Скоро настанет пора ехать домой. На часах - острый угол. Скоро будет "г", которое не "г", а наоборот. То есть, "обратно". Вернее, "домой". Все просто. Но оставалось главное.

Палатку с цветами Иван нашел не сразу. Он никогда не покупал ничего подобного, а единственные цветы, которые он держал в руках, были из металла. Его собственного производства.

В пестром море душистого разнообразия купалось что-то среднее между взрослой женщиной, молодой бабушкой и лейкой - пузатая, в красном платье и с длинным носом.

- Чего тебе, милок?

- А мне бы цветы... - рассеянно ответил Иван, теряясь в обилии растений и ценников. Страшные цифры, как жуткие монстры. Такие некрасивые и непонятные...

- Какие?

- Фиолетовые.

- Эгей! Да ты знаешь толк!

Иван ухмыльнулся. Затем вспомнил, что придумал это, вообще-то, Сашка, и посерьезнел. Не надо приписывать себе чужие заслуги.

- Вот, смотри какие розы! Ей понравятся!

Взгляд кузнеца приковало чудесное иноземное пятно нежно-фиалкового цвета. Таких роз он еще не видел! Как здорово!

- Ого... - зачарованно выдохнул он.

- Да-а-а, это то, что нужно, милок! - подбодрила его продавщица.

Она начала нравиться Ивану. Хорошая. Хоть и похожа на лейку.

- Дайте, хм... Ай, можно самому?

Лейка улыбнулась.

- Конечно!

Кузнец протиснулся меж ведер, занял устойчивое положение и принялся хватать по одной розе. Он собрал тридцать восемь цветов. Ему показалось, что хватит.

- Возьми еще парочку. Упакую тебе красиво.

- Ну хорошо...

Наконец, все было готово. На часах - прямая линия. Надо поторапливаться.

- Сколько с меня?

- Три тысячи двести.

- Хорошо. Вот, возьмите сами, пожалуйста.

Глаза Лейки округлились. Она взяла. Еще. И еще. Гребла купюры и даже монеты. Иван терпеливо ждал, когда продавщица наберет нужную сумму.

- Кажется, вы несколько переоценили свои цветы, уважаемая.

Иван дернулся и обернулся. Монеты упали на асфальт.

- Людмила Сергеевна!

- Здравствуй, Иван.

Тетя Лены выглядела невероятно грозной.

- Не поняла, - сказала продавщица. - Что это значит?

- Сдается мне, вы не только взяли гораздо больше, но и цену умножили вдвое. Или у вас упаковочная бумага из золота?

- Нет! - рявкнула Лейка.

- Тогда восстановим справедливость, - Людмила Сергеевна подошла ближе и требовательно посмотрела на продавщицу.

Та почему-то сразу вернула излишне взятые деньги. Вся красная, она сдавленно пропищала "всего доброго" и демонстративно отвернулась. Казалось, из нее вот-вот пойдет пар.

Идя на станцию, Иван кое-что понял. Это не Лейка, а самый настоящий Чайник.

Дурацкая ссора

16 июля.

Я ехал в залитой утренним солнцем электричке, радостный вдвойне. Остаток вечера я потратил на упражнения с твердой фанталью. И, надо сказать, неплохо преуспел. Пока что брать предметы было сложно - мои попытки управиться с подъемом книги при помощи фантали напоминали попытки взять стакан онемевшей рукой. Все падало, не держалось, выходило как-то громоздко и неуклюже. Зато более массовые действия удались мне куда успешнее: если надо было что-то толкнуть или отбросить, я был готов. Никаких целей помогать себе фанталью в быту, как это делал Спойлер, я не ставил. Но хотелось освоить метод. Ведь если человеку один раз покажут, что можно, скажем, не только выпивать компот, но и съедать оставшиеся на дне кружки ягоды, - разве он откажется?

Второй радостью для меня была встреча с Леной. Необъяснимая пьянящая радость. Которая, к сожалению, омрачалась моими нервами. Ладошки нещадно потели. Бумага, в которую был обернут букет, взмокла. Однако я вцепился в цветы и не выпускал их. Вдруг они упадут или их кто-нибудь украдет?

