Поэтому я решила всё записать. Хотела по датам, как и принято вести дневник, но я даже не помню, в какой день побывала в Тёмном Уголке впервые. Железнодорожный билет так мною затискан, что все надписи стёрлись, и ничего уже не разобрать, а высчитывать я не хочу. Да и кому нужны эти даты – точно не мне. И не ему. Его совсем не интересует, первое июля сегодня или тридцатое. Он слишком долго жил, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Поэтому так. Просто записи. Поехали.

Начало моей второй жизни – это июльская ночь в поезде, когда мы Счастливой Семьёй возвращались домой из Питера, где гостили у бабушки моей сводной сестры Джин.

Питер, наплевав на середину лета, был мерзок, холоден и дождлив. Даже Джин пришибленно стояла, натягивая капюшон ветровки на глаза. Я тоже низко опустила голову, прячась от холодной мороси, и глядела на отражение луны в лужах на перроне.

Луна в луже. Кажется, её можно растоптать ногами.

«Что я жалок и не нужен, просто лунный свет на лужах», – выхватила я как-то фразу из интернета и теперь частенько прокручиваю в голове эти строки. Они обо мне.

Наконец мы погрузились в поезд. Прощай, дождливый холодный Питер.

Джин отогрелась и начала скакать по купе, как обезьяна. Точнее – как хорёк: такая же мелкая, даже для своих десяти лет, пронырливая, тёмная и острозубая. Забралась на верхнюю полку, резко соскочила вниз, бросилась к своему рюкзаку и достала маленький амулет – ловец снов. Он у неё коричнево-красный, на длинной цепочке, и она надевает его на шею, как кулон. Ловец очень потрёпанный, но она не расстаётся с ним: ей его сделала покойная мама. Да, бедняжка Джин – сирота, все вокруг неё вечно охают – жалеют крошку.

Но я не об этом хотела писать. О другом. О важном.

Я выскользнула из купе, оставив маму и Алексея укладывать Хорька спать. И в узком коридоре поезда я встретила его. Наставника. Моего Царя Волка.

Он стоял у соседнего окна, наблюдая, как мимо проносятся фонари.

Я закрыла дверь в купе, чтобы не слышать визги Джин, и облокотилась на поручень. Сначала я тоже уставилась в квадрат окна, в котором были отражение меня да пятна фонарей прощающегося города. И ещё луна в углу.

Моё отражение глядело на меня серьёзными тёмными глазами, которые на самом деле зелёные. Уголки пухлых губ опущены, а тусклый свет выкрал веснушки. Этим летом пятнышек на носу немного, и мама даже считает их милыми. Длинные вьющиеся волосы хаотично обкромсаны на макушке – это я сама постаралась. А за цвет спасибо женской половине Счастливой Семьи: ярко-рыжие.

И я всё ещё чувствовала запах травы, исходящий от них, словно была лесной ведьмой. Это бабушка Хорька предложила мне подкраситься хной, чтобы «освежить» мой и без того рыжий цвет. Ага, я не её внучка, и надо мной не страшно экспериментировать. Мама с Джин возликовали от идеи, и даже мне стало интересно. Я тогда не подумала, что после придётся подкрашивать корни каждые два месяца. Мама, бабушка и Джин потом отправились пить чай, а я – вымывать эту хну. Ну и хлопотное дело. И как я могла на это согласиться?

Да и вообще, зачем я всё это пишу? Про цвет волос. Ведь ему было всё равно.

Я оторвалась от созерцания себя, не очень-то вдохновившись зрелищем, и стала украдкой разглядывать незнакомца.

Описать его? Но неужели его я тоже забуду? Нет, это невозможно. Ведь я где-то читала, что первая любовь не забывается… Но если Задорожье, как называют в Тёмном Уголке наш мир, заберёт у меня все воспоминания, останется только этот дневник. И в нём я хочу сохранить всё о Моём Волке.

Высокий, хорошо сложен, сильный и взрослый. Я могла рассматривать его, почти не таясь, ведь такие не обращают внимания на тощих пятнадцатилетних подростков-лягушат.

Шея у него короткая, голова массивная, волосы чёрные-чёрные, сзади коротко острижены, а длинные пряди спереди зачёсаны на одну сторону и падают на лицо, скрывая его от меня.

