Но и этого мне хватает с лихвой, чтобы прийти к финишу в рекордный срок. Даже и не думает отстраняться, глотает, чмокнув напоследок, вытирает губы, комментируя:

— Дрянь горькая, конечно. Но не будем оставлять улик. И, кстати, у нас ещё семнадцать минут!

— У тебя часы внутри? — огрызаюсь не очень дружелюбно.

Надо же, всего три минуты. Антирекорд ставите, мистер Наэйдр. Но зато по-быстрому.

— Нет, — Бек бесхитростно демонстрирует мне мобильник, — и ты не мог бы…

Поднимается, отступает от меня. Я вижу, что не на шутку завёлся.

— Нет, так же — не могу.

— Хоть как-нибудь! — полукровка поднимает на меня свои шоколадные глаза.

Показывает мне руки. Я и забыл. Да уж, представляю, как он со своим либидо с ума сходит. Что я, урод какой, отказывать?

Вместо ответа — подталкиваю его к узкому подоконнику, лавочки здесь какие-то уж совсем низкие и грязноватые. За окном вроде бы пустой двор, никто Бека снаружи увидеть не должен. Сообразил, вспрыгивает.

Пытается мне помочь его раздевать, но я пресекаю его попытки.

— Расслабься, доверься, — в свою очередь шепчу я в ухо, уже не украшенное серьгой.

Покорно опирается спиной о решётку, не очень ловко уцепляется за неё одной рукой. Поворачивает голову чуть на бок, прикрыв глаза и подставив шею. Но сейчас не до поцелуев, торопимся.

Обхватываю рукой его член, стояк уже вполне нормальный. Теперь моя очередь профессионально поработать.

Полукровке не очень удобно держать ноги на весу, это я тоже беру на себя, то есть просто кладу к себе на плечо. И поза моего любовника становится столь привлекательной, что я жалею, что ещё не пришёл в норму, и что у нас так мало времени. Но это же не повод оставить такую, без сомнения, жаждущую жопку без внимания?

Всего-то и нужно, что хорошенько облизнуть пальцы, слегка намочить дырочку, повторить, и проникнуть. Неглубоко, и не ради подготовки к последующему сексу.

— Нет, нет! — дёргается Бек, распахнув глаза. — Я недостаточно чистый!

Забавный такой. А то я не догадываюсь, что искупаться, как нужно для секса, ему руки тоже не позволяют.

— Не парься, как ты сам говорил. Не смертельно.

Смиряется тут же, как только я нахожу определённое местечко и приступаю к его обхаживанию.

— Особая терапия, массаж, — усмехаюсь.

— А ты… умеешь, — облизнув губы, выдыхает полукровка.

— Не только ты тут шлюха, — парирую.

Есть в этом особая прелесть — наблюдать, как этому сыну Дьявола хорошо от моих действий, как он реагирует на мою игру в две руки, какое у него выражение лица, поза.

Меня совсем не заедает совесть, какое-либо чувство стыда или неправильности происходящего. Как раз те моменты, когда моя любовь к птенчику задвинута куда подальше, уступая место простейшим инстинктам, смешанным с острой эстетичностью Бека.

Хочется, вопреки необходимости, ласкать его подольше, чтобы любоваться. Не как живым человеком, а как произведением искусства. Вряд ли это последний шанс — мы тут закрыты на неопределённое время, и полукровка знает явно побольше моего.

Так что — ещё несколько быстрых движений одной рукой, и круговых, давящих — другой. Беку ещё как в радость — выгибается, вцепившись в решётку побелевшими пальцами, дышит животом, неполноценно, как будто словил гипервентиляцию лёгких, вместо стона — сгибает шею, напоминая норовистого коня, закусывает губу.

Терпел долго, судя по количеству того, что выплеснулось мне на руку, ему на живот, и даже на подоконник. Не оставляем улик, значит?

— Спасибо, — жарко шепчет, вздрагивая, когда я осторожно извлекаю из него пальцы.

— Пожалуйста. Делать с этим что? — указываю ему на капли спермы.

Достаёт из нагрудного кармана пачку влажных салфеток, открывает, вручает мне одну:

— Салфетка — лучший друг человека.

Значит, не только сигареты здесь разрешены. И не поспоришь. Вытираю пальцы, но они и так были не грязные, так что, скорее, для дезинфекции. Бек, несмотря на свою профессию и беду с руками — исключительно чистоплотен. Вон как волосы блестят, а больничная роба — отглажена, ни пятнышка.

