На пару секунд в трубке воцаряется молчание. Затем Гордон подает голос:

– Похоже, вы его неплохо знаете.

– Очень даже. Я работала под его началом у Клиффорда Чанса.

– Интересно… В любом случае вы дали мне пищу для размышлений, Кейт.

Я кладу трубку и разворачиваюсь лицом к Полу. Тот уже стоит у моего стола. На лице его написан ужас.

– Что ты делаешь? – со стоном спрашивает он и одной рукой даже хватается за голову. – Первое правило обслуживающей индустрии: дайте клиенту то, что ему нужно. Этот человек хочет нанять Доминика Бернса. И ты обещаешь ему, что он его получит. Тут даже головой думать не надо.

– Рискованная кандидатура, – возражаю я. – И он должен это знать.

– Неправда! Не должен! Он просто обязан взять Доминика, а нам выписать за это нехилый чек!

Не стану спорить – нехилый чек был бы нам весьма кстати…

Заметив мою слабость, Пол продолжает:

– Кейт, для нас это важно. Ты же только что профукала такой шанс! Зачем тебе понадобилось срывать эту сделку? Если Гордону нужен кто-то конкретный – мы завсегда пожалуйста; вот он, тот, кого вы просили. Это же просто, как дважды два!

– Зато он станет сильнее уважать нас, если мы сообщим ему наше честное мнение! – выпаливаю я в ответ, задетая его словечком «профукала». Хотя он, разумеется, прав. – Наши дела не настолько плохи, чтобы я забыла о том, что такое хорошо делать свою работу.

– Если мы в ближайшее время не заключим большой контракт, дел просто не будет. Никаких. – Пол сокрушенно вздыхает.

– Неправда, все не так плохо. – Я поворачиваю к нему экран компьютера, чтобы он видел, что на нем. Пол присаживается на край моего стола и пробегает глазами по цифрам. – Видишь, мелкие контракты держат нас на плаву. У нас еще есть в запасе время. Мы успеем сделать себе имя. В противном же случае «Хафт и Вейл» больше никогда не обратятся к нам.

– Мелкие контракты пока покрывают счета за свет и за принтер, – возражает Пол, – зато ничего не дают лично нам. К чему я уже привык, по крайней мере теоретически. – Он проводит рукой по волосам. Вид у него усталый, что совсем не идет ему, учитывая его светлую кожу. – Вряд ли у меня выгорит дело с тем парнем из Фрешфилдса.

– А-а-а, понятно…

– Вот именно. – Он вздыхает, слезает с края стола и поворачивается ко мне: – «Хафт и Вейл» наверняка отменят ланч.

– Не отменят. – Не согласиться с ним меня вынуждает лишь упрямая бравада. Никто не звонит, чтобы разведать обстановку, если приглашение на ланч, который состоится завтра, остается в силе.

– Вот увидишь, – устало говорит Пол.

Днем мне звонит секретарша Гордона Фарроу: нет, ланч не отменяется, а лишь переносится на более позднюю дату в связи с «командировкой мистера Фарроу». Пол тактично молчит.

В понедельник я возвращаюсь домой гораздо раньше обычного: вечером у меня назначена встреча с мистером Моданом. Вернее, месье Аленом Моданом, следователем OPJ, что бы ни означали эти буквы. Смысл их понятен: Модан – детектив-француз. В принципе, я могла бы пригласить его к себе в офис, но я не хочу, чтобы Джулия и Пол об этом знали. Испорченный телефон вскоре превратит оказание помощи полиции в ходе расследования в эвфемизм для чего-то куда более зловещего. И кому тогда нужен хедхантер, да еще подбирающий юридический персонал, если он сам не в ладах с законом?

– Спасибо, что согласились побеседовать со мной, – говорит он, располагаясь в моей гостиной.

– Я не знала, что могу отказаться, – улыбаюсь я, чтобы смягчить резкость.

Модан роется в портфеле. В ответ на мои слова он поднимает голову, и его умное лицо вытягивается в чуть ироничной улыбке. В уголках подвижного рта залегли глубокие морщины. Темно-серый костюм свободно болтается на тощем, костлявом теле. Как ни странно, все эти разрозненные части вместе составляют неожиданно симпатичного мужчину. Я не могу представить британского детектива того же телосложения.

