Любимый быстро разбирается, что к чему, выкапывается из остального одеяла уже самостоятельно, придвигаясь ко мне, устроившемуся на боку, поближе. И если я надеялся, что он расслабится и просто примет мою ласку, то ошибся. Приятно ошибся.

Потому что поцелуй с языком достаётся уже моему члену, и поглаживание тонкими пальчиками — тоже. Вот теперь моя реакция — уверенная, настоящая, и не заставила себя ждать.

Отличное утро, настолько ленивое, что мы даже не перевернулись в полноценную «Французскую любовь», или, как её зовут те, кто попроще, «69», так и оставшись на боку. А что, удобненько, оказывается. А уж какой странный, но соблазнительны ракурс у любимого, если посмотреть…

Только некогда смотреть, и отвлекаться — тоже, нужно же тренироваться. Вон как мой маленький любимый старается укротить чудовище, с азартом и желанием. А я чем хуже-то?

Всё жарче. Всё приятней. Мы совсем переплелись руками, ногами, совсем забываемся друг в друге, поймав единый ритм, дыхание, волну, настолько точно, что дико. Как будто сам у себя… нет, намного приятней, потому что есть нечто большее, чем просто движения. Желание сделать счастливым другого. Обжигающее, цветное, такое сильное, что кажется, выпрыгнет из груди.

Хотя нет, не из груди. Я понимаю, до конца понимаю, что значит: «и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть». Одно существо. Не физически, на более тонком уровне, где находится всё то, что мы называем душой.

Даже оргазм у нас — ураганный, общий, уже не только телесный, глубже. Полнее. Не тая, лучший в моей жизни. Да, качество их стремительно растёт. Как и счастье внутри, особенно, когда любимый, лишь обтерев рот, даже и не пискнул о непотребности вкуса и самого факта, развернулся, подполз, и устроился на груди у разбалдевшего и расслабленного меня.

Ненужная информация. Если от вас обоих подозрительно пахнет спермой, поцелуй уже ничего не ухудшит и не изменит. Чета Наэйдров, как вы дошли до таких разврата и пошлости? Или это степень лени?

Скорее, второе, потому что птенчик свернулся и задремал, лишив меня возможности хотя бы рот прополоскать. Сглатываю интенсивнее, вздыхаю, дотягиваюсь до ноутбука, аккуратно смещаю любимого на колени, садясь. Работать надо начинать. Желательно, не отвлекаясь. Прикрываю соблазнительные изгибы тела птенчика одеялом для мотивации к труду.

Жара началась как раз — проблемы поставок, растаможки и прочего. Обязанности это решать — не мои. А вот искать замену — мой профиль. Ну хоть с «драконами» всё отлично, хоть и не азиатские поставки, лицензия. Ух-х, хороши. Профессиональное чувство, не вытравить. Хорошим инструментом и работать приятно, а молоток это или фаллоимитатор — не имеет значения.

Замечаю, что устал, когда проходит уже достаточно времени для того, чтобы живот попытался подражать китообразным. Белковый «завтрак», похоже, исчез в нём бесследно, пора бы о настоящем подумать. Или обеде уже.

Только я собираюсь встать, чтобы попытать удачи в кулинарии, звонит телефон у птенчика, номер определился. Его отец. Умиляюсь с того, как любимый хлопает сонными глазищами, потом вручаю ему аппарат. Вяло аллокает, слушает немного рассеянно, потом весь подбирается, просыпаясь, и жестом мне показывает, чтобы я отдал ноут.

Закрываю каталог с такими вещами, которые его нежной душе лучше никогда не видеть, передаю. Копается, печатает, прижимая телефон к уху, находясь в каком-то эйфоричном возбуждении. Затем поворачивает экраном ко мне.

Странная штука, фотографии визитки. Или пригласительного. На лицевой стороне — «очень оригинальное» название чего-то: «Arkano», оформление сносное, не пошлое и не строгое. Больше ничего, ни адреса, ни телефона. Никаких контактов. А на фото оборота — цифры. 10.02.17 и неровная надпись «позвони» или «позови». Дата? Второе октября? Нет. Десятое февраля. Этого года. Знакомая дата.

— Это из Норвегии. Отцу Гунтарду передали, — поясняет мне птенчик радостно.

До меня, кажется, так и не доходит, почему я должен быть заинтересован в странной визитке с датой нашей не очень настоящей свадьбы. Прочитав это на моём лице, любимый сжаливается, и объясняет всё одним словом:

— Бек.

