– Восток – Страннику. Приём.

– Восток-один на связи. Приём.

– Восток-один, здесь Странник-один. От меня на юго-запад движется группа из двух дезертиров, а догонять очень не хочется. Сможешь перехватить? Готов передать данные. Приём.

– Восток-один данные принял. Приём.

– Уточняю. Оба вооружены автоматами, гранат нет. Опыт минимальный, особых навыков не замечено. Напуганы. Пеленг только на оружие по вторичному каналу. Приём.

– Принято. Разберёмся. Конец связи.

– Удачи. Конец связи.

Вот так. Меньше минуты переговоров – и проблема решена. Как всё-таки хорошо, когда есть связь и поддержка, но эта лафа закончится уже завтра. То есть связь, конечно, останется, не зря же мы тащим с собой ретрансляторы, но о поддержке придётся забыть – кавалерии из-за холма уже не будет. А ведь ещё лет пять назад о таком даже мечтать не решались – связь работала от силы на пару километров, а патрули не катались как по проспекту, одуревая от скуки, а редко возвращались без потерь и практически никогда без раненых.

Кстати, заметил интересную закономерность: если в армии что-то прижилось, то оно будет только улучшаться, модернизироваться, усложняться, но ни в коем случае не изменяться. Наглядный пример – наша радиосвязь. Сперва долго-долго до военных просто не доходило, зачем же связь каждому бойцу. Дошло. Внедрили. Теперь каждый шлем оборудован рацией, которую при необходимости легко оттуда вытащить и носить без шлема и бронекомбинезона. Вроде бы все хорошо, но зачем, скажите на милость, мы до сих пор талдычим эти «Приём» и «Конец связи»? При современных технологиях нет никакой разницы ни в стоимости производства, ни в сложности эксплуатации между симплексной и обычной телефонной связью. Наверное, пройдёт ещё лет сто, прежде чем случится очередная революция в мозгах и бойцы наконец смогут разговаривать как нормальные люди. Но это все так, лирическое отступление, а для связи главное надёжность, мелкие неудобства не в счёт.

Решив проблему с дезертирами, мы отправились дальше, но на всякий случай я приказал одному из штрафников отслеживать положение оружия на вторичном канале. Все-таки эти два придурка были не единственными ненадёжными членами экспедиции.

Ближе к вечеру моя разношёрстная команда (так и подмывает назвать бандой) более или менее втянулась в ритм и сержанту уже не приходилось постоянно подгонять отстающих. За час до заката я отдал приказ сталкерам, идущим в передовом дозоре, искать место для привала. Может быть, через день-два мои бойцы и смогут двигаться по ночам, но сегодня это будет для них явно непосильной задачей. Место нашлось быстро – это был небольшой овражек, вытянувшийся с востока на запад. На склонах нашлось несколько валунов вполне приличного размера и десяток деревьев, что позволяло устроить достаточно эффективную охрану лагеря. Сталкеры доложили, что аномалий, следов заражения и прочей гадости в овраге и прилегающих окрестностях нет, а на северном склоне даже есть небольшой родник с чистой водой. Посоветовавшись с Якутом, я решил, что место идеально подходит для первой ночёвки, и отдал приказ разбивать лагерь.

Две пары штрафников пошли готовить места для часовых. Сталкеров я отправил разведать ближайшие подступы к лагерю и установить сигнальные мины, остальной личный состав под руководством сержанта нацелил на разбивку лагеря и приготовление еды, а сам приготовился писать рапорт командованию с отчётом за первый день экспедиции, но мои планы были грубо нарушены появлением двух каторжников. И, судя по их лицам, пришли они ко мне явно не с хорошими новостями. Якут, у которого, похоже, и на затылке есть глаза, тут же оказался у меня за левым плечом и, я уверен, с рукой на кобуре. Однако наши собеседники всем своим видом демонстрировали отсутствие каких-либо недружелюбных намерений: оружие они аккуратно сложили на рюкзаки шагах в пяти от меня и подошли уже с демонстративно пустыми руками.

– Слышь, начальник, поговорить бы надо.

– Я не начальник, а командир, но я вас слушаю.