– Выбор есть всегда, не так ли? – говорит он с заметным французским акцентом. – Хотя лично я не счел бы его мудрым. – Модан улыбается и вновь роется в своем портфеле. Наконец он вытаскивает блокнот и быстро перелистывает страницы.

– Чай? Кофе? – предлагаю я, когда затянувшееся молчание, на мой взгляд, делается неловким. Если честно, я предпочла бы бокал вина, что, увы, неуместно, когда вы беседуете со следователем.

– Нет, благодарю, – отвечает он, не поднимая глаз. Наконец поворачивается ко мне: – Заранее прошу извинить меня. Вероятно, я доставлю вам некоторые неудобства, но прошу вас ответить на ряд вопросов. Возможно, вы уже отвечали на них десять лет назад, но такова… как это говорится?.. процедура. – Он разводит руки ладонями вверх и пожимает плечами, как будто ищет моего сочувствия: мол, такова процедура. Разве с этим можно что-то поделать?

– Да, это было очень давно, – твердо говорю я. – И я сомневаюсь, что могу хоть что-то добавить. Скорее наоборот. Я уже многое забыла и могу только все перепутать.

Он пожимает плечами:

– Это мы выясним. Согласны?

– Разумеется. Можете начинать. – Он теперь здесь, в моей стране, в моей гостиной. Разумеется, он намерен задать мне вопросы. В свою очередь, я буду вынуждена отвечать на них. И все это время Северин будет искать возможность вновь напомнить о себе. Я надеялась, что после первых нескольких дней, как только я оправлюсь от шока, она оставит меня в покое, – но нет. Она решила задержаться гораздо дольше, чем я предполагала.

– Bon, хорошо. Итак, вы уехали с фермы в субботу шестнадцатого числа?

– Да.

– Все шестеро?

– Да, все. – Шестеро человек на каникулах. На самом деле четверо плюс двое, но не те двое, кого я ожидала. Я думала, что это будем мы с Себом плюс кое-какие друзья. На самом деле же оказалось, что это мы с Ларой плюс Себ и его друзья.

– Вы вернулись в Лондон на машине?

– Да, на моей, – киваю я. Мы планировали взять «БМВ» отца Себа, но там возникли какие-то проблемы. Какие точно, я уже не помню. Остальные довольно грубо отзывались о моей старенькой тачке, пока не выяснилось, что это единственное транспортное средство, которым мы располагаем.

– Понятно. На вашей… – он сверяется с блокнотом, – «Воксхолл Нова». – Снова смотрит в блокнот. – Неужели? – Модан с сомнением смотрит на меня. – Все шестеро? Думаю, вам там было слишком… тесно?

– Четверо. Тео и Том вернулись в Англию поездом. Я высадила их утром на станции, затем вернулась за остальными.

– Ах, Тео. – Модан произносит его имя по-французски, с ударением на втором слоге. – Афганистан, да? Весьма печально. – Его длинное лицо выражает сочувствие, но насколько искренне, трудно сказать. Предполагаю, что он мастер своего дела.

– Да, весьма.

Печально, бессмысленно и еще масса самых разных ощущений, которые я не могу выразить словами. Но даже если б и могла, это ничего не изменило бы. Тео мертв.

– Он был патриот?

– Извините, не поняла?

– Он очень любил свою страну? Всегда хотел стать солдатом? Сражаться за нее?

Я тру рукой лоб.

– Не думаю. Все мы удивились, когда он пошел служить в армию.

Тео не был похож на солдата. Слишком нервный, слишком застенчивый. Лично мне армия казалась этакой взрослой версией интерната для мальчиков. Тео, как известно, ненавидел школу-интернат, в которой учился. Я резко качаю головой:

– Извините, но какое это имеет отношение к…

Модан показывает мне ладонь. У него на все случаи жизни имеется элегантный жест.

– Простите… Да-да, давайте вернемся к делу. Во сколько именно вы уехали с фермы?

Я пытаюсь вспомнить. Я высадила Тео и Тома на станции где-то около девяти. Остальные планировали выехать вместе со мной в половине десятого, но Каро не была готова. Еще одна причина злиться на Каро… Впрочем, после откровений предыдущей ночи мне уже никакая причина не требовалась.

– Э-э-э… где-то в девять тридцать.

Модан кивает и делает отметку в блокноте.