Темные силы выдали нас врагу. Мы чувствовали себя беспомощными и напуганными. С тех пор учебники по истории мусолят страшный момент, когда разум и безумие слились воедино. Когда высокое духовенство промышленности и банков обратили в новую веру, а оппозицию вынудили молчать, единственными серьезными противниками режима стали иностранные державы. Франция и Англия протестовали все громче, плели заговоры и произносили громкие слова. В ноябре 1937 года, после митингов и формальных демонстраций по поводу присоединения Саарской области, ремилитаризации Рейнской области и бомбардировки Герники легионом «Кондор», лорд-председатель Совета Галифакс собственной персоной прибыл с визитом в Германию по приглашению Германа Геринга, министра авиации, главного командира люфтваффе, имперского лесничего, председателя бывшего рейхстага – основателя гестапо. Дело серьезное, однако Галифакс не дергается, красноречивый колоритный Геринг, известный антисемит, обладатель множества наград, не кажется ему таким уж странным. И нельзя сказать, что Галифакса обдурил противник, спрятавший туз в рукаве, нельзя сказать, что лорда смутили манеры денди, несметное число почетных званий, психопатическая мрачная риторика, большое брюхо. Нет. К тому моменту собрание 20 февраля успело кануть в прошлое, и нацисты больше не сдерживались. Они вместе охотились, веселились, ужинали; и Герман Геринг, щедрый на проявление нежности и симпатии, наверняка когда-то мечтавший об актерской карьере и в какой-то степени всегда игравший на публику, конечно, похлопал старину Галифакса по плечу и сбил с толку двусмысленной болтовней, которая, как шутки с сексуальным подтекстом, только для того и нужна, чтобы смутить собеседника.

Удалось ли знатному охотнику окутать гостя туманом и пустить пыль в глаза?

Ведь лорду Галифаксу, как и двадцати четырем духовным лицам немецкой промышленности, было кое-что известно о Геринге, о его подлостях, о любви к оригинальной униформе, о морфиномании, о сроке в психиатрической больнице в Швеции, о склонности к насилию, биполярности, депрессии, суициду. Геринга невозможно воспринимать лишь в качестве героя авиации, пилота Первой мировой, старого солдата. Галифакса не назовешь наивным или глупым, он слишком много знал, чтобы не изумиться этой прогулке по парку с бизонами, во время которой расслабившийся Геринг возбужденно рассказывал о своих рецептах счастливой жизни. Прогуливающихся запечатлели в коротком фильме. Галифакс не мог не заметить странного пера на шляпе, мехового воротника, дурацкого галстука. Может, Галифакс, подобно своему отцу, любил охоту и получил удовольствие от прогулки по Шорфхайде, но он не мог не увидеть кожаную куртку Германа Геринга, кинжал за поясом, не мог пропустить мимо ушей жутких зловещих аллюзий, приправленных сальными шутками. Может, Галифакс наблюдал за тем, как Геринг, переодетый в шутовской наряд охотника, стреляет из лука; видел прирученных диких зверей, маленького львенка, лижущего лицо хозяина. Но даже если он ничего подобного не видел, даже если он провел с Герингом всего четверть часа, он, разумеется, слышал о невероятно длинных железных дорогах для игрушечных поездов в подвале дома безумного властителя, то и дело бормочущего околесицу. Старый лис Галифакс не упустил из виду и манию величия Геринга; может, Геринг в его присутствии даже бросал руль своего кабриолета и выкрикивал ругательства! Да, Галифакс не мог не заметить под слоем жира устрашающую суть. Затем Галифакс встретил фюрера и опять словно ничего не заподозрил! Игнорируя дела «Эдема», Галифакс заявил Гитлеру, что немецкие притязания на Австрию и часть Чехословакии не кажутся правительству Его Величества незаконными, единственное условие: все должно происходить мирно и согласованно. Вроде бы ничего страшного в лорде не было. Но последняя деталь довершит его образ: перед Берхтесгаден, где его высадили, Галифакс заметил силуэт возле автомобиля; он решил, что это выездной лакей. Он вообразил, будто человека прислали специально, дабы помочь лорду подняться по лестнице. Поэтому, когда перед Галифаксом открыли дверцу, он протянул якобы лакею свое пальто. И тут фон Нейрат[4] или кто-то еще, может, как раз настоящий лакей, шепнул ему хриплым голосом: «Фюрер!» Лорд Галифакс поднял глаза. Перед ним действительно стоял Гитлер. Он принял его за лакея! Не удосужился разуть глаза и рассмотреть человека получше, как он потом напишет в своей небольшой книге воспоминаний «Полнота жизни»: сначала он увидел лишь брюки и туфли. Тон мемуаров ироничен, лорд Галифакс хочет нас насмешить. Но мне не смешно. Английский аристократ, дипломат, гордо выпрямивший спину и спрятавшийся за репутацию предков, глухих, как тромбоны, тупых, как пробки, ограниченных, как насекомые. Галифакс не вызывает у меня симпатии. Разве не этот почтенный виконт, будучи министром финансов, отказывался от помощи Ирландии на протяжении всего срока своей государственной службы? Голод убил миллион человек. А второй почтенный виконт, отец Галифакса? Тот, что был слугой короля, коллекционером историй о привидениях, которые один из его сыновей опубликовал после его смерти: разве можно прятаться за спиной такого человека? В этой неловкости нет ничего особенного, она не имеет отношения к усталости старого вертопраха, дело в социальной слепоте, в высокомерии. В том, что касается идей, Галифакса не назовешь овечкой. После краткой встречи с Гитлером он написал Болдуину[5]: «Национализм и расизм – мощные силы, но я не считаю их противоестественными или аморальными!»; и позднее: «Я не сомневаюсь в том, что эти люди ненавидят коммунистов. Уверяю вас, на их месте мы чувствовали бы то же самое». Таковыми были предпосылки того, что сегодня называется политикой доверия.

