Это и есть вечная проблема цивилизации. Казалось бы, эта проблема снимается самой эволюцией цивилизации. Культура, как основание соблюдения гуманных правил жизни, в соответствии с этим представлением проникает в массовое сознание, так что те формы негативного поведения, о которых писал Гераклит в своем письме Гермодору, должны отмирать естественным образом.

Но этого не происходит. Исторический опыт показывает, что игнорирование цивилизационной истины обретает всё более жестокие формы, которые становятся даже недоступными абстрактному мышлению философа. Их пытается описывать свободное воображение художника, которое подчас попадает в цель. В качестве иллюстрации можно взять произведение Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин»3, в котором дается описание мотивов и форм типичного поведения молодежной компании, состоящей из четырех героев – Алекса, Пита, Джерджика и Тёмы. Их карманы «ломились» от «бабок» и они могли жить как «нормальные люди». Но, как оказывается, «деньги – это еще не всё»4.

Члены компании получали наслаждение от того, чтобы сделать так называемый «толчок» и смотреть после него, как какой-нибудь «старый ханыга» плавает в луже крови, подсчитывать добычу и делить ее на четверых.

Решив ограбить лавку, молодые герои вначале разделались с хозяином, а затем главный герой принялся за его жену, которая укусила его за ладонь. Алекс решил выдать ей «толчок» гирей от весов, а потом ломиком. Герои взяли кассу и с несколькими блоками лучших сигар «свалили».

Герои получают наслаждение не столько от конечного результата, сколько от самого «процесса», в котором они чувствуют себя «хозяевами жизни», свободными героями, диктующими самим себе формы поведения. Эта жизненная позиция представляется им соответствующей их внутренним интенциям. Такое поведение воспринимается ими как «истинное». Жители античного города, родины Гераклита, судя по его письму Гермодору, мыслили и чувствовали сходным образом. Возникает вопрос, как античные мыслители определяли путь возможного постижения подлинной истины: как ответа на загадки деструктивного цивилизационного поведения? Ответ на этот вопрос сегодня обретает специфическую актуальность.

Современная цивилизация следовала сложившемуся тренду, в соответствии с которым лишь либеральный взгляд, создающий условия свободы в ее многообразных проявлениях, соответствует решению задачи рождения той индивидуальной самости, которая и определяет духовную и нравственную атмосферу как настоящего, так и будущего. Отклоняющуюся от этого тренда индивидуальность можно «переформатизировать», т.е. переделать.

Реализация в реальной политике этой глобальной установки породила невиданную волну насилия и открытой агрессии.

Парадокс ситуации заключается в том, что масштабы насилия и разрушения нарастают с ростом технического могущества и материального богатства общества. Складывается впечатление, что величие нации определяется масштабом деструкции, сопровождающей ее самоутверждение.

В личностной ситуации Алекса наблюдаются эти тенденции.

У Алекса нормальная обстановка в семье, хорошие, любящие родители. Если считать, что и с мозгами у него всё в порядке, то тогда получается, что в него вселился бес5. Этот «бес» есть не что иное, как форма насильственного самоутверждения посредственности над реальным талантом. И это – интенция «серого» большинства, не следующего моральным принципам.

В действительности, это – проблема самоопределения. Герои «Заводного апельсина» испытывают кайф от того, что они могут доминировать над писателем, смеяться над ним, рвать страницы его произведения, разбрасывая обрывки по полу. Иными словами, это реализация личного «величия» как преодоления своей «пустоты». Внутренняя пустота преодолевается путем самоутверждения личной исключительности, возможности судить и казнить всех и вся. Это порождает в качестве «истины бытия» самоощущение собственного величия, возвышения над всеми.

Это – своеобразная парадигма не только межличностных, но и межэтнических, межнациональных, межгосударственных отношений, оказавшая свое воздействие на события мировой истории.

Достаточно обратиться к формам и мотивам поведения отрядов СС в годы Второй мировой войны, поведению современных радикальных исламистов, отрезающих головы журналистам, или украинских нацистов, чтобы понять, что современное общество сталкивается с некими когнитивными константами, которые некоторыми политиками подчас воспринимаются как формы «нормального» поведения. Например, в годы Второй мировой войны были осуществлены массированные бомбардировки Дрездена, культурного центра, не имевшего сколько-нибудь значительного военного значения. Тот же вопрос возникает и при объяснении атомных бомбардировок японских городов Хиросимы и Нагасаки. Это была демонстрация военного величия, своеобразная претензия на исключительность в системе складывающихся международных отношений после Второй мировой войны.

Очевидно, что это – формы утверждения величия субъекта путем создания атмосферы ужаса, духовного шока. При этом предполагается, что сам субъект в силу своей исключительности не может быть подвергнут аналогичному испытанию кем-то другим.

Потребность в такой исключительной позиции порождает потребность в создании механизмов утверждения «истинности» неистинного.

Феномен «истинности» неистинного имеет давнюю историю. Уже в условиях постоянных дебатов, сопровождавших жизнь афинской демократии, обоснование истинности неистинного приобрело серьезное прикладное значение. Истина начинает сводиться к искусству аргументации.

Субъектом аргументации является индивид, и его победа в дебатах становится доказательством истины его позиции. Таким образом, истина рождается в дискуссии, а победитель становится носителем истины. Значит ли это, что истинным может стать всё, если оно одержало победу в дебатах? Наиболее отчетливо осмысление этой позиции было представлено софистами. Характерно в этом отношении интеллектуальное творчество Протагора, слушателя Демокрита, получившего прозвище «Мудрость».

Протагор заявил, что о всяком предмете можно сказать двояко, противоположным образом, поскольку человек есть мера всем вещам – существованию существующих и несуществованию несуществующих6. Всё на свете истинно, считает Протагор, в том числе и невозможность знания о богах, их существовании. За такое суждение Протагор был изгнан афинянами из города, а книги его сожгли на площади.

Протагор выделил в публичном выступлении четыре составляющих: пожелание, вопрос, ответ и приказ, назвав их основами речи. Он стал устраивать состязания в споре и придумал разные уловки для тяжущихся7.

Таким образом, общая цивилизационная ситуация определяется софистами как равнозначная: поистине не существует правых и виноватых; все равны, в силу чего всякое осуждение другого является отступлением от истины, утверждением в качестве истины субъективного мнения. Стало быть, любые попытки противостоять абсолютному смыслу самоутверждения индивида с его представлениями об истинных благах жизни, обречены на поражение.

Человек – носитель истины, поскольку он для себя есть константа, находящаяся внутри постоянно изменяющегося эмпирического мира. Эта специфика человека и определяет истинность его самоутверждения, которая подкрепляется искусно построенной аргументацией.

Проблема, с которой столкнулась софистика, заключалась, однако, в том, что и сам человек подвержен постоянным изменениям. Значит, и он не может стать носителем постоянной истины.

Диоген Лаэртский приводит стихотворное высказывание Эпихарма, выражающее сущность этой гносеологической проблемы: