Два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны. Первый орден получил на Северо-Западном фронте, второй на Сандомире.

Награждали за конкретный подвиг или по совокупности?

По совокупности. Сколько ты убил – я же не пехотинец, я не вижу.

Снабжали хорошо?

Всякое бывало, но мы не голодали. Вся тяжесть на пехоте была, на стрелковых частях.

100 грамм выдавали?

Да. Плюс у нас всегда канистра со спиртом была. Но не напивались. Вот у нас заместитель комбрига, Скирда. Приходил ко мне в дивизион, поговорить надо. Говорим, потом за стол садимся. Он: «Вы знаете, сколько мне надо». Выпивал две кружки, потом перловую кашу ел. Но чтобы кто пьяным валялся – я не видел. У всех нервы были напряжены. Люди даже не болели.

Как вы относились к немцам?

Когда вошли в Германию, в первые дни наши относились так же, как они. У меня был ординарец Григорий Грицко, донбасский шахтер, у него из семьи всех женщин в Германию угнали, брат был убит и Грицко мстил.

Да еще Эренбург всю войну призывал: «Убей немца, если ты не убьешь, он тебя убьет». Не фашиста – немца! Они издевались над твоими родителями – убейте! Дней пятнадцать после входа в Германию такое было. Потом Сталин выступил, сказал, что немецкий народ не виноват. В газете статья вышла, что Эренбург неправ. У нас проводили политинформацию… Но первое время на территории Германии над немцами издевались, иначе быть не могло…

Трофеи брали?

Нам разрешали посылать посылки. По 10 кг офицерам и по 5 кг бойцам. Я две посылки с материалом послал старику, который меня в детдом устроил, и тем самым спас…

С собой что-нибудь привезли?

Ничего не привез. У меня только часы были. А вот Рогалев, начальник дивизиона по хозяйственной части, привез вагон…

На фронте страшно было?

Война – всегда страшно. Тем, кто говорит, что он не боится смерти, я не верю. Смерти все боятся.

Интервью А. Драбкин

Лит. обработка Н. Аничкин

Я родился 13 февраля 1923 года в селе Барское Городище Суздальского района Владимирской области. Два года провел в деревне, а потом переехал в Москву, но, пока был жив дед, я каждое лето ездил в деревню. В 1938 году я поступил в специальную артиллерийскую школу.

Эти школы были сформированы в 1937 году. Первоначально комсомол давал путевки для учебы в этой школе, позже этого уже не требовалось. Мой сосед поступил в эту школу в 1937 году, ходил в форме. Несмотря на то что он на пару лет был меня старше, у нас нашлись общие интересы, и он меня заинтересовал. Тогда эта школа находилась напротив зоопарка, в нее набрали прекрасный преподавательский состав, математику нам преподавал чуть ли не профессор, да и по другим предметам были великолепные преподаватели.

Кроме общеобразовательных предметов, мы изучали расчеты стрельбы, разные артиллерийские системы, тактику. Летом, на два месяца, мы ездили в специальный лагерь, а также изучали орудие, винтовку, станковый пулемет, ручной пулемет. В лагере проводились стрельбы, мы даже стреляли из 76-мм пушки, правда, холостым. Еще наша школа участвовала в парадах на Красной площади, лично я за три года учебы в школе участвовал в шести таких парадах.

После окончания школы я был направлен в Первое московское артиллерийское училище имени Красина, которое тогда находилось на углу Беговой улицы и Хорошевского шоссе. Нам сперва сказали: «Посмотрите это училище, а потом, если захотите, то пойдете туда». Но как я только туда пришел, нас сразу заперли и не выпускали, а 19 июня, перед самой войной, нам выдали форму, и таким образом я был зачислен курсантом артиллерийского училища.

22 июня началась война. Нас по тревоге вывели на плац. Стоим ждем. Потом нам сообщили, что началась война, и таким образом мы, вместо занятий, пошли в свои казармы. Пришли с понурой головой в казармы, сели у прикроватных тумбочек, говорить ничего не хотелось. Мне что запомнилось: один мой приятель, видимо перевозбужденный, выпил тройной одеколон, а мы после этого его выгнали из казармы, настолько запах разительный был. А мы просто сидели и думали, что будет дальше. Потом пришел командир дивизиона с комиссаром и сказали, что мы теперь будем заниматься не 8 часов, а 12, а, если потребуется, еще и дежурить. В итоге я закончил училище досрочно.

