– До субботы. – Я кладу телефон в карман и снова оглядываюсь по сторонам. Нью-Бонд-стрит там, где и всегда была. У меня же голова по-прежнему раскалывается от боли.

Воскресенье. Том заезжает за мной в 10.30 на каком-то ретро-автомобиле, белом и приземистом. Видно, что его распирает от гордости. Я равнодушна к машинам, а вот Себ явно ему позавидовал бы. Однако я тотчас ставлю заслон этим мыслям.

– Мне полагается пребывать в благоговейном трепете? – игриво спрашиваю я.

– Продавец обещал мне, что от одного лишь ее вида женщины будут выскакивать из трусов, – невозмутимо отвечает он.

– Я бы рада, но сегодня холодно. Вдруг мне юбку ветер задерет? – Я обхожу машину кругом. Не надо быть знатоком, чтобы с первого взгляда понять, какая это крутая тачка. – Сколько ей лет?

– Она постарше нас обоих. Это «Тойота 2000GT»… по большей части. Правда, некоторые узлы пришлось заменить, что существенно снизило ее ценность. – На несколько секунд из-за туч выглядывает солнце, его лучи отскакивают от безупречно белой поверхности машины. – Я взял ее сегодня утром. – Разговаривая, Том постоянно улыбается. Затем протягивает руку, открывает пассажирскую дверь и, как бы намекая, двигает бровями: – Могу я предложить вам автомобильную прогулку, мисс Ченнинг?

Я смеюсь и устраиваюсь на пассажирском сиденье.

– Я думала, не дождусь приглашения.

Сиденье неудобное, подогрев работает с перерывами, но из-за туч показывается солнце и не торопится обратно. Солнце, машина, веселое настроение Тома – от всего этого в первые полчаса, пока мы едем по Лондону, у меня кружится голова. Наконец город остается позади, и машина катит дальше по все более и более зеленой сельской местности. Наша болтовня сменяется уютным молчанием.

– Может, поставить музыку? – спрашивает Том, оборачиваясь ко мне; уголки его губ слегка ползут вверх. Я знаю: сейчас что-то последует. – Потому что в таком случае можешь заранее начинать петь. Радио не работает.

– Надеюсь, ты потом поставишь новое?

Он пожимает плечами:

– Не знаю. Это снизит стоимость машины. Но я купил ее не ради вложения денег. Иначе бы не ездил на ней, – сообщает он и слегка прищуривается: – Я всегда мечтал иметь именно такую.

– Думаю, психолог нашел бы, что сказать по этому поводу. Учитывая время покупки и все такое прочее.

– И, наверное, он не ошибся бы, – признается Том с глуповатой улыбкой. – Вообще-то я сейчас сижу за рулем депозита, который скопил для нашего с Дженной дома.

Я невольно смеюсь. Том не спешит составить мне компанию, однако улыбается.

– По-моему, оно даже к лучшему, что ты вернулся в Лондон, – говорю я. – В свою старую квартиру, за свой старый стол на работе… правда, на несколько ступенек выше по служебной лестнице. Скажи, тебе не хотелось остаться в Бостоне?

Он качает головой:

– Бостон великолепен. Но он… так и остался для меня чужим. Возможно, я сам виноват. В мои планы не входило осесть там навсегда. Как только мы с Дженной разошлись, не осталось ничего, что бы меня там удерживало. – Солнце льется прямо в ветровое стекло. Том находит солнечные очки и одной рукой с завидной ловкостью надевает их. – А как твои дела? Что заставило тебя открыть собственную фирму? Тем более когда экономическая ситуация не слишком этому благоприятствует. Я не припомню, чтобы ты упоминала о таком желании, когда приезжала в Бостон.

Я закрываю глаза и, подставив лицо солнцу, упираюсь затылком в подголовник сиденья.

– Ты ведь меня знаешь, – игриво отвечаю. – Такие, как я, никому не нужны.

– Чушь. У тебя оксфордский диплом и лучшее резюме, какое я только читал.

– Небольшое преувеличение. Но в любом случае я не сказала, что меня не берут на работу. Берут. Вот только сама я для нее не подхожу. – Мои глаза по-прежнему закрыты.

– Кажется, я понял, – говорит Том. – Ты хочешь сказать, что больше подходишь в начальники.