Итак, мы говорили о визите вежливости. Вместе с тем 5 ноября, примерно за двенадцать дней до того, как лорд Галифакс приехал обсуждать с немцами мир, Гитлер рассказал командующим армиями о своем плане оккупации части территорий Европы. Сначала требовалось завоевать Австрию и Чехословакию. В Германии тесновато, и поскольку воплотить все мечты невозможно, взгляд устремляется к туманным горизонтам, а мания величия в сочетании с паранойей делает эти горизонты просто неотразимыми, особенно после бреда Гердера и разглагольствований Фихте, после того как Гегель воспел дух народа, а Шеллинг пожелал, чтобы сердца соединились – после всего этого понятие жизненного пространства было не внове. Собрание, разумеется, проводилось тайно, и понятно, какая атмосфера царила в Берлине перед приездом Галифакса. Это еще не все. Восьмого ноября, за неделю до визита, Геббельс открыл в Мюнхене большую выставку изобразительного искусства под названием «Вечный жид». Такие вот декорации. И это при том, что все знали о зверских планах нацистов. Пожар в Рейхстаге 27 февраля 1933 года, открытие Дахау и стерилизация душевнобольных в том же году, «Ночь длинных ножей» на следующий год, закон об охране германской крови и германской чести, расовый учет 1935 года – мощная деятельность.

В Австрии, на которую распространились амбиции рейха, нацисты в 1934 году убили канцлера Дольфуса, коротышку, прибравшего власть к рукам. Шушниг, его преемник, продолжил развивать политику авторитаризма. В течение нескольких лет внешняя политика Германии была весьма лицемерной и состояла из преступлений, шантажа и взяточничества. Спустя примерно три месяца после визита Галифакса Гитлер окончательно распоясался. Шушнига, маленького австрийского деспота, вызвали в Баварию, настало время политики диктата; эпоха тайных операций осталась позади.

Двенадцатого февраля 1938 года Шушниг приехал в Берхтесгаден на встречу с Адольфом Гитлером. На вокзале его видели в лыжном костюме, поскольку в качестве алиби он придумал зимний отдых. Пока в поезд загружали спортивное снаряжение, в Вене устраивали карнавал. Это были самые веселые, праздничные и одновременно зловещие дни в истории. Фанфары, кадриль, фейерверки. Повсюду играли вальсы Штрауса – верх элегантности и шарма, продавали сладости. Венский карнавал, конечно, не так известен, как венецианский или бразильский. Здесь не носят удивительных масок и не танцуют танго. Нет. В Вене проходят балы. Один за другим. Но это огромный праздник. Католическое сообщество и корпорации организуют торжества. Так что, пока Австрия агонизирует, люди танцуют и веселятся, канцлер, переодетый в лыжника, сбегает под покровом ночи.