Училище готовило офицеров для тяжелой артиллерии, 122-мм пушки и 152-мм пушки-гаубицы. Для проведения стрельб мы выезжали на полигон в Алабино. Вскоре из числа бывших участников спецшколы была сформирована спецгруппа РС в количестве 25 человек, в состав которой был включен и я. За 3 года учебы в спецшколе мы были хорошо подготовлены по математике и могли за 2–4 минуты сделать полный расчет данных для стрельбы из ствольной артиллерии, а вот чем мы будем заниматься в спецгруппе РС, нам не объяснили. Через несколько дней мы были направлены в ангар, находившийся на территории нашего училища, где находилось новое секретное оружие Красной Армии. Знакомство вызвало у нас неподдельное удивление – на базе автомашины ЗИС-6 мы увидели установку 8-двухтавровых рельс с пазами вверху и снизу и с лежащими на них необычного вида снарядами. Мы сначала удивились – а где же стволы? А потом нам объяснили, что в этом-то весь секрет и состоит. Позже я узнал, что в тот день наша спецгруппа присутствовала на знакомстве с новым оружием и занятиях бойцов и командиров первой экспериментальной батареи РС, которой командовал капитан Флеров. Вели эти занятия два конструктора РС реактивных снарядов и установки БМ-13. Именно эта батарея капитана Флерова и произвела 14 июля 1941 года первый боевой залп из 7 установок БМ-13 по железнодорожному узлу в городе Орша. После этого залпа огненный ураган пронесся по станции, где скопилось много эшелонов с живой силой и техникой противника. По данным нашей разведки, железнодорожный узел Орша был парализован на целую неделю. Когда мы занимались в группе, нам сообщили, что фашистское командование предписывало командирам частей незамедлительно принимать меры для захвата образцов, как они ее называли, автоматической многоствольной огнеметной пушки. Летчикам эскадрильи, летящим на боевые задания, отменялись любые ранее данные задания, если они обнаружат позиции этой огнеметной пушки, и вменялось в обязанности сразу же их бомбить и уничтожать. Вслед за первой батареей стали формироваться еще семь отдельных батарей, а штаб формирования частей РС до 15 октября 1941 года находился на территории нашего училища.

Наша спецгруппа продолжала активную учебу, а также охрану училища и центрального аэродрома, непосредственно примыкавшего к забору нашего училища, выполняла работу по тушению зажигательных бомб и захвату десантников-диверсантов. Во время одного из налетов я был направлен на 5-этажное здание, в который попало три зажигалки. Я их сбросил с крыши, внизу были мои сокурсники, которые уничтожили их, и вдруг я увидел летящий в мою сторону подбитый самолет. Я спрятался за трубу, обхватил ее, и за какие-то доли секунды перед моими глазами сразу прошла вся моя жизнь. Самолет пролетел метрах в 10–15 надо мной и упал дальше, на аэродроме.

В ночь с 15 на 16 октября 1941 года наше училище было эвакуировано, а нашу спецгруппу 16 октября выпустили лейтенантами. Выдали офицерскую форму, сумку, ремни портупеи, пакет с 5 сургучными печатями и направили в штаб Московского военного округа. Мы приходим туда, а там никого нет, пусто. Потом встретили одного майора, объяснили ему нашу ситуацию, и он сказал: «Езжайте на Курский вокзал. Там обратитесь к коменданту, и он вас отправит в Горький». Мы пошли на вокзал, 16 октября метро уже не работало. Пришли к коменданту, и оказалось, что он не может отправить нас, мест нет. Нам сказали, что если до 23 часов мы не уедем, то поедем уже на следующий день. Мы прождали до 23 часов, уехать не смогли и пошли по домам, большинство из нашей группы москвичами были, а четыре человека, которые не из Москвы были, остались на вокзале.