– Положи! Его! На место!

– Нельзя. Я запер дверцу, чтоб никто не стащил что-то и в самом деле стоящее, вроде золотой медали Святого Кристофера, болтающейся на зеркальце. Пойдем же. Оставь это. Ты портишь мне удовольствие.

Айша знала, почему он взял диск, вовсе не потому, что он вор, а потому, что это было забавно или будет забавно, когда он будет рассказывать друзьям. Когда станет рассказывать про ПО-НО-М, диск станет доказательством, что это не просто выдумка. Колсону нужны были истории для рассказа, как пистолету нужны пули, и по той же самой причине – разить насмерть.

Только Айша знала еще и про отпечатки пальцев и предчувствовала, что для полиции лишь дело времени нагрянуть с арестом за его великий грабеж «Спин докторз». И не придется ему ехать в Лондон и быть Гамлетом, вся жизнь его будет загублена – и ее тоже.

Он взял ее за руку, и они пошли – совсем близко, по покоробленной стороне улицы, что была в еще худшем состоянии, чем основная автостоянка. Он повел ее в дальний угол стоянки, потом через бурьян к обвислой ограде из цепных звеньев, наполовину укрытой высокой травой и кустарником. К тому времени девочка уже не переставала молчаливо плакать, испуская протяжные, в перебив с дрожью, вздохи.

Колсон нагнулся, чтобы помочь девочке перебраться через ограду, – и, похоже, был искренне поражен, увидев слезы, капавшие у нее с подбородка.

– Эй! Это что еще такое, Торопыжка?

– Ты! Должен вернуть! Его! НА место! – закричала она ему в лицо, вряд ли сознавая, насколько громок ее крик.

Он отпрянул назад, словно куст при порыве ветра, и широко раскрыл глаза.

– Тпру! Тпру, Годзилла! Я не могу! Сказал же тебе. Я запер машину этого пижона.

Она раскрыла ротик, чтобы выкрикнуть еще что-то, и вместо этого зарыдала. Он ухватил ее за плечо и держал, пока она дрожала и бередящими душу звуками оглашала свое горе. Краем футболки он отер ей лицо. Когда зрение ее прояснилось, она увидела, что он улыбается в каком-то смущении. Только того и надо было: увидеть, как он улыбается, – чтобы понять, что Джульетта готова умереть за него.

– Никто не побеспокоится из-за диска «Спин докторз». – Только она уже знала, что победила, и смогла выровнять дыхание, сдержать всхлип. – Черт, девчонка. Ты знаешь, что губишь идеально приличную шутку? Ты все равно как полиция шуток. Собираешься оштрафовать меня за вопиющую забаву? Ну, а если я иду обратно и кладу диск на крышу машины? Что, лучше будет?

Айша кивнула, не надеясь на свой голос. О своей радости она сказала ему объятием, обвив его шею своими гибкими ручонками 9-летней. Много лет спустя она могла закрыть глаза и вновь вызвать в памяти до самой мелкой детали, как это было: чувствовать объятие, как он посмеивается тихонько, как держит ее одной рукой меж лопаток. Как обнял ее на прощание.

Поднявшись, он повернул ее к ограде. Ее пальчики нашли звенья цепи. Он подсадил ее одной рукой под попу, помогая перебраться через верх ограды, и она спрыгнула на другую сторону в густой кустарник.

– Подожди меня, – произнес он и хлопнул по ограде.

Пошел, машинально все еще неся на одном плече ее ранец с нарисованной на нем Русалочкой, с указательного пальца правой руки свешивался диск, ярко сверкавший в темноте кинжалом Ромео. Секунда-другая, и он скрылся за углом.

Айша ждала в бархатной тьме, ночной оркестр насекомых наигрывал в траве свою баюкающую колыбельную.

Когда Колсон вернулся, то шел на рысях, и скорость возросла до спринта, когда кто-то пронзительно крикнул. Секунды прошли, как он ушел, полминуты самое большее. Он летел по разбитой стороне дороги: голова опущена, ранец бьется о плечо.

За ним вдогонку бежал мужчина, парень, перетянутый тяжелым ремнем, на котором что-то брякало и звякало. Ночь осветилась потоком серебристо-голубых огней, которые вспыхивали, как поддельная гроза в театре. Парень с ремнем бежал медленно, дышал захлебываясь.

– Отдай, сука, по-хорошему, – орал парень со звякающим ремнем… полицейский, белый юнец, как Айша теперь разглядела, немногим старше самого Колсона. – Брось ее! Брось!

