому можно отнести данный текст. Затем следовало собственно толкование текста той или иной степени подробности и глубины – от аллегорического истолкования образов или отдельных отрывков до разъяснения грамматических конструкций, пояснения лексики и упомянутых в тексте исторических и мифологических реалий, анализа риторических фигур и тропов. Важным экзегетическим приемом было также разделение (division – лат., divisione – ит.) произведения на части, каждая из которых анализировалась в отдельности и в рамках этого анализа сама могла разделяться на более мелкие элементы. Divisio обеспечивала возможность охватить взглядом текст в целом, наметить его общую структуру, которая иначе могла бы потонуть в море частных глосс и интерпретаций, хотя это был типично средневековый способ обобщения через деление на компоненты.
Своеобразие дантовской экзегезы определялось также наличием «Послания к Кан Гранде», предположительно принадлежавшего самому Данте11 и намечавшего основные принципы, согласно которым следовало интерпретировать «Комедию». Автор «Послания» утверждал необходимость аллегорической экзегезы, но в ее понимании выходил за рамки оригинальной томистской эстетики, которая четко различала аллегорию in verbis и аллегорию in factis12. В поэзии использовалась первая разновидность, не предполагавшая присутствия высшего духовного смысла и сводящаяся к иносказательным выражениям, смысл которых вкладывался в них автором и, таким образом, был составной частью буквального смысла. Аллегории in factis имели место только в Священной истории и предполагали обозначение какой-либо вещи через образ других вещей (например, жертвоприношение Исаака как образ крестной жертвы Христа). В этом и состояло отличие «аллегории поэтов» от «аллегории теологов», но в «Послании к Кан Гранде» Данте указывает на наличие в «Комедии» аллегорического смысла именно в теологическом понимании термина: «Смысл этого произведения не прост; более того, оно может быть названо многосмысленным, т.е. имеющим несколько смыслов, ибо одно дело – смысл, который несет буква, другое – смысл, который несут вещи, обозначенные буквой. Первый называется буквальным (litteralis), второй – аллегорическим, или моральным, или анагогическим (allegoricus sive moralis sive anagogicus)… Итак, сюжет всего произведения, если исходить единственно из буквального значения, – состояние душ после смерти как таковое, ибо на основе его и вокруг него развивается действие всего произведения. Если же рассматривать произведение с точки зрения аллегорического смысла – предметом его является человек, то, как – в зависимости от себя самого и своих поступков – он удостаивается справедливой награды или подвергается заслуженной каре»13. Подобное аллегорическое толкование поэтического текста поднимало его статус, уподобляя его до известной степени Св. Писанию и создавая философскую основу для характерного поэтологического топоса «поэта-теолога». Нельзя сказать, что Данте был первым человеком, предложившим выявить теологические аллегории в поэзии. Шартрская школа создала традицию аллегорического истолкования языческих классиков уже в XII в.14, ярким примером которой стала интерпретация «Энеиды» Бернардом Сильвестром. В этой школе утвердился имеющийся почти во всех дантовских комментариях топос: буквальное значение как «покрывало» (integumentum), скрывающее высший смысл текста15. Некоторые из комментаторов эпохи Треченто были знакомы с шартрским подходом к экзегезе классиков и большинство – с «Посланием»16, но его центральный тезис они понимали с разной степенью точности, так что выбор ими определенной интерпретативной стратегии следует рассматривать с учетом этого фактора.
