– А вы откуда знаете?
В воздухе повисла тишина.
– Знаем, – наконец нарушил молчание комиссар. – Я, – краткий кивок в сторону особиста, – сержанта на разведку отправил. Мы через железную дорогу перейти собирались. Ну так он вернулся и доложил, что видел, как человек в маскхалате мост заминировал и эшелон с танками под откос пустил, а потом ещё из пулемёта дал по паровозу. Так вот мы сошлись во мнении, что это наш ОСНАз действовал, только понять не могли, почему на мосту один человек работал. Но чтобы гражданский, да ещё и без военной подготовки в одиночку целый эшелон в реку опрокинул – это ведь…
– Да я и не думал, что получится, – честно признался отец Георгий. – Просто попробовать решил – а вдруг повезёт? Охрана ведь всего из шести человек была, а меня маскхалат хорошо укрывает, близко подобраться можно. Ну, я с дерева из пулемёта всех и положил одной очередью. Вот только не был уверен, что гранат хватит. Все, что были, восемнадцать штук, истратил, но получилось.
– Орден Красной Звезды – и не меньше, – прервал отца Георгия особист. – Согласен, – кивнул комиссар. Медали «За отвагу» слишком мало. Наташенька, помоги мне встать, – обратился он к санинструктору.
Все присутствующие тоже поднялись с земли – Медведев Георгий Владимирович! – торжественным тоном произнёс комиссар. – За уничтожение эшелона с вражеской бронетехникой вы представлены к высокой правительственной награде – ордену Красной Звезды.
– Служу Родине и трудовому народу… – услышал отец Георгий шёпот лётчика.
Да, именно так. – Служу Родине и трудовому народу! – громко и чётко повторил отец Георгий.
Хотя напоминание этой сакральной фразы для него было излишним. Образование историка, как говорится, обязывало помнить её, но именно в этот момент он прочувствовал и понял цену боевых наград, их ценность для ветеранов. Потом были и другие награды, за другое, но эта, первая, оставалась в памяти навсегда.
– Поздравляю, Жора, – комиссар улыбнулся и пожал отцу Георгию руку, – от всей души поздравляю. Приказ оформим немедленно за номером один. По партизанскому отряду. Да, кстати, товарищи, как будет называться наш отряд? Название придумать надо и список составить, чтобы всё, как положено. – Комиссар опустился на землю. – Итак, у кого какие идеи по поводу названия?
– А пусть дядя Жора назовёт, – предложила санинструктор, – ведь он же у нас сегодня герой.
– Я герой? – удивился отец Георгий. – А вы-то чем хуже? Месяц уже воюете, в настоящих боях бывали, где война настоящая, не то что тут – безответная пальба из кустов и взрыв поезда по чистой случайности…
– Товарищ Медведев, – нарочно, как можно более официальным тоном произнёс комиссар. – Я, конечно, понимаю, что скромность – неотъемлемая черта каждого советского человека. Но не до такой же степени. И потом, – он сделал паузу. – Как говорили в старину, барышня просит.
– Ладно, сдаюсь, – отец Георгий улыбнулся. Если уж барышня просит, тогда предлагаю назвать наш партизанский отряд так – «Народные мстители».
– Хорошее название, в самую точку, – тут же высказал своё мнение комиссар. – А главное, очень точно политически момент подмечен. Ведь партизаны есть армия народа, мстящая оккупантам. Предлагаю данное название утвердить. Кто за?
Пять поднятых рук. – Ладно, – комиссар сделал пометку в блокноте. – Теперь список, – и он быстро переписал всех присутствующих. – Жора, твои дата и место рождения, – обратился к отцу Георгию комиссар.
– 23 июля 1908 года. Псков, – отец Георгий ответил, как есть. Не видя особого смысла скрывать, только год от 1941-го на 33 единицы сдвинул. А вот где родился… Тут правду было лучше не говорить, и не потому даже, что этот город сейчас, в 41-м, Сталинградом, а не Волгоградом называется, а потому, что это пока ещё тыл глубокий, и, стало быть, при желании вполне можно справки соответствующие навести. Так что пусть уж его тутошнее место жительство местом рождения и будет.