Интересное дело - и что же я ей скажу, вручая букет? "Вот, держи". "Бабушке дед всегда приносил цветы". "Лена"...

Что? ВОТ ЧТО?!

Я не знал. Но тот же Сарпий не думал. Он действовал. И решал проблему только тогда, когда сталкивался с ней. Вдруг не все так страшно и безвыходно? Ждать осталось недолго... Я не предупреждал Лену о своем визите, но искренне надеялся, что найду ее на вокзале или поблизости.

"Думая слишком много, мы, порой, забываем о действиях", - кажется, Лена сказала тогда именно так. Припомню ей эту фразу, в случае чего.

Поезд подъезжал к Сосновке. На перроне было многолюдно. Небольшая группа пожилых людей стояла на углу здания вокзала и как будто боялась приблизиться к чему-то опасному.

Уже в тамбуре я принялся выискивать Лену среди зевак.

Заколотилось сердце.

Двери открылись, и первое, что я услышал, это ругань. Несколько мужских голосов перемежались между собой, и среди них робким мышонком пробрался тихий, но такой - родной - знакомый голос.

ЛЕНА!

Я спрыгнул с вагона и отбросил цветы. Со скоростью света я помчался к зданию вокзала, виляя между сонными и словно застывшими людьми. В самую толчею влетел подобно раскаленному метеору, помогая себе освободившимися руками. От меня отпрыгивали, а завидев издалека - отходили в сторону. Сердце колотилось уже под горлом. Меня трясло, но я не колебался и хотел только одного - бежать еще быстрее.

Оставив позади особо смелых и любопытных, я свернул за угол. И сразу же встретился с кадетами. Кажется, их было шестеро. Высокие, спортивные, на голову - а то и на две - выше меня. Между их фигурами виднелось фиолетовое пятнышко. Лена. В своей излюбленной тунике. Бледная, испуганная, она прижала руки к груди и смотрела на кадетов жалобным взглядом. На предплечье у нее темнел синяк.

Мой бег привлек их внимание. Я появился неожиданно и даже не собирался останавливаться. А далее произошло слишком много быстрых вещей.

- Я говорю, пойдешь с нами! - гаркнул один из кадетов.

- Да чего ты с ней церемонишься? Кому она что скажет-то? - вторил ему другой.

Я не собирался останавливаться.

Значит, нужно больше тренировок? Нет. Не тренировок. ВЫ НЕ СМЕЕТЕ ТРОГАТЬ ЛЕНУ!

Во мне бушевала ярость. В какой-то момент она возобладала, и я сдался.

Мы с Тином тушим пожар. И спасаем Дымчатую. Сберегаем поля и огороды. И все рады. И все счастливы. Я беру огонь, словно это сахарная вата, и делаю из него огромный ком. Он ничуть не обжигает. ОН МОЙ.

Фанталь сорвалась с моих пальцев и взорвалась позади кадетов. Четверых отбросило сразу, двое, пошатнувшись, остались на ногах. С озабоченными лицами они обернулись, чтобы узнать, что произошло. Но я не видел их.

Лена вертела головой, рассматривая упавших. Ее подбородок трясся. Волосы растрепались, а на предплечье темнел синяк. Вот что я видел.

- КТО!!!

Руки рванули вперед. Двоих снесло мощной волной. Одного впечатало в стену - он с глухим стуком ударился затылком. Второго уронило на асфальт и пронесло по грубому асфальтовому покрытию. Прям как меня в Дружбино. Кадет обдирал руки и ноги. И даже лицо. Потому что его мотало из стороны в сторону, и я солгал бы, если б сказал, что не был к этому причастен.

- Саша? - охнула Лена. - Что ты? Как? Но... ЛЮДИ ЖЕ!

Я не видел Лену. Я видел синяк на ее руке. Такой чужеродный, ненужный и неуместный. Это темное пятно, оставленное кем-то извне, пачкало всю чистоту и белизну Лены. Я видел синяк. И этого было достаточно.

Где-то на другом конце света галдели люди. Я не разбирал речь. Почти не слышал их.

- Кто ее тронул?! - взревел я, не отдавая себе отчета.

Трое из четырех отброшенных кадетов поднялись. Один убегал, двое других крючились на асфальте - распластались в форме морской звезды.