Колсон бросился на ограду, заходившую в стальном грохоте, бросился с такой силой, что Айша бессознательно отступила еще дальше во мрак зарослей. Колсон поднялся до половины, потом застрял на месте.

Ранец с Русалкой (позже полицейский Реб Муни покажет, что был уверен, что это барсетка Гермеса, украденная ранее в тот вечер с места поножовщины) сполз у Колсона, когда тот бежал, с плеча, и, когда Колсон влетел в ограду, он держал его всего за одну лямку. Старый стальной крюк у основания ограды зацепился за ткань, и, пока Колсон лез, ранец вырвался у него из руки.

Колсон глянул вниз, поморщился, прикинул на мгновение, потом спрыгнул на землю. Опустившись на одно колено, он подбирал содержимое ранца Айши из грязи.

Полицейский Реб Муни, запнувшись, встал шагах в восьми. Именно тогда Айша впервые увидела в его правой руке пистолет. Муни, здоровый веснушчатый парень, который собирался через две недели жениться на девушке, которую любил со школы, раскрасневшись, тяжело дышал, старался выровнять дыхание. Из-за угла «Меркантиля» показалась патрульная машина, мигая огнями.

– В землю носом! – выкрикнул Муни, подходя поближе, поднимая пистолет. – Руки вверх!

Колсон поднял голову и стал поднимать руки. Диск все еще по-глупому торчал на кончике его пальца. Юнец-коп уперся тяжелым ботинком Колсону в плечо и пнул. Колсон ударился об ограду, издал стон и отлетел обратно. От ограды его так сильно отбросило, что едва не казалось, будто он накинулся на полицейского. Диск сверкнул в его руке.

Пистолет выстрелил. Первая пуля вновь отшвырнула Колсона Уизерса к ограде. Всего Реб Муни выстрелил шесть раз. Последние три пули попали Колсону в спину после того, как он растянулся лицом вниз. Позже Реб Муни и его напарник, Пол Хадденфилд, оба дали показания жюри присяжных, что были уверены, что диск был ножом.

Вследствие того, что ночь сотрясало эхо выстрелов, ни один из полицейских не услышал, как Айша Лантернгласс улепетнула в Бедлам.

На следующее лето актерская студия Сент-Поссенти посвятит свой спектакль по Шекспиру в парке памяти Колсона. Ставили «Гамлета».

В главной роли – белый.

Сентябрь – декабрь 2012 г.

Бекки с Роджем встречались всегда на стрельбище. Сначала они отстреливали несколько сотен пуль, потом он выстреливал в нее на заднем сиденье своего вишневого «Ламбо».

В самый первый раз отправившись вместе пострелять, они по очереди брали его «глок», расстреливая 33-зарядный магазин в мишень в виде силуэта человека.

– Черт побери, – удивилась Бекки. – Неужто такая большая обойма дозволена в этом штате?

– Милая, – успокоил ее Родж. – Это Флорида. Дозволено или не дозволено – не знаю, но магазин классный. – Будто она все еще школьницей была, а не училась в колледже управлению бизнесом.

Он стоял позади нее, пах его упирался ей в зад, а руки обхватывали грудь. От него чу́дно пахло: будто бы лимоном, сандаловым деревом и морем, – и, когда он держал ее, ей грезились яхты и сверкающие драгоценностями воды. Хотелось нырять с ним за сокровищами и после мылом смывать с него Атлантику под горячим душем. Она копила деньги на то, чтобы вытатуировать его имя у себя на бедре.

– Одна рука обхватывает другую, – разъяснял он ей. – Большие пальцы сожми вместе. Расставь ноги. Вот так. Нет, не так широко.

– Я уже истекаю, – шепнула она ему.

Она выпалила тридцать три пули в большую черную мишень, воображая, что это здоровенные фальшивые титьки его жены. После такой стрельбы все ее тело приятно зудело, словно после оргазма. Стрельба всегда воспринималась ими как предварительные ласки.

Впервые она встретила Роджера Льюиса, когда ей было шестнадцать. Отец повел ее в торговый центр, чтобы она выбрала себе в «Бриллиантах посвящения» золотой замочек на золотой цепочке – подарок, в котором ей предстояло в воскресенье дать в церкви обет целомудрия. Родж помог ей примерить пару висюлек, и она вертелась туда-сюда перед маленьким зеркалом на стеклянном прилавке, любуясь блеском вокруг своей шеи.