«Range Rover» цвета спелой вишни пересекает границу города, а у меня будто сердце в пропасть срывается. Целых восемь лет прошло, как я была здесь в последний раз, хотя по сути ничего с тех пор существенно не изменилось.

Всё те же домики, стройным рядом мелькающие сейчас за окном, вскоре сменяющиеся жилыми высотками, немного пробок на центральной дороге из-за череды экскурсионных автобусов, наполненных туристами. Дорожная разметка по-прежнему радует глаз своим стабильным обновлением, газоны и цветочные клумбы в парковых зонах напоминают о завидном постоянстве ухаживающих за ними – да, город выглядит точно так же, как и в тот день, когда я покинула его, зарекаясь сюда никогда не возвращаться… Разве только я сама изменилась. Да и не даю себе больше таких громких обещаний. Поняла уже, судьба – ещё та дрянь, так и норовящая испытать человеческую гордость и высокомерие, поставив на колени. По крайней мере, со мной всё именно так.

От мрачных мыслей отвлекает сигнал входящего звонка.

– Жень, вот трудно тебе позвонить хоть раз вовремя, да? – без лишних предисловий бросается обвинениями муж, едва беру трубку. – Совсем не волнует, что я переживаю как ты там одна доехала… И почему GPS отключила?

Пытаюсь вспомнить номер экипажа дорожно-постовой службы, попавшейся мне на пути. Кроме них не заметила никого, кто мог бы «сдать меня» в такой короткий срок. Уж слишком оперативно дражайший супруг узнал о приближении окончания моего десятичасового путешествия. Зря только фору себе создавала, превышая скоростной режим…

– Ром, я только в город въехала, – оправдываюсь нехотя. – Просто не успела ещё тебе набрать. Через пару минут всё равно бы позвонила.

Последний вопрос нагло игнорирую. На самом деле, очень хочется просто послать абонента куда-подальше, но я стойко подавляю порыв, пусть и чрезмерная опека мужчины изрядно бесит.

– А я тебе что говорил? Чтобы ты отзванивалась мне каждую сотню километров и перед тем, как въедешь в город, – продолжает распекать он укоризненным тоном. – Твоя мать уже несколько раз мне звонила. Справляла где ты и когда приедешь.

Тяжело вздыхаю, понимая: «остынет» Агеев ещё не скоро.

– Слушай, я за рулём. Здесь движение оживлённое. Давай потом поговорим, а? – нахожусь с первым предлогом, чтобы закончить неприятный разговор.

Не дожидаясь от него ответа, отбрасываю телефон на соседнее сиденье, глубоко и медленно вдыхая. Повторяю в таком же духе ещё несколько раз, пытаясь вернуть себе спокойствие. Оно мне ещё пригодится.

Вскоре британский кроссовер сворачивает с асфальтовой поверхности на грунтовую.

– И правда ничего не изменилось, – ухмыляюсь самой себе.

Столько лет прошло, а нормальную дорогу в этом переулке так и не сделали. Даже раритетный «Ford Mustang» цвета мокрый асфальт припаркован напротив родительского дома на том же самом месте.

При виде машины сердце замирает. Нет, конечно, дело не в допотопной тачке. В том, кому она принадлежит. Её владелец – тот, из-за кого я собственно и сбежала из родного города. Да и возвращаться не собиралась. Но обстоятельства, что б их…

Автоматические ворота открываются ещё раньше, чем я успеваю приблизиться к ним, поэтому без лишнего промедления въезжаю во двор двухэтажного коттеджа из красного кирпича. Фасад по-прежнему увит плющом. Придомовая территория в идеальном порядке. Ни единой соринки на уложенной брусчаткой поверхности, а хозяйка уже ждёт на крыльце.

– Жень, ну наконец-то! – восклицает мама, как только я паркуюсь и выхожу из машины. – Как доехала?

Немного за шестьдесят, изрядно похудевшая, с налётом усталости в серых глазах, она по-прежнему способна улыбаться мне своей самой открытой ласковой улыбкой, от которой сердце наполняется безграничной нежностью. Всегда восхищалась этой особенностью дарить окружающим тепло и заботу, несмотря на то, что и у неё самой на душе неспокойно.

В несколько скорых шагов подхожу к родительнице и крепко обнимаю её, целуя в щёку. И тут же хмурюсь… Интересно, давно она тут ждёт?

