– Ты можешь поехать сейчас? – жалобно спросила Юля. – Только, любимый, довези меня до какой-нибудь ритуальной конторы. Я хочу, чтобы дедушку похоронили достойно. Он не жалел на меня сил и денег, и я не пожалею для него ничего, хотя, наверное, сейчас это звучит по меньшей мере глупо.

– Я слышал, лучшая в нашем городе – «Скорбь», – отозвался Плотников и взял со стола борсетку. – Пойдем, дорогая.

Они вышли в теплый апрельский день. Удары колокола, доносившиеся из деревянной церквушки, не казались Юле торжественными. Сегодня, несмотря на светлый праздник, они били траурно, будто исполняли реквием по ее умершему деду.

– Сережа, ты ведь найдешь их? – Она прислонилась к его плечу, пока он заводил и прогревал машину. – Ну, этих отморозков.

– Это мой долг, любимая, – пообещал он, и автомобиль медленно поехал по проселочной дороге.

По дороге до агентства молодые люди молчали, и лишь высадив девушку, Сергей пожелал ей быть мужественной.

– Тебе понадобятся силы, чтобы помочь мне отыскать убийц, – напутствовал он любимую.

Она молча кивнула.

– Я тебе позвоню, когда что-нибудь выясню, – пообещал Плотников, затем еще раз коснулся бледной щеки девушки и сел в автомобиль, с грустью провожая глазами Юлю, поднимавшуюся по ступенькам в ритуальное агентство. И только когда стеклянная дверь за ней закрылась, он включил зажигание.

Гильом, прекрасно знавший Париж, не зря отметил убогость улицы Сен-Клод, где обитала Жанна де Ла Мотт. Кутаясь в теплое пальто, он остановился у почерневшего от старости и сырости дома, стряхнул снег с сапог и вошел в темный подъезд. Квартира графини находилась на втором этаже, и слуга, покряхтывая и считая вслух, принялся подниматься по крутым, довольно ветхим ступеням:

– Раз, два, три… Черт, да сколько их тут!

Преодолев ровно одиннадцать, Гильом замер возле черной исцарапанной двери и постучал. На его удивление, она сразу отворилась, и слуга нос к носу столкнулся с пожилой особой, облаченной в старый, линялый капор.

– Что вам угодно, сударь? – спросила она строго. Гильом галантно поклонился, хотя ни минуты не сомневался, что перед ним не та, к кому его послал Калиостро. Скорее всего, эта пожилая особа – такая же служанка, как и он, но довольно противная.

– Мне нужна графиня де Ла Мотт.

– Зачем? – Красный нос женщины задергался от любопытства.

– У меня к ней поручение от очень важного человека, – ответил слуга уклончиво. – И говорить я буду только с ней.

Старая грымза не торопилась впускать непрошеного гостя, видимо, собираясь еще что-то спросить, но приятный голос, принадлежавший явно молодой женщине, вклинился в их пустую беседу:

– Кто там, Клотильда?

Старуха зашмыгала носом – тонким, длинным, в мелких морщинах.

– Он утверждает, что у него поручение.

– Впусти его.

Служанка немного поколебалась, всем своим видом демонстрируя, что от ее решения тоже что-то зависит, и пропустила Гильома:

– Ладно уж, идите.

Мужчина оказался в маленьком коридоре, в котором полностью отсутствовала мебель, и с удивлением заметил, что в квартире почти так же холодно, как на улице. Он решил не снимать пальто, тем более вешалка, подпиравшая стенку и кренившаяся набок, была пуста. Вероятно, обитатели холодной квартиры надели на себя все, что имелось в гардеробе.

– Сюда. – Пожилая особа отворила дверь в комнату, и Гильом предстал перед сидевшей на софе молодой черноволосой женщиной с тонкими, аристократичными чертами лица.