По описанию выходит не красавец… Странно, ведь он притягательно красив. Он как зверь, но это его не портит… Как раз наоборот… (опять поставлю любимые три точки). Уголки большого рта чуть приподняты, готовые растянуться в улыбке или… оскале. А глаза у него тёмные, бордовые, словно вишни…

Но я забегаю вперёд. Глаз я тогда не видела, а изучала его одежду: тёмные зелёные, похожие на армейские, штаны, заправленные в высокие ботинки, и чёрная кофта с длинными рукавами.

В коридоре приглушили на ночь свет, фонари остались в Питере, и только полная луна сияла в углу квадратного окна.

– Ты была когда-нибудь там, на Луне? – неожиданно спросил он у меня и посмотрел своим вишнёвым взглядом.

Под его глазами чернели тени, и Волк показался мне таким грустно-потухшим, словно бесконечно устал от этого мира. Я его понимала. Я тоже устала. И когда он глянул на меня вишнёвыми глазами, словно окунув в красный цвет своих тайн, я влюбилась в него по уши. Навсегда. Любовь с первого взгляда – оказывается, это буквально.

– Нет. Не была, – прошептала я, взглянула на него и быстро отвела глаза.

Моё отражение испуганно пялилось на меня из квадратного чёрного колодца. Сердце бешено колотилось в груди: ведь он обратился ко мне. Ко мне!

– А хотела бы побывать?

– Наверное.

Только если с тобой. С тобой – куда угодно.

– А хотела бы встретить меня ещё раз?

Я хочу видеть тебя каждый день…

Сейчас для меня существовал только узкий коридор вагона, в котором стояли он и я. Но когда мы выйдем из поезда в этот не по-летнему холодным мир и потеряемся в нём, моё сердце разобьётся на тысячу осколков, и мне его уже не собрать.

– Да. Я хочу тебя встретить, – сказала я и вновь решилась посмотреть на него.

Мой Волк.

– Тогда думай о луне. А сейчас иди.

Я покорно развернулась и вошла в купе. Как ни странно, но все уже спали. Джин сопела наверху. На её кулачок была намотана цепочка с ловцом снов. Я села на нижнюю полку и стала смотреть, как он качается от движения поезда.

Я должна думать о луне. И я засыпала с мыслями об этом бледном небесном шарике и удивительном незнакомце.

В ту ночь я впервые очутилась в Тёмном Уголке.

Здравствуй, Бархата.

Мне так хочется сберечь и передать всё, что я чувствовала в те тайные ночи. Мне хочется поймать тебя буквами и сохранить в этих строках твои глаза, твою улыбку, твои истории. Для тебя мы были очередными подорожниками, а ты для нас – целый мир и убежище.

Так вот. Я проснулась и села в кровати. Гном тоже открыл глаза.

– Мне приснился сон… – осторожно начала я.

– Думаю, я тоже его видел, – сказал Гном.

Я погладила плед – мои зелёные луга и коричневые дорожки.

– Думаешь, это всё по правде?

– Раз нам снился одинаковый сон…

На завтрак была овсянка с маслом и брусничным вареньем. Я любила овсянку, а Гном не очень. Он быстро закинул её в себя и спросил у мамы:

– Можно нам поиграть наверху?

Мама уткнулась в книгу, медленно попивая чай. У неё иногда приключалось непонятное настроение, особенно когда папа пропадал. Нам говорили, что он много работает. Я до сих пор предпочитаю думать так. Ту пыльную историю я не хочу доставать из коробки.

Мама машинально кивнула, не отрываясь от книги, и махнула рукой: делайте что хотите.

– Может, тебе нужна помощь? – нерешительно предположила я. – Чем ты сейчас займёшься?

Родители своим странным поведением последнее время доставляли нам много хлопот. Тяжело быть ребёнком: цветные кусочки взрослых историй никак не хотят складываться в цельную картину. Перебираешь-перебираешь детали мозаики – и понимаешь вдруг, что тебе дали не все. Хитрые взрослые.

– Идите, вы будете только мешать. Я сама быстрее управлюсь, – пробурчала мама, отгородившись книгой, как щитом.