Это уже потом, одеваясь, я узнаю от него, что «Arkano» — это очень закрытый клуб в Бергене, и получить в него вот такой пропуск священнику из Тронхейма — событие из ряда вон, и дело даже не в религиозном сане. И немного ещё о том, как эта визитка к отцу Гунтарду попала. Информация не полная, но совпадением это быть не может, и шуткой — тоже. А решать, паковать чемоданы, или нет предстоит не только мне.

Бросаю в рот пару кусков сыра, чтобы просто не умереть. Потом поем нормально. Дело-то безотлагательное. Целую любимого, уходя, но слишком нежно для простой вежливости. Выглядывает мне во след из-за края дверного проёма, чтобы не замёрзнуть. Улыбается.

Отвернуться и решительно уйти! А то останусь, умирать от счастья. А им — делиться надо. Очень далеко ходить как бы и не придётся — соседняя улица, и вот он, дом новоиспечённого нелегального папаши. Звоню. Не открывают. Ещё раз. Тихо. Ещё. Чар, наконец, распахивает дверь.

В одних штанах и жутко злой. К тому же — рожа мятая и небритая. А ещё он — пиздабол. Парами спирта от него можно коней травить. Хочется поправить ему рожу ещё раз, но вдруг малышка увидит.

— Чего припёрся? — спрашивает блондин зло.

Молча оттираю его плечом, захожу. Ребёнок, на счастье, в порядке, сидит, ковыряется с игрушками на полу. Девчушка одета в чистенькое, на отмытой голове — пробор и две тугих косы. Мне уделяет минимум внимания, просто заметив, что я пришёл.

Зато меня приветствует никто иная, как сестра птенчика. Молча, просто подняв руку. И всё бы ничего, только она — голая, завёрнутая в простынь, лежит на диване в зале и источает довольство. Принюхиваться не надо, одного взгляда хватает, чтобы всё понять. Гнездо разврата. Тут был секс, причём совсем недавно.

— Вы хоть не на глазах у ребёнка трахались? — в свою очередь приветствую я девушку.

— Не боись, — заверяет она меня, — всё чинно. Правда, мы отличная пара?

— Угу, — киваю в ответ.

Сдержался и не плюнул в её бесстыжую рожу. А как хотелось! Но разбираться надо не с ней, что с шалавы брать. Простые желания. Хотела прокатиться на жеребчике с неплохим прессом — прокатилась. Да ещё и на иностранце и, если верить Беку и припомнить собственный опыт, любовнике не из последних. И разбираться надо как раз таки с ним. Причём титаническим усилием воли сдерживая желание рукоприкладства.

Курит на кухне, откинув распущенные волосы назад. В глаза мне не смотрит. Ну ещё бы. Стыдно.

— Как себя чувствуешь? — осведомляюсь.

— Хуёво, как, — отвечает тихо.

— Минералочки? Или в глаз, для трезвости?

— Что ты от меня хочешь? Отъебись! — рявкает.

Ломает сигарету, снова закуривает. Я не беру. Мне не хочется. Я с трудом подавляю гнев. Душу. Давлю. Я вижу, что он не рад не только мне. Сам себе не рад. И стыдится тоже — самого себя.

— Что будем решать? — я откидываюсь на стуле, сложив руки на животе.

— С этой? — блондин мотает головой в сторону зала, — ничего. Похую. Пусть будет. Хоть за Самиркой последит.

Понятно. Они давненько уже сошлись, и поэтому «инспекция» к нам так зачастила! Тут же недалеко совсем.

— А что же… — начинаю.

— Бек? Бекверди? Не будет его, — затягивается. — Самира! — кричит в комнаты.

Девочка отзывается, как ни странно, заходит на кухню. Я выхватываю у Чара окурок, тушу. Нечего при ребёнке дымить.

— Вот мой Би теперь, — тихо и грустно говорит мне Чар.

Я понимаю, что у него, как и у меня когда-то, пропало самое важное — надежда. И девочка, маленькая сестра полукровки, с такими же точно глазами, которая должна была быть этой надеждой — стала наоборот, последней каплей, гвоздём в гроб.

— Иди сюда, — зовёт её.

Ребёнок слушается, доверчиво забирается к нему на колени и сидит, молча и серьёзно поглядывая то на меня, то на папашку.