-- Невиновен! Говорю вам: этот человек невиновен.

Он пошел на место под аплодисменты зала, хотя хлопали и не все. После него заговорил криминалист. Были предъявлены фотографии места преступления, а также -- растерзанных, окровавленных тел. Я с интересом наблюдал реакцию публики. Было забавно выражение отвращения и ужаса при виде этих синтетических произведений будущего. Одно время, я знаю, возникло даже такое искусство - кто сильнее шокирует народ; и там уж выдавали такие, я прошу прощения, натюрморты, от которых у неподготовленного человека запросто может случиться разрыв сердца. К счастью, данное направление довольно быстро запретили, хотя, как всегда, были активные протесты против "свободного проявления человеческого духа", но большинство решило: не надо! -- обойдемся как-нибудь без этой ерунды. Но совсем уж обойтись не получилось, и одно из проявлений данного искусства предстало теперь пред очи моих современников. Ничто не проходит бесследно и не пропадает зря в этом мире следствий и причин!..

-- Подсудимый... Подсудимый! -- услышал я и поднял голову.

Ко мне обращался председатель.

-- Вы себя нормально чувствуете? -- спросил он.

-- Да, неплохо.

-- Можете отвечать на вопросы?

-- Да, могу, конечно могу.

-- Тогда ответьте... Встаньте, пожалуйста!

Я встал.

-- Скажите, вы согласны с выдвинутым против вас обвинением?

-- Нет конечно! Я же объяснил, как все было.

-- Отвечайте -- да или нет.

-- Не согласен.

-- То есть вы утверждаете, что вы не виновны?

-- Да. То есть, нет, не виновен.

-- Хорошо, -- кивнул председатель. -- Есть у вас претензии к следствию?

-- В каком смысле?

-- Ну вы удовлетворены ходом расследования вашего дела?

-- Да как же я могу быть удовлетворен, когда...

-- Отвечайте "да" или "нет".

-- Не удовлетворен.

-- Что именно вас не удовлетворяет?

Я смотрел на председателя и читал у него на лице смертельную усталость. "Почему он не бросит это занятие? -- спрашивал я себя. -- Сидел бы дома, пил чай с вареньем и слушал вечерние новости."

-- Подсудимый, вы поняли вопрос?

-- Да, понял. Вы спросили -- что меня не удовлетворяет в проведенном расследовании.

-- Правильно. Так что же вас не удовлетворяет?

-- Я даже не знаю, как выразить... -- проговорил я с сомнением. -- Я имел в виду не какие-то частности, а именно результат следствия.

-- То есть вам не нравится, что следствие признало вас виновным в убийстве?

-- Да.

-- Других причин для недовольства у вас нет?

-- Других нет.

-- Хорошо, садитесь, -- кивнул он и отвернулся.

-- Но позвольте, я бы хотел объяснить! -- воскликнул я.

-- Вам будет представлена такая возможность, -- парировал председатель, и я вынужден был сесть. Мое историческое заявление откладывалось.

Незаметно пролетели два часа, и был объявлен обеденный перерыв. Публика дружно поднялась и, мигом повеселев, задвигалась к выходу, я тоже задвигался, правда другим путем. Судьи нашли третью дверь, и зал заседаний скоро опустел.

Первым после перерыва взял слово обвинитель. Его словно подменили -- он метал громы и молнии!

-- Этот изверг, -- взвизгивал он, показывая на меня пальцем, -- достоин самой суровой участи за свое чудовищное преступление! Он хладнокровно и обдуманно убил двух своих друзей, и цинизм, с которым это было совершено и с которым он вел себя все это время -- не имеет примеров в мировой практике! - (Ну, насчет мировой практики он загнул, а в целом говорил весьма убедительно -- так, как и должен говорить прокурор.) -- Обратите внимание на то, как он заметает следы. После чудовищной расправы над своими друзьями он не бежит стремглав с места преступления, нет, отнюдь! Его выдержке мог бы позавидовать сам дьявол! -- он, даже не смыв кровь со своих рук, идет в спальню и ложится спать. Поступок неслыханный и, он считал, обеспечивающий ему алиби. Но мало этого! Утром же, когда приезжает милиция, он разыгрывает полную невинность и сам приводит блюстителей порядка на место трагедии, всем своим видом показывая удивление и испуг от открывшейся картины.

