========== Кузнец и охотница ==========

В кузнице было жарко, хоть на дворе ещё лежали сугробы, и широкие двери были растворены настежь. Пахло дымом и металлом. Девушка расстегнула шубку, потому что дышать сразу же трудно стало.

— Здравствуй, Радогор, — кузнец отложил в сторону заготовку витого браслета и поднял взгляд на гостью.

— И тебе здравия, Любава.

Та улыбнулась и подошла ближе. От мороза её щеки украсились румянцем, в распахнутом вороте шубки темно-русая коса виднелась, глаза смотрели с интересом, даже благоговением. Ей давно приглянулся кузнец, да и не ей одной.

— Эм… матушка собаку гоняла и вот… ухват погнула, поправишь?

Протягивает ему работу, а сама взор стыдливо прячет. Сердечко девичье в груди так и колотится от одного взгляда на кузнеца — красивый, статный, борода густая, мускулы под рубахой бугрятся — сильный. А в глазах янтарных, будто огонь полыхает, да только не греет совсем.

— Как же не помочь? Сейчас сделаем, — ответил, разглядывая рогатину, а та чуть ли не узлом завязана.

«Опять она за своё».

Радогор руками разогнул ухват и подошёл к наковальне, чтобы получше выровнять. Привычное дело, за такое он и денег не брал никогда — разве это работа?

Девушка залюбовалась даже, с какой лёгкостью и быстротой он всё делал. Вдруг ещё больше засмущалась и поспешила отвести взгляд, притворилась, будто мечи, развешенные на стене, разглядывает, инструменты на столах, огонь в горниле, и, наконец, нашла, чем себя отвлечь.

— Ой, а у тебя и кошка есть! — глаза девушки по-детски заблестели, а голос утонул между ударами молота. — Красивая какая!

Пушистая серая мурлыка сидела, умываясь, на лавке и изредка поглядывала на гостью глазами своими чаровничьими. Будто знала то, что другим неведомо. В звоне металла о металл кузнец едва расслышал что-то про кошку и поспешил предупредить:

— Не тронь, она… — начал было, да опоздал.

— Ай! — Любава испуганно прижала руку к груди, а кошка взмахнула хвостом недовольно и ушла куда-то вглубь кузницы.

— … оцарапать может.

«Ну вот, опять. И чего они все к этой кошке лезут? Странно, с мужиками она ласкова, а вот девушек почему-то не жалует».

Он ещё немного повозился с ухватом, осмотрел его и вернул Любаве:

— Готово.

— Уже? — красавица погрустнела ещё больше.

— И передай матушке, что метлой собаку гонять сподручнее.

Любава вмиг зарделась и взгляд потупила — догадался. Тихо поблагодарила мастера за помощь и заторопилась к двери.

Да так она спешила, что и вперёд не глядела, отчего столкнулась с кем-то. Упала бы, если б не подхватили её чужие сильные руки, к груди горячей прижимая.

— Куда так торопишься, Любава-краса?

Она подняла испуганный взгляд. Сверху вниз на неё смотрели добрые светло-карие глаза, почти такие же, как у кузнеца — Изяслав.

«Сам улыбается, а в глазах бесенята так и пляшут».

Он был очень похож на брата — такие же тёмные волосы, такая же стать, только он был младше и много приветливее.

— Обидел тебя кузнец, что ли?

— Нет, я… домой пора, матушка ждёт, — выбралась из его рук и побежала прочь.

— Эх, хороша… — Изяслав провёл её взглядом, поставил лукошко, что с собой принёс, на верстак, инструментами заваленный, а следом и сам на него уселся, найдя чуток свободного места. Когда он обернулся к брату, тот уже вернулся к столу, где заготовку оставил.

— Тебе-то что? — недовольно буркнул Радогор. — У тебя жена-красавица на сносях, а ты на девиц заглядываешься.

— А что, уж и посмотреть нельзя?

«Вот же неугомонный» — подумалось старшему.

Изяслав с детства таким был — открытым, смешливым. Все к нему тянулись. Он, будто излучал лёгкость и веселье, этим он в мать пошёл. Радогор же, напротив, был всегда замкнутым и серьёзным, из него, бывало, и слова не вытащить — совсем как отец, поговаривали вокруг.

— Смотреть-то можно, но ты ж на них, как кот на сметану, глядишь.