«23 июля 1908 года», – начал писать в блокноте комиссар, и вдруг рука его замерла. – Подождите, так ведь сегодня…
– Да, 23 июля, – подтвердил отец Георгий, – мой день рождения. 33 года исполнилось. И, увидев удивлённые взгляды, пояснил: – Не время сейчас именины отмечать, война идёт.
– Не согласен, – возразил комиссар. – Война войной, а человек человеком. Так что, Георгий Владимирович, примите поздравления от всех нас… Ладно, – продолжил комиссар, снова открыв блокнот. – Как я понимаю, беспартийный?
Отец Георгий кивнул. – Тогда вот что, Жора. Пиши заявление. Здесь два коммуниста. Примем сразу, без кандидатского стажа. Он тебе подорванным эшелоном зачтётся.
«Так, началось, – вздохнул про себя отец Георгий. – Предложение о приёме в члены ВКПб». Этого он ждал и боялся одновременно, исключительно потому, что именно здесь во весь рост, вставало противоречие, которое имелось между ним и этой эпохой. Ведь он верующий, да не просто верующий, а священнослужитель Русской православной церкви. Пусть и де-факто лишённый сана, но никак не веры в Бога, а раз так, то ни о каком вступлении в ряды партии большевиков и речи быть не может с одной стороны. А с другой – во время войны Русская православная церковь и ВКПб действовали как бы заодно. Ну, в смысле борьбы с фашизмом. И, стало быть? Да и потом – прямой отказ от вступления в партию может плохо сказаться на его теперешнем положении, что крайне нежелательно. И как же в таком случае быть? Выход из возникшей ситуации нашёл отец Георгий ещё прошлой ночью, когда разрабатывал план своей легализации в этом времени. И заключался он в простом принципе: если знаешь, что откажут, не отказывайся сам.
– Товарищ комиссар, за предложение спасибо, но… – отец Георгий сделал паузу.
– Боюсь, что вы меня в члены ВКПб не примете.
– Это почему же? – искренне удивился комиссар.
– Ну дело в том, что… В общем, я верующий.
– Что? – на лице комиссара появилось такое выражение, будто он впился зубами в самый кислый в мире лимон.
Да-да, в Бога верю, – подтвердил отец Георгий. Комиссар был явно растерян и только часто-часто моргал глазами, не зная, что сказать. Надо было срочно спасать ситуацию, и отец Георгий сделал ход конём, решив тем самым повернуть разговор в другое, абсолютно иное русло. Не говоря ни слова, он открыл ранец, вынул консервы, а потом извлёк коробку с иконой и извиняющим тоном произнёс:
– Товарищ комиссар, товарищи, тут такое дело, раньше хотел сказать, да всё времени не было. В общем, я…
В багрово-красном свете догорающего костра сверкнул золотой оклад, заискрились драгоценные камни, а повисшая кругом тишина, казалось, стала ещё гуще.
– Откуда? – наконец выдавил особист.
– У немца в ранце была, – ответил отец Георгий. – У того самого, у которого я карту, автомат и маскхалат с сапогами забрал.
– Можно? – комиссар протянул руку.
– Да, конечно, – отец Георгий передал икону комиссару.
Тот долго её разглядывал, а потом произнёс: – Страну грабят,… – и выразительно посмотрел на особиста.
– Это, сержант, по твоей части. Всё, как есть, зафиксируй, протокол составь. Жору об обстоятельствах дела допроси, не мне тебя учить. Об этом случае обязательно в Москве знать должны.
– Товарищ комиссар, а она что – из золота? – поинтересовалась санинструктор.
– Да, Наташенька, из золота с драгоценными камнями. Историко-культурная ценность и народное достояние. Икона пошла по рукам и, сделав круг, снова оказалась у отца Георгия. – Значит так, Жора. – подытожил комиссар. – Если икону спас и в Бога веришь, то тебе её и хранить. При первой же возможности переправим на Большую землю, поскольку это предмет не только религиозного культа, но и, как я уже сказал, историко-культурная ценность. А теперь, – комиссар сладко зевнул, – отбой. Часовые сменяются каждые два часа. Медведев, Шилов, Лукашевич. Я и Ёжикова под утро.
– Товарищ комиссар, вы ранены, а потому должны полноценно отдыхать.
Комиссар открыл рот, чтобы возразить, но, так ничего и не придумав, произнёс,:
