– Угу, — кивает, — но я так боюсь… не понравиться. Моё тело…

— Это не имеет значения. Если что, думай обо мне. А меня Маркус ещё как домогается! — в этот раз улыбка выходит убедительней.

Угукает, убегает, снова прячась в шарф, как личную крепость. Ну, пусть хотя бы у них всё будет хорошо. Может, они будут единственными счастливыми людьми на всей земле.

А я, сумасшедший, сразу следом буду. Прижавшийся к тёмно-синим пластинам. Слушающим уже ровный пульс. Ощущающий тепло. Нерешительно, осторожно дотронувшийся губами до полосы под глазами сайла.

И та — неожиданно светится, голубым и белым, ослепительным. Фиолетовый космос глаз — напротив, распахнут, затягивает в себя. Другая, чуждая жизнь, рождённая в безднах вселенной, у звезды, что и в августе в полях не разглядеть на небе. Плод иной эволюции, несоизмеримо совершенней и мудрей, чем люди, преодолевший годы звёзд только затем, чтобы позволить мне, маленькому, жалкому человеку, быть рядом.

На секунду кажется, что в моих глазах он видит отражения веков, поколений людей до меня, нашего хрупкого маленького мира, тусклого солнца… но и для него это — волшебство. Жизнь, встретившая иную жизнь…

— Ник, — тихо зовёт меня чёрная машина-помощник голосом Архивариуса. — Смешно. Хорус называет «сном». Ник дал имя. Единице Роя.

— Мэлло, — утыкаюсь головой в пластины под мордой сайла, чтобы он не мог меня видеть. — Я назвал тебя Мэлло.

— Счастье. Мэлло — счастлив, — поправляется сайл.

И вот это — по-настоящему смешно, слышать, как огромный инсектоид говорит о себе, как японская школьница-младшеклассница.

— Ник. Зачем помог? Ник мог умереть! Ник повреждён!

— А ты, придурок, нет, можно подумать! Знаешь, что, — вспыхиваю, —

я — человек! Че-ло-век! Понятно тебе? Не хор, не спутник твой, не питомец!

— Нет понятия, — отвечает сайл.

Бесящая, заезженная фраза.

— Ну ещё бы у тебя было понятие! — стискиваю пластины сайла. — Ты — единица Роя! Винтик в механизме! Без воли! Если Рою будет нужно, то…

Слова застревают в горле спазмами. Колкая правда, что я осознаю. Осознаю же полностью, разумом. И всё равно вцепился в чёрно-синего сайла. Всё равно здесь.

— Мэлло, — отвечает мне сайл, — единица. Но не Рой. Мэлло хочет нести Рой внутри. Один. Хочет понять.

— Как быть человеком?

— Да.

— Мэлло, — я сворачиваюсь, вытягиваюсь рядом, меж полусогнутых лап, стараясь не задевать склейки и стяжки на брюхе инсектоида, — Это невозможно. Потому что… я сам не знаю, как им быть. И сто́ит ли им быть…

========== 15. Благословенным проклятием лет последующих. ==========

Я опять просыпаюсь от взгляда. Пристального, неодобрительного… нет, ненавидящего. Но первая моя реакция вовсе не такая, какую я мог бы от себя ожидать. Не убежать, не спрятаться. Желание защитить. Как у маленькой собачки. Я вздохнул, вспомнив своего крошечного Пуди, и расслабился.

Потому что сайл, изучающий меня, был знакомым. Лилово-алая шкура поблёскивала в полумраке, шоколадно-вишнёвые глаза оставались неподвижными ещё несколько секунд, потом инсектоид наклонил голову, бесшумно подошёл поближе и, теперь уже полностью игнорируя моё существование, аккуратно принялся ощупывать неподвижно лежащего Мэлло. Я посторонился, поднырнув под согнутые ноги того, и отошёл на пару шагов.

Собственное тело немилосердно заныло, в желудке образовалось достаточно пространства, чтобы там поселился кит и завопил. Лиловый сайл на это не отреагировал никак, продолжая изучать раны друга. Мэлло не подавал никаких признаков жизни, даже полосы под глазами оставались тёмными и тусклыми. Опять находился вне сознания, но хотя бы пульсовые волны, убаюкавшие меня, до сих пор были устойчивые и ровные.

И такие сильные существа, как сайлы, нуждались в покое, когда выздоравливали, я готов был отпихнуть лилового, чтобы не беспокоил моего Архивариуса. Как будто тот мог почувствовать толчок таких слабых рук, как мои. Как будто весь я имел хоть какое-то значение и силу.

