В памяти моей всплыла давняя сцена: я спрашиваю у Фролки, как фамилия того человека, которого они с Кирюхой называли дядей Сережей, и он отвечает: «Васильев. Он эсер».

– В партии эсеров! – выпалила я. – Моя политическая платформа – эсеры.

– Ну что ж, неплохо! – одобрительно взглянула на меня Вирка. – Даже если ты знаешь только это слово, уже неплохо! А моя политическая платформа – анархизм!

В этот момент как раз все разом умолкли, поэтому голос Вирки прозвучал неожиданно громко.

– Ого! – сказал Инсаров, близоруко щурясь и вглядываясь в нас. – Ну что же, выбор сейчас большой: в вашем городе действуют «Одесская федерация анархистов», «Вольный рабочий союз анархистов-синдикалистов», «Группа анархистов-индивидуалистов», «Южнорусская группа независимых анархистов», «Союз моряков-анархистов», «Группа анархистов завода „Анатра“», «Группа анархистов завода Попова», «Союз кожевенников-анархистов», «Союз по распространению анархической литературы», «Боевая дружина анархистов»… Так какой вид анархизма тебе ближе: анархо-коммунизм, анархо-синдикализм или анархо-индивидуализм?

– Вей из мир![10] – простонала Вирка. – А среди здесь[11] есть хоть кто-то еще, кто знает все эти слова, или ты самодин такой сильно умный?

Все так и грохнули хохотом. Инсаров тоже засмеялся.

– То дерьмо, и это дерьмо, и всё оно дерьмо, – подвел итог широкоплечий и рукастый человек, похожий на портового грузчика. – Курите «Сальве»!

Все опять буйно расхохотались. Улицы Одессы пестрели рекламными плакатами «Сальве» – знаменитых папирос с антиникотиновым мундштуком[12]. Рекламный текст гласил: «Слава уходит, как дым, деньги уходят, как дым, и ничто не вечно, кроме дыма папирос „Сальве“! Курите „Сальве“!»

– Придется тебе подковаться, Вирка, – подождав, пока наступила тишина, сказал Инсаров. – Хромаешь ты в политической терминологии. Надо с тобой отдельную работу провести.

– Надо! – воскликнула она с готовностью. – Давай проводи!

– Почему только с Виркой? – загалдели остальные. – Нужно всех подковать! Мы все хромаем!

– Хорошо, я для всех сделаю доклад о партийных течениях, – согласился Инсаров.

Я поняла, что следующий вопрос будет обращен ко мне, и забилась за спину Вирки.

– А эта девушка на какой политической платформе стоит? – спросил Инсаров. – Почему это она спряталась?

Вирка вытащила меня из-за своей спины. Я выпрямилась.

«Всё! Он меня сейчас узнает!»

Однако Инсаров смотрел на меня с таким же дружелюбным выражением, как на остальных:

– Ну что же ты молчишь?

У меня пересохли губы, ни слова я вымолвить не могла!

– Она эсерка, – наконец ответила за меня Вирка.

– Толково! – обрадовался Инсаров. – Значит, мы товарищи по партии? А как тебя зовут?

Я так и обмерла от этого вопроса.

– Нет, товарищ! – вдруг вскрикнул худенький рыжий парнишка с огромным носом, сидевший рядом с Инсаровым. – Мы ж сговорились, шо не будем называть друг друга настоящими именами – только псевдонимами! Ты же сам это предложил – и сам же порядок нарушаешь.

– Прошу прощения, – примирительно сказал Инсаров. – Конечно. Но вы же еще не взяли псевдонимы! Прошу начинать.

– Алексей Югов! – выпалил рыжий.

– Егог Пгохогов, – отчаянно грассируя, проговорил тощий кучерявый парень, и все захохотали.

– Придумай что-нибудь полегче, Моня, – дружески произнес Инсаров. – Чтобы не было буквы «р». Например, Михаил Климов. Подойдет?

– Михаил Климов, – повторил Моня задумчиво. – Нет, мне не нгавится. Лучше Леонид Советов.

– Прекрасно, – кивнул Инсаров. – Кто следующий?

Теперь голоса зазвучали со всех сторон:

– Игорь Шведов! Павел Седов! Сергей Павлов! Люба Хохлова! Валя Чехова!

Я растерянно озиралась по сторонам. Сначала я ничего не понимала, потом мне стало смешно.

– Слушай, – спросила я Вирку, – а зачем все это? Ну, псевдонимы? Как у артистов или циркачей.