— Покурить уже не успеем, — огорчается.

— А как тут с общением, нормально?

— Да, — кивает, — как раз сейчас в общем зале посидим, большинство — на йоге.

Пока я иду за ним, поглядываю по сторонам. Но излишнего любопытства к нашим персонам никто не проявляет. Нам удалось провернуть своё жаркое дельце по-тихому и без последствий, если не считать за таковые довольную рожу Бека.

Помещение, которое называют тут залом, действительно большое. И пустует, только у дальней стены за столом сидит уже седеющий человек и, о чудо, работает на ноутбуке, прихлёбывая что-то из кружки.

— Это довольно известный писатель, — тихо объясняет мне Бек, — алкоголик, конечно же. Корпит над очередным шедевром и не заметит, если мы прямо тут трахнемся.

— Опять пилишься? (1)

Пожимает плечами. Ну да, что с него взять.

— Мы тут далеко и надолго, — начав говорить, полукровка убирает выбившийся завиток волос мучительно-неловким движением. — Классно, кстати, тебя приложил твой ангел.

Ощупываю висок. Да, корочка на ране, и больно трогать к тому же. Всплывает в памяти его искажённое злостью лицо. В тот момент он меня всей душой ненавидел.

— А у меня зажило уже, — Бек указывает себе на скулу, — в общем, задолбали мы всех своими проблемами.

— Ты ж говорил, что он от меня никуда не денется, пророк хуев!

— Чтобы предсказания сбывались, не нужно искушать судьбу! А ты её не искушал, ты её в жопу отодрал!

— Все знают? — мрачно осведомляюсь.

— Я просто предположил, — хохотнул полукровка, — ангелок не сознался. За что ты ему ещё и нос разбил?

— Случайно. Не я. Честно, — убеждаю Бека, натолкнувшись на недоверчивый взгляд.

— Ну хорошо, не будет он, в самом деле, так привирать. Это только тебя, кстати, насильно замели. Я сам согласился. Надо же что-то делать с этой ёбаной жизнью!

— Бросил уже самоубиваться от несчастной любви?

— Замолчи, — полукровка мрачнеет.

Всё ясно. Ничего не прошло и не забыто. И не остыло совсем.

— Думаешь, он вернётся?

— Нет, — Бек мотает головой. — Давай не будем об этом?

— Ладно, — соглашаюсь. — Расскажи тогда, как тут с режимом дела? Строго?

— Да нет, всё отлично, — охотно меняет тему, — максимально комфортные условия. Кормят вкусно, можно курить, интернет, мобильники — всё можно. Бухать нельзя, колоться, драться и прочее. Не тюрьма совсем. Так, санаторий общего режима. Трахаться — можно.

— Ты опять?

Бек неуклюже разводит руками. И чего я ожидал…

— Найдр! — вдруг окликивает меня женский голос.

Оборачиваюсь. Медсестра. Не дали мне с Беком поговорить.

— Пройдите в комнату для свиданий! К вам пришли!

Замираю. Неужели любимый? Неужели?

— Иди давай, — толкает меня в плечо Бек, но непривычно слабо, — муженёк.

Следую за женщиной по коридорам, в противоположную от курилки сторону, едва на ходу не подпрыгиваю от предвкушения. Комната для свиданий оказывается очень приветливой, обычной, что ли. Выглядит не как можно себе представить, с разделительным стеклом и селекторами, а как обычная маленькая гостиная в доме — диваны, столик, цветы в горшках, светильники. Уютно.

Только вот посетитель меня не совсем тот, кого я ожидал. Совсем не тот. Та.

— Допрыгался, блядь, скотина! — произносит сестра птенчика вместо приветствия, не дожидаясь, пока санитарка уйдёт.

В любом случае, это и не нужно, всё равно все разговоры слушают, и за второй дверью точно стоит персонал на подхвате.

— Как ты меня заебал, — искренне радуется она, — как ваша парочка меня затрахала, педики ебучие.

— Попей кофе, успокойся, — я пододвигаю ей одну из заготовленных чашек.

— Говно тут кофе! Холодное говно! — вскипает девушка. — Давай, лечись, урод, у тебя — мировой получается.

— И на том спасибо.

— Вот всё я вам плохая, всё плохая. Как спасать, так: «Зачем сто двенадцать, я помирать лёг, ведьма», а как надо что: «Сестрёнка, любимая, выручай» — сетует.