– Именно. – Я открываю глаза и, все так же опираясь затылком о подголовник, поворачиваю голову и смотрю на него. Сквозь очки мне не видны его глаза, но я знаю, какие они. У Себа почти такие же, только без крапинок. – Мне надоело, что предпочтение отдается куда более слабым адвокатам лишь потому, что у них нужный акцент и они ходили в нужную школу. – Я слегка морщусь. – Наверное, время от времени я высказывала эти мысли вслух.

– Как узнать уравновешенного северянина? – спрашивает Том и, прежде чем я успеваю ответить, заканчивает за меня: – Он всегда принимает задиристый вид.

Том дразнит меня, но я знаю, что он меня понимает – по крайней мере, частично. Полученное им воспитание при-учило его заглядывать внутрь – например, на Себа, чей отец какой-то там аристократ, маркиз или барон, или граф, точно не помню, – у которого есть поместье и обширные угодья, прилагающиеся к титулу. Том вырос в сельском доме, расположенном в границах этих владений. Дом этот был подарком графа своей младшей сестре – матери Тома, – когда та вышла замуж за ученого без гроша в кармане.

– В любом случае как-то раз один из партнеров сказал мне, что я лучший кандидат в партнеры, каких он только встречал, но если только я не научусь держать язык за зубами и время от времени делать вид, что не замечаю дерьма, то мне никогда не попасть в список возможных кандидатов. Меня обойдут другие.

– И что ты на это ответила? – спрашивает Том.

– Тогда – почти ничего. Я была слишком зла, чтобы вообще хоть что-то сказать. Но потом я подумала и решила, что он прав. В любом случае партнером мне никогда не стать. Это все равно что сыпать всем вокруг соль на раны.

– А тебе не приходило в голову измениться?

– Я могла бы… но только не для той фирмы. Там все было слишком традиционно, слишком консервативно. Я постоянно думала о том, как важно, чтобы тот, кого вы берете на работу, вписывался в ваши рамки. Им с самого начала не нужно было брать меня к себе. Мне кажется, они просто пытались выполнить какие-то требования по составу кадров: женщина, окончила государственную школу…

Том молчит. Я закрываю глаза и поворачиваю лицо к солнцу. Урчание мотора погружает меня в сон. Время растягивается. Я понятия не имею, как долго мы с ним едем.

– Ты так толком и не рассказала мне про свою встречу с детективом, – говорит Том.

Я неохотно открываю глаза. Не хочу, чтобы Северин испортила мне сегодняшний день. Ей не место в этом солнечном свете.

– Рассказывать особенно нечего. Он лишь хотел уточнить, во сколько именно мы оттуда уехали.

– И больше ничего? – спрашивает он довольно равнодушно.

– Нет, – неуверенно отвечаю я, вспоминая наш разговор. Пожалуй, не стоит говорить ему о том, что Лара неравнодушна к детективу. Хотя… если Том будет этим задет, может, все-таки стоит?

– Что такое? – спрашивает он, заметив, что я колеблюсь.

– Ничего, – я пытаюсь подыскать отмазку. – Просто… просто он сказал, что, по его мнению, ее бойфренд к этому никак не причастен.

Том кивает:

– Да. Отец Тео сказал мне, что он совершенно ни при чем.

– Модан не был столь категоричен. По-моему, все зависит от того, когда колодец был засыпан песком, – на-хмурив брови, говорю я. – Но ведь им наверняка известно, когда это было сделано.

Том качает головой.

– На этот счет существуют различные мнения, – осторожно возражает он. Его взгляд устремлен на дорогу; глаза скрыты солнечными очками, и мне не видно выражение его лица.

– Это как? Неужели нельзя было спросить у строителей? – У меня в голове возникает картинка с двумя рабочими: обоим за тридцать, судя по виду, родные братья. Оба смуглые, темноволосые, с кустистыми бровями. Помню, как они постоянно косились на нас. Помню недовольство в их глазах и чувство неловкости, какое вселяли в меня их взгляды. Впрочем, я легко представляю себе то, что видели они: богатенькие бездельники, задирающие нос по поводу своей исключительности. «Я не такая!» – так и подмывало меня крикнуть им. Но, увы, я была такая, пусть всего неделю.