– Ты тупая и даже не стесняешься этого! – уничтожающе прошипела Вирка. – Это все за-ради конспирации. Смекаешь? Слышала такое слово?

Я неопределенно повела головой. Это можно было бы принять и за «да» и за «нет». На самом деле это значило – нет.

– Когда начнется настоящая борьба, нам придется скрываться от врагов. И эти псевдонимы нужны для того, шоб нас не могли выследить и поймать, – торопливо пояснила Вирка.

– А почему они берут только русские фамилии и имена? Они же евреи.

Вирка отвела глаза:

– К любому еврею прежде всего прицепятся. А если в документах будет русское имя, глядишь, и свезет.

– Но они же не изменили внешность, – хихикнула я, потому что все это казалось мне смешной театральщиной. – Ты еще, может, и сойдешь за русскую… в темноте. А они уж точно не сойдут. Особенно этот, Прохог Егогов, – передразнила я.

– Не Прохор Егоров, а Егор Прохоров! – прошипела Вирка. – Чего раздуваешь щеки?! Моня, то есть Егор, между прочим, очень умный! И талантливый! Он играет в драматическом кружке и, когда входит в роль, совсем не картавит!

Она так жарко заступалась за этого «Пгохогова», что это показалось мне подозрительным. Уж не ему ли так хотела понравиться Вирка, что даже принарядилась?

– Ты по сравнению с ним голый ноль в пустом месте! Ничего не понимаешь! – продолжала Вирка шипеть, брызгая слюной. – Нас и так упрекают за то, шо в революционном движении слишком много евреев! Как будто мы для себя хотим бороться! Как будто мы для себя собираемся устроить мировую революцию!

Она так и жгла меня глазами!

Я тоже разозлилась и спросила:

– А для кого, если не для себя? Мне, например, никакой революции не нужно. И моим родителям тоже. Если хочешь знать, я бы и Февральскую революцию отменила.

– Шо?! – вытаращила глаза Вирка. – Это ж с ума сдвинуться мозгами, шо она буровит! Может быть, ты еще и царя вернула бы?

– Да! – с вызовом ответила я. – Вернула бы!

– Эй, девушки, будет вам жужжать, как рассерженные осы! – окликнул Инсаров. – Вы что, ссоритесь там? Нашли, понимаете, время для ссор. Скажите лучше, как мы будем вас теперь называть?

– Вера, – воскликнула Вирка. – Я теперь Вера Февралева. Виркой меня больше не зовите!

– Отлично, – одобрил Инсаров. – Вера – красивое имя. А фамилия – в честь Февральской революции… понимаю! А ты? – Он снова взглянул на меня. – Каким будет твое новое имя?

Он смотрел мне прямо в глаза, но в его взгляде не было и намека на узнавание. А ведь из-за него столько изменилось в моей жизни! Но он меня забыл. Ну так я ему сейчас напомню!

– Мое имя – Анастасия Романова! – чуть ли не крикнула я.

Инсаров прищурился. Больше ничего, он только прищурился, но я мгновенно поняла, что он меня узнал, он меня вспомнил!

– Романова? – фыркнула Вирка, то есть Вера Февралева. – Да это ж фамилия царей, веками эксплуатировавших русский народ, фамилия кровопийц!

– Да еще Анастасия! – возмутился Моня, то есть Егор Прохоров, то есть Леонид Советов. – Дочь царя, цагевна, и ее пгоклятое имя будет носить наш товагищ по богбе?!

– Да она немножко похожа на эту Анастасию, вы шо, не видите? – захохотал рыжий Алексей Югов. – Наверное, ты этим очень гордишься? – с презрительным видом повернулся он ко мне. – Так вот, гордиться тут нечем, наоборот, тебе стыдиться надо!

Я не успела ответить – меня перебил Инсаров.

– Да, псевдоним не самый удачный, – сказал он спокойно. – Я бы посоветовал тебе называться, например, Еленой. А фамилия пусть будет… ну, Стахова, что ли.

У меня сердце чуть не остановилось. Елена Стахова! А он – Инсаров! Герои романа «Накануне»!

– О, да это из Тургенева! – громогласно заявила Вирка. – Из «Накануне»! Надя очень любит эту книгу.

– Я тоже люблю, – кивнул Инсаров, чуть улыбаясь. – Мой партийный псевдоним взят оттуда.

Так его псевдоним в самом деле Инсаров? А я думала, что только я одна его так называла… Он – Инсаров, а я теперь – Елена Стахова… Но ведь у Тургенева они любили друг друга!