– Короче, мы тут с корешом подумали – не осилим мы этот поход. Прошли всего ничего, а я уже половину лёгких выхаркал. В общем, хотим мы вдвоём отвалить, но без кипеша. Не нужны нам напряги, да и тебе тоже, я думаю. Оставь нам оружие и жратвы на пару дней, и мы тихо свалим. Как тебе такой расклад?

Собственно, от этих двоих я ждал побега с самого начала. Не знаю, кто и за какие заслуги отправил их в экспедицию, но сразу было видно, что дорогу им не осилить. Тощие, не жилистые, а именно худые, причём один с кашлем как у туберкулёзника, они были первыми кандидатами на выбывание, хотя я и надеялся, что какую-нибудь пользу экспедиции успеют принести. Не сложилось. И теперь у меня два варианта: пристрелить их на месте или отпустить без оружия и снаряжения, и второй для них ничем не лучше первого. Выжить без оружия в этих краях почти нереально. Сержант возвышался у меня за плечом безмолвно и недвижимо как скала, давая понять, что решение принимать именно мне, но в его поддержке можно не сомневаться.

– Значит, так. Вы можете уйти, оставив оружие и все снаряжение, кроме обуви и комбеза. Я дам вам пять минут, после чего доложу в штаб.

– Блин, начальник, как же мы без стволов? – Кажется, поняли, чем им это грозит.

– Оружие вам не поможет, оно уже заблокировано. И в нем, и в снаряге установлены маячки, так что от этого все равно придётся избавляться. Про форму не знаю – тут думайте сами.

– Ладно, начальник, может быть, ты горбатого лепишь, но выбора у нас нет. Мы уходим. Лучше уж сдохнуть в бегах, чем загнуться как ишак перегруженный. Не в масть ворам барахло за сотни вёрст на горбу переть, а так хоть на воле погуляем. Бывай, начальник.

– Ваш выбор. Бегите, время пошло.

Вот так в первый же день наша экспедиция потеряла двадцать процентов личного состава. Без единого выстрела, даже без контакта с противником или мутантами. Честно говоря, я изрядно приуныл от такой статистики, ведь при такой тенденции до конца путешествия никто не доберётся. Или доберёмся мы с сержантом. Два стойких оловянных солдатика, блин.

Не хотелось мне этого делать, но пришлось построить весь личный состав экспедиции и обратиться с краткой командирской речью, правда, несколько модифицированной под местные условия.

– Слушайте меня внимательно. Сегодняшний день был для нас крайне неудачным. Не входя в соприкосновение с противником, не встретив ни одного мута и ни одной аномалии, мы потеряли четыре человека. Двое сбежали в обед и двое вечером. Для тех, кому интересна судьба бывших товарищей, сообщаю: двое рядовых задержаны патрулём и расстреляны за дезертирство, операция по поимке двух осуждённых проходит по плану и будет закончена не позднее 05:00. Далее. Если ещё кто-то будет замечен при попытке оставить без приказа расположение лагеря и походный порядок, расстреляю на месте. Прогулка закончилась, с завтрашнего дня вступаем на территорию, не контролируемую бригадой. Со всеми вытекающими: банды, муты, аномалии и прочие походные радости. Сейчас ужин и отбой. Порядок дежурства по лагерю доведёт сержант Якут. Ещё раз напоминаю: за дезертирство, невыполнение приказов, сон на посту и т. д. – расстрел. Все. Разойдись! Сержант Якут, останьтесь.

Вот такая речуга. Не Цицерон, но вполне доходчиво, особенно для дезертиров и каторжников. Остальные вполне обошлись бы просто приказом, но это «слабое звено» стоило припугнуть. Не могу я позволить себе терять бойцов. Особенно так неэффективно и неожиданно.

Сержант пошёл распределять обязанности, а я засел за планирование завтрашнего маршрута. За всеми этими заботами время до отбоя пролетело незаметно, и, уже отправив бойцов спать, расставив и проверив посты вокруг лагеря, мы с Якутом решили быстренько пробежаться по завтрашним задачам. Но то ли ночь была хороша, как бывают хороши летние ночи, то ли чай оказался уж очень вкусным и душистым, планирование и обсуждение плавно перетекло в неспешную беседу. Парил и благоухал чай в кружках, светили звезды, из ближайшей палатки доносился приглушённый храп, и я решился задать сержанту вопрос, который не давал мне покоя с самого начала.