-- Я не показывал испуг, -- сказал я, не вставая.

-- Прошу не перебивать меня! -- закричал обвинитель и схватился двумя руками за перегородку, словно удерживая себя от решающего броска.

Я сделал знак рукой: дескать, будь спокоен, больше не потревожу, -- и прокурор продолжил:

-- После ареста, под давлением неопровержимых улик, обвиняемый, этот хладнокровный убийца, выдумывает новую и совершенно фантастическую версию, очевидно полагая, что его сочтут сумасшедшим. Но все его выдумки, естественно, рассыпаются при ближайшем рассмотрении, и остаются голые факты: два трупа, убийца и орудие убийства. А в отношении мотивов преступления я могу ответить очень просто: по статистике около сорока процентов преступлений во всем мире являются безмотивными, то есть совершенными под влиянием моментально возникших причин, которые невозможно заранее предсказать, так же как невозможно их назвать впоследствии. Посудите сами -- трое мужчин сомнительного поведения собираются вместе и распивают спиртные напитки. Вполне естественно, что у них могла вспыхнуть ссора... по любому пустяку -- вы ведь знаете этих головорезов! -- (Тут он погорячился -- головорезы мы или нет -- он знать никак не мог, - но я не стал его поправлять.) -- И вот, находящийся здесь человек, этот монстр в обличье человека, хватает кухонный нож и расправляется со своими приятелями, разделывает их словно свиные туши! Вот каково истинное лицо находящегося перед вами субъекта, уважаемые присяжные заседатели. И что бы он теперь ни говорил, и какие бы аргументы не выискивала защита -- факты говорят сами за себя! - никогда еще в нашем городе не совершалось столь чудовищное и циничное преступление! Убийца должен быть примерно наказан.

Наконец он сел, и все облегченно вздохнули -- немало есть таких людей, при виде которых непроизвольно затрудняется дыхание.

Я помахал рукой, стараясь привлечь внимание председателя.

-- Могу я ответить на некоторые пункты обвинения?

Председатель недовольно обернулся.

-- Я же сказал, что вам будет предоставлена такая возможность, в свое время.

Снова вышел к трибуне защитник. Разбирательство пошло на второй виток. Защитник повторил в общих чертах свое начальное выступление, лейтмотивом которого было: невиновен, если нет прямых улик!

Обнаружились свидетели -- соседи, видевшие входящих в мой дом двух мужчин накануне убийства. Была описана с удивительной точностью их одежда, походка и интонация, с которой были обронены несколько реплик по дороге от калитки до входной двери. Другие соседи видели свет в кухонном окне и тени троих человек, тени размахивали руками, так, словно о чем-то горячо спорили и вот-вот схватятся. Об этом же сказал буфетчик из пивной, гулявший заполночь мимо моего дома. Но никто не видел, чтобы двое мужчин выходили из дому, хотя одна старушка и подтвердила, что как будто слышала звук отъезжающей машины примерно около часу ночи. Но кто был в этой машине, и вообще, ехала ли она от дома, или к дому, или просто притормозила, проезжая мимо по шоссе, -- этого нельзя было в точности установить.

Я слушал эту болтовню с благодушным видом, как слушают лепет детей, которые сами не понимают, что говорят.

Заседание закончилось перепалкой между прокурором и защитником. Первый обвинял второго в незнании уголовного кодекса, а тот в ответ называл его формалистом, который в угоду букве закона (но не его духу!) готов отправить человека на смерть. Я пытался с места примирить их, но это сделал за меня председатель, стукнув изо всей силы молотком по столу и объявив слушание первого дня законченным.

Воротившись в свою камеру, я не стал, как обычно, читать, а сразу после ужина лег спать. Меня ожидало нешуточное выступление на следующий день, и я не принял даже адвоката, желавшего убедить меня в чем-то важном. Но что он мог мне сообщить? -- когда он сам не верил в мою невиновность и дело представлялось ему чем-то вроде соревнования, в котором он должен продемонстрировать свою адвокатскую выучку и явить природные способности и задатки. Естественно, что я его проигнорировал, и был безусловно прав.