— Что ж делать, коль красивые? А вот ты их будто и не видишь. Они, горемычные, нарочно мимо кузни твоей ходят. Любава вон через день прибегает — всю утварь железную уже переломала да погнула. Только кликни, тут же за тебя пойдет.

— Да ну, ей же лет пятнадцать всего.

— Семнадцать будет, — ухмыльнулся Изяслав, доставая из лукошка душистый пирожок.

— Всё одно, мала ещё, — Радогор принялся править браслет, выгибать да подравнивать.

— А Бажана? Ей восемнадцать скоро, умница, красавица…

— … тощая да хилая, тронешь и сломать можно. К тому же, за нею Ратмир ходит, свататься собирается. Какое оголовье на браслет сделать: волка или ворона? — Радогор поискал на столе формы для отливки.

— Волка, — бросил Изяслав между делом, а сам продолжал. — Тогда, может, Василиса? Эта точно не сломается.

— Не хочу дверь в избе менять. — Кузнец уже стоял у горна, наблюдая, как плавится кусочек золота для задуманной работы.

— А дверь-то причём?

— Так в мою она не пройдёт, душа широка слишком, — в глазах кузнеца заиграли весёлые искорки, когда он развёл руками, показывая, насколько широка «душа» девушки. Василиса на всю деревню своими формами славилась. Уж больно пироги любила.

— Хах! Тогда может…

Взгляд брата вдруг стал тяжёлым и хмурым:

— Довольно. Ты зачем пришёл?

— Да вот, матушка пирогов напекла, тебе снести велела, вкусные… — отвечал Изяслав, надкусывая уже второй пирожок из лукошка.

— Матушка, значит. Спасибо ей передай, — он немного помолчал, раздумывая, — а отцу скажи, что не женюсь я, и гонец из тебя плохой.

Изяслав улыбнулся, понимая, что его раскрыли.

— Радогор, он ведь дело говорит, тебе давно пора жениться.

— Не хочу.

— Брат, негоже так. Девок вон сколько, любая за тебя пойдёт, только позови.

— Сказано же — не хочу.

— Думаешь весь век один прожить, с кошкой? — указал он на пушистую, что у его ног крутилась, лакомство выпрашивая.

— А что? — Радогор взглянул на Мурку, — она добрая, ласковая, не бранится, подарков не требует, — будто подтверждая его слова, та подошла ближе, и кузнец любовно почесал её за ушком.

— Не смешно. Тебе двадцать седьмой год уже, давно пора. Отец сказал: коль до лета невесту себе не выберешь, он сам тебя посватает.

— Что ж он до сих пор не посватал? — в голосе кузнеца послышалась насмешка.

— В деревне никто за тебя дочку отдавать не хочет.

— А что так? Всех ли спросили?

— Всё потешаешься… Не отдают, потому что хотят, чтоб дочерей их любили и лелеяли, а ты на них и не смотришь. В деревне говорят, что тебе только твоя кузница и дорога. Кому ж надо, чтоб их чадо без любви замужем маялось?

— Вот и верно.

— Радогор, одумайся. А вдруг он тебе в наказание какую хромую найдёт?

— Значит, на хромой женюсь. Отцу перечить не след, а сам выбирать не стану.

«Вот упрямец! Всю жизнь так — коль вздумает чего, то его и тур с места не сдвинет», — про себя посетовал младший.

— Как знаешь. Слово отцовское я передал. Срока тебе до начала посевной, после возьмёшь ту, на кого он укажет.

— Знать, так тому и быть, — пробормотал кузнец, осторожно заливая жидкое золото в форму.

— Олух ты, братец, — рыкнул Изяслав и ушёл восвояси, Радогор даже внимания на то не обратил.

***

— Нет! Ни за что! — Златояра металась по избе из угла в угол, не зная, куда девать свою злобу.

— Доченька, это ведь для твоего же добра, — увещевала девицу мать.

— Для добра? Матушка, да нешто это добро, дочку замуж продавать? И не спросили даже!

— Как же не спросили? Сколько раз я тебе говорила, что пора себе мужа выбирать! Так ты ж ни в хороводы, ни на Купалу ходить не желала, ни на святки. К тебе уже трое молодцев из деревни сватались. Всех разогнала! То браниться стала на смотринах, то юродивой прикинулась. Зачем же так сватов обижать?

— Да затем, что знаю, что меня после этого ждёт: печь, хозяйство и куча детей! Не хочу такого! Я свободной выросла, такой и жизнь прожить хочу.