Она казалась довольно миловидной и приятной, но была одета столь же легко и бедно, как служанка. Ее наряд состоял из простого красного платья и черной шали, накинутой поверх. Парик дама не носила, и черная прядь волос оттеняла высокий мраморный лоб; тонкие губы слегка посинели, маленькие руки теребили дырявую муфту. Верный раб Калиостро поразился, как столь слабое создание выносит такой холод. Казалось, что какой-то знатный мужчина с темной бородой и узким лицом, строго смотревший с портрета, висящего на серой, с подтеками стене, тоже подергивался, пытаясь согреться. Гильом с удивлением узнал в нем Генриха Валуа, короля французского и польского. Он-то что делает в убогой квартирке?

– Я графиня де Ла Мотт, – представилась женщина и улыбнулась, продемонстрировав прекрасные ровные зубы. – Вы удивляетесь, почему я сижу в холоде? – Она словно читала его мысли. – А что делать, если денег на дрова не осталось? Правда, может быть, тот господин, которого вы представляете, подбросит мне немного? Он послал вас, получив мои письма, не правда ли?

– Мне только известно, что мой господин, граф Калиостро, желает завтра видеть вас на своем спиритическом сеансе, – мягко ответил Гильом.

Тонкие черные брови графини поползли вверх, как две змейки.

– Граф Калиостро? Это тем более удивительно, что я ему не писала. Маг и чародей никак не может выхлопотать мне достойную пенсию. Чего же он хочет?

Слуга «мага и чародея» повторил так же мягко:

– Чтобы вы были завтра на сеансе.

Графиня сжимала и разжимала маленький белый кулачок, вероятно, пытаясь хотя бы таким образом размять застывшие пальцы.

– Но, насколько я знаю, в его салоне собирается изысканное общество. Бедной женщине – такой, как я, – нечего там делать. – Она обвела взглядом комнату, в которой, кроме софы, накрытой выцветшим шелковым покрывалом неопределенного цвета, двух стульев с прохудившимися сиденьями, бесстыдно обнажавшими пружины, камина, который давно уже никто не топил, и маленького столика, ничего не было. – Кроме всего прочего, у меня всего два платья. Одно на мне сейчас. Видите, какое оно поношенное? Мне не стыдно выйти в нем к благотворительницам, чтобы продемонстрировать нищету, в которой я живу. Но явиться в нем в общество… Извините, но я вынуждена отклонить приглашение. – Жанна де Ла Мотт чуть приподняла подол платья, продемонстрировав Гильому стоптанные туфли. – А что вы скажете на это? Тем не менее это моя единственная обувь.

Мужчина застыл в раздумье. Разумеется, эта женщина наденет вуаль, но жалкая маскировка ее не спасет. За столом графа она станет всеобщим посмешищем, и острячки, подобные маркизе де Шалье, обязательно пустят в незнакомку парочку шпилек. Такие уж это создания – женщины. Они кричат на всех поворотах о своем щедром сердце, о добрых делах, но никогда не упустят случая унизить (причем с самым невинным видом) подобное им существо, в то время как мужчины, настоящие мужчины… Он запустил руку в карман и достал несколько монет.

– Думаю, здесь хватит на платье. – Гильом положил деньги на столик с изрядно потертой полировкой. – Конечно, оно не будет столь дорого и изысканно, как наряды некоторых из присутствующих дам, но, во всяком случае, будет новым и без заплат. Не знаю, хватит ли на башмаки… Впрочем, в комнате, где будет проходить сеанс, всегда очень темно. Кроме того, вы уйдете раньше.

Женщина лукаво улыбнулась:

– То есть вы намекаете, что к столу я не приглашена.

– Честно говоря, сударыня, я понятия не имею, что собирается делать граф после сеанса, – признался Гильом. – Иногда он так устает, что сразу удаляется к себе в спальню.

Графиня развела руками:

– Видите, до чего довела меня бедность… Приходится брать деньги у слуги. Однако помните: я беру их только потому, что ваш господин приказал вам передать его просьбу. Если я не приду на сеанс, вас сделают виноватым, а этого я не могу допустить.

Она мило улыбнулась, и Гильом ответил ей столь же милой улыбкой:

– К сожалению, вы правы, сударыня.

– Я всегда права. – Жанна поднялась, продемонстрировав царственную осанку. – Клотильда вас проводит. Передайте графу, что я обязательно буду.