На лиловом Архивариусе, наконец, оставившем в покое Мэлло и теперь общающемся с его машиной-изучателем, и передатчика-то не было. Даже докричаться до него я бы не смог. Но стоило ли вообще это делать? Этот сайл — “стая” для Мэлло, его любовник, на нём теперь обязанности по уходу за ещё пока не родившимся детёнышем.

А я? Что мог я, в управлении преобразователем ничего не смыслящий? Захотелось, вдруг жутко захотелось хотя бы чуть-чуть приблизиться к полезности того, кого сайлы могут назвать своей стаей.

Не сдавшись в плен собственным боли и гордости, пошёл следом за лиловым сайлом сначала в рабочий “кабинет” Мэлло, где честно пытался понять, за что отвечает каждый переключатель, но, лишённый телепатических способностей, снова почувствовал себя ничтожным, а потом — туда, где находился резервуар с маленьким сайлом.

Если детёныш и подрос, то незаметно, по-прежнему не имея на белёсом теле ни одной пластинки. В этот раз он, очевидно, спал, и не видел нас. Состояние девушки, несущей на своём теле такой пусть и беззащитный, но довольно отвратительный груз, тоже было неизменным, она не похудела ничуть, и в целом выглядела здоровой, глубоко и спокойно спящей. В уголках красноватых губ притаилась улыбка. Она видит безмятежные сны, пусть их и насылает искусственно существо, сросшееся с её нервной системой. Может, хотя бы во снах она видит счастливое будущее в старом, жестоком и несовершенном, но, тем не менее, принадлежащем людям, мире. Которого ни у неё, ни у кого из нас больше никогда не будет.

Когда лиловый сайл уходит, я ещё некоторое время стою и всматриваюсь в лицо спящей, обрамлённое локонами рыже-медных волос как солнечными лучами. Она похожа на какую-нибудь святую, сошедшею к людям с небес в окружении ангелов, а не на живую девушку. У меня не было ни единого шанса даже встретиться с такой красоткой случайно, а уж о том, чтобы заговорить, не могло быть и речи.

Я кажусь самому себе сейчас вором, но то, что смотрю на неё тайком, ничтожно в сравнении с тем, что её красота, молодость, сама жизнь — украдены. Она теперь — мать. Но не сына бога… совсем не бога…

Как только, устав от собственного уничижения тем, что никакими силами не смог бы ей помочь, закрываю за собой дверь “инкубатора”, мне в ноги тычется машина-изучатель и доверчиво предлагает поесть, тот же бессменный концентрат с лёгким запахом яблок и несколько желатиновых шариков с водой. Жизнь — она продолжается.

Как нельзя кстати, я впиваюсь зубами в тёмный брусок еды, подумывая о том, что нужно научиться выпрашивать у преобразователя какие-нибудь другие добавки. Просить об этом Мэлло, которому самому до себя сейчас, как-то не по-мужски совсем.

Доедаю последние крошки, когда браслет на руке вдруг освещается. С чего бы? Поворачиваю и тыкаю во все вкладки подряд, пока нахожу совсем уж неприметную. Это что? Чат? Потому что там — определённо сообщение.Начало вроде ясное «Hallo Nick», значит, точно мне. А потом — отборнейший немецкий, причём разговорный. Я и на английском знаю только «fuck» и несколько существительных, ну, могу поздороваться, а уж на немецком… Поискав что-то похожее на переводчик, я вздохнул. Ни намёка. Телефон, валяющийся в моей комнате, был не менее бесполезен — за три года после прилёта Роя об интернете всё уже и забыть успели.

Ну, единственный немец, которого я знал лично — это Влад. Было бы разумно встретиться с ним и узнать, чего он хотел, а заодно и то, как этим чатом вообще пользоваться. В моём старом браслете точно не было таких функций.

Далеко ходить не пришлось, зеленовато-серый сайл, на котором восседает Влад, расхаживает туда-сюда по залу с входами в передвижные домики Архивариусов. Как только мелкий наездник меня замечает, то направляет сайла чуть не галопом.

— Ник, наконец-то! Поехали, поехали! — кричит и похлопывает своего “папу” по пластинам на загривке.

Миг — и я обвит языком инсектоида и тут же пристроен ему на спину, позади “вампирёныша”. Едва успев уцепиться за пластины резко взявшего с места сайла, заложившего крутой разворот, сбивчиво спрашиваю у Влада только: