Постановка вопроса о философской истине может показаться странной, поскольку истина считается явлением универсальным, спецификация которого может считаться заблуждением.

Однако рассмотрение форм восприятия истины показывает, что истина обычно относится к познанию реального объекта, будь то минерал, растение, животное или человек. Философская же истина относится к адекватному постижению сущего, т.е. всего как целого.

Возникает вопрос, как нашему восприятию дано всё как целое в качестве предмета познания? Соответственно, мы можем говорить о философской истине, если отвечаем на этот вопрос. Если всё не дано как целое, то сама постановка проблемы философской истины становится беспредметной.

Всё как целое дано нашему восприятию специфическим образом – через посредство философских концепций, возникающих исторически.

Перед интеллектуальным взором разворачивается панорама философских концепций, претендующих на истину. Но оказывается, что это движение истин означает их взаимное «преодоление», поскольку их различия относятся к одному и тому же явлению – первоначалу сущего. И эта ситуация повторяется из века в век. Поэтому говорят, что в философии нет прогресса, однако это значит, что в ней нет и регресса. Как это следует понимать, если в философском постижении истины существует «умирание» одних концепций и «рождение» других?

Это можно толковать как преодоление ограниченностей восприятия истины конкретными философами, их индивидуальными свойствами, а не свойством философской истины как таковой. Это напоминает восприятие известного тезиса, что «Бог умер». Настоящий философ трактует этот тезис так, что умер тот Бог, с которым сами люди желали обделывать свои личные дела. Бог здесь умер потому, что сами люди убили его.

Философия в своем движении в поле истины предстает как особый мир, образующий сферу сущего внутри сущего в его целостности. В этой сфере исторически возникает процесс рождения критерия философской истины, находящей свое однозначное подтверждение.

Постижение философской истины радикально видоизменяет естественную установку поведения человека как живого существа. Как живое существо человек тождествен любому другому живому существу. Гусеница, например, это живое существо, живущее на дереве и поглощающее его листву. Это – истина ее бытия как пути жизни.

Через посредство философской истины человек познаёт, что он – не гусеница и тип его поведения, чтобы стать на путь истины, должен следовать истине цивилизационного пути.

Как происходит овладение движением самосознания в направлении к истине пути? На этот вопрос и находит ответ философская истина.

Осознание человеком философской истины обусловлено личными злоключениями, подталкивающими к выводу о полной бессмысленности земного бытия. Если земная жизнь приносит человеку одни разочарования и различные неприятности, то отсюда следует логический вывод о необходимости найти пути прекращения злоключений, а стало быть, и самой жизни.

Если такой вывод обретает массовый характер, то под угрозой исчезновения оказывается всё общество. Здесь обнаруживается общий цивилизационный смысл индивидуального бытия. В наличии позитивного смысла индивидуального бытия заключается судьба цивилизации.

Как оказывается, цивилизация – это открытие смысла, который становится привлекательным и принудительным для рожденных в пространстве данной цивилизации. Если цивилизация не открывает, не изобретает, не утверждает смысла, то она обречена. Над цивилизацией нависает духовный дамоклов меч, постоянная угроза внутреннего саморазрушения. Чтобы нейтрализовать эту угрозу, избежать ее, нужна философская тирания, обнаружение истины позитивного смысла.

Но что значит обнаружение? Это – способность увидеть то, что есть на самом деле, или это построение истины бытия, которое заключает в себе безусловный смысл?

Этот тот фундаментальный вопрос, на который цивилизация ищет свой ответ.

Эта проблема возникает и осознается тогда, когда доминирующим мотивом поведения становится свободный выбор. Это – реальность и признак развитой цивилизации.

В этой реальности масса индивидов получает возможность действовать не только под влиянием общих причин, таких как совместное добывание пищи, совместное обеспечение безопасности, предотвращения различных внешних природных и иных угроз, но и учет собственных мотивов, желаний, стремлений их удовлетворить независимо от желаний и интересов других индивидов. Возникает «трещина» в системе межличностных отношений, которая в тенденции превращается в пропасть, поглощающую целиком всю цивилизацию.

Философ, увидевший это, осуждает индивидуальное свободное поведение и превращается во врага своих сограждан со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Философ считает истинно нравственным тип поведения, который служит общему благу. Индивиды, т.е. каждый в отдельности, отдают приоритет собственным желаниям, реализация которых и есть благо. Таким образом, сталкиваются два смысла блага в качестве пути реализации истины бытия. От правильного определения общего критерия истины пути зависит судьба цивилизации – ее самосохранение или самодеструкция.

Исторически возникают ситуации, в которых наблюдается нарастающая волна нравственной самодеструкции. Массы людей проявляют склонность к безнравственному поведению, считая его «нормальным».

Когда такой тип поведения получает осуждение со стороны философа, отчетливо видящего его катастрофические последствия, то такое осуждение становится основанием для осуждения самогó философа и даже его изгнания.

Характерно в этом отношении известное письмо Гераклита Эфесского Гермодору.

«Я слышал, – пишет Гераклит, – что эфесцы собираются утвердить направленный против меня закон… Они хотят, чтобы по этому закону всякий, кто не смеется и ненавидит людей, до захода солнца был изгнан из города. Но ведь есть только один человек, Гермодор, который не смеется. Этот человек – Гераклит. Значит, это меня изгоняют.

А я хочу быть и являюсь законом для других… вы отправляетесь в суд, словно на войну, держа язык наизготове, как оружие. Вы направляетесь туда, награбив предварительно денег, изнасиловав женщин, отравив друзей, совершив святотатство, назанимавшись вдосталь сводничеством, запятнав себя множеством преступлений…

Разве я могу смеяться, видя как жена отравителя держит в объятиях ребенка, как у детей отнимают их состояние, как муж лишается его в браке, как насилуют ночью девушку, как гетера, еще не ставшая женщиной, отдается мужчине, как бесстыдный мальчишка, один, становится любовником всего города… И сама добродетель наполнит мои глаза слезами, если ей предпочтут порок…

Вы выстраиваете друг против друга фаланги и жаждете, чтобы человек убил человека, наказывая как дезертиров тех, кто не запятнал себя убийством, и превознося того, кто больше всего пролил крови»1.

Кто здесь прав – эфесцы, которые изгоняют философа за то, что он ненавидит порочных людей, или философ, бескомпромиссно утверждающий высокую нравственную позицию в качестве критерия истинного поведения и общего закона? Гераклит настолько тверд в своей философской истине, что даже на просьбу царя Дария приехать к нему во дворец для приобщения к учению Гераклита и эллинскому образованию отвечал, что сколько ни есть людей на земле, истины и справедливости они чуждаются. Поэтому и не приеду я в персидскую землю2. Что же определяет твердость и последовательность духовной позиции Гераклита? Это – знание философской истины, как истины цивилизационной, и уверенность в том, что масса людей нарушает эту истину. Но масса людей противостоит философу в своей уверенности обладания истиной жизни. Философа изгоняют из города. Но философ виновен, поскольку он ненавидит людей. Разве он не заслуживает изгнания? Но ведь можно считать, что он ненавидит не самих людей, а их пороки, и хочет спасения людей. Исправление людей – это их спасение. Но каким образом происходит исправление людей, если им нравится то, что они делают?