– Тебе же нельзя вставать, – озвучиваю своё недовольство, отстраняясь. – Нормально я доехала. Чего со мной будет? Не в первый раз на дальняк езжу одна.

Сама открываю входную дверь, терпеливо дожидаясь, пока женщина зайдёт первой. Внутри тоже ничего особо не поменялось. Интерьер в стиле французского прованса радует глаз нейтральными серо-голубыми тонами. Гостиная столь же просторна – небольшой мягкий диванчик и пара кресел не занимают много места. Разве что на кухне, совмещённой с зоной столовой, обновлена вся техника, а гарнитур из брашированного дерева заметно постарел.

– Ходить тоже надо, – отмахивается она от моего замечания. – А то так совсем не смогу ничего делать… Ты, наверное, голодная, – спохватывается хозяйка, ковыляя в сторону кухни, демонстративно позабыв об изначальной теме разговора.

– Ма-ам, – вздыхаю устало. – Я сама!

Насильно усаживаю её на один из стульев, приставленных к обеденному столу, и сама ставлю на плиту металлический чайник, включая газовую конфорку. Всё-таки ещё вчера моей самой родной и любимой женщине поставили диагноз, при котором рекомендован только покой, а никак не ведение домашнего хозяйства.

– Ты вещи ведь ещё не собирала? – интересуюсь, открывая дверцы одного из кухонных шкафов.

Невольно морщусь, потому что на полке стоит только чай. Никакого кофе нет и в помине.

– Нет, не собирала, – отзывается мама.

– Ну и хорошо, сейчас вот чай попьём, и я сама тебе всё соберу, – выдыхаю облегчённо, а то, зная маму, уже заранее предполагаю сколько всего придётся загрузить в машину. – Если выедем в течении часа, успеем доехать к вечеру, чтобы не по темноте. Ты же не любишь по ночам в дороге… – продолжаю на своей волне.

– Нет, дочь. Не надо вещи собирать, – тихо прерывает мой монолог женщина.

Недоумённо оглядываюсь, приподнимая бровь в немом вопросе.

– Не поеду я никуда, – дополняет она с грустной улыбкой. – Как же я это всё оставлю? – она обводит рукой пространство, явно имея в виду не только кухню. – Да и в мои года переезжать в другой город – не самая лучшая идея. Уж лучше я здесь останусь.

Надеюсь, это она так пошутила… Неудачно!

– Ма-ам, – бросаю в её сторону укоризненный взгляд. – Мы же уже всё обсудили. И комнату тебе даже приготовили, – вздыхаю устало, усаживаясь на стул рядом с ней. – Ты же сама сказала, чтобы я за тобой приехала, – беру за руки, слегка сжимая. – Ну, так чего теперь…?

В серых глазах мелькает вина и сожаление. Но, похоже это не те эмоции, которые бы вынудили женщину изменить решение.

– А разве иначе бы ты приехала? – натянуто улыбается она, а по бледной щеке скатывается первая слеза. – Столько лет прошло, а ты ни в какую… – добавляет, коротко всхлипнув. – Хоть денёчек побудь со мной. Соскучилась же я по тебе. Так давно не видела.

Теперь чувство вины настигает уже меня.

– Ну прости, – бормочу себе в оправдание.

Обнимаю самую дорогую и любимую женщину на свете, чувствуя, как в душе разливается горечь. За последние шесть лет она сама не раз приезжала ко мне в гости, когда здоровье позволяло, но я сама ни под каким предлогом не поддавалась уговорам навестить отчий дом. Слишком много здесь того, что не даёт свободно дышать.

– Ничего, милая, – ласкового гладит ладонью по голове мама. – Ничего. Я всё понимаю… Всё хорошо, Жень. Правда…

Большего она не говорит. Но нам обеим и без того понятно, что остаётся в том последующем молчании, которое длится следующие минуты, пока свисток закипевшего чайника не нарушает краткую идиллию, наполненную тенью прошлых обид и разбитых сердец.

– Так ты чай будешь? – спохватываюсь запоздало.

Мама кивает, утирая слёзы, а я выключаю газ, после чего берусь за заварку её любимого напитка из суданской розы. К чаю достаю пирожные, найденные в холодильнике, и выкладываю на небольшое блюдечко.

– Сама-то тоже голодная, – укоризненно подмечается мама, как только я ставлю приготовленное перед ней. – Там в духовке мясо запечённое есть… – не договаривает, намереваясь подняться с места.