И тогда я сказал: согласен!

Сначала я услышал через раскрытую балконную дверь звук подъезжающего автомобиля, потом захлопали дверцы с угрожающим клацанием, особенно отчетливым в утренней тишине; послышались шаги нескольких человек -- шаркающие -- по асфальту, и гулкие -- по деревянным ступенькам крыльца. Я лежал с закрытыми глазами на кровати и прислушивался. Шаги остановились возле выходной двери, повисла напружиненная, наполненная недобрым предчувствием тишина...

Через секунду я был на ногах.

-- Сейчас, сейчас! -- бормотал я, цепляя на ходу тапки босыми ступнями; грохот стоял такой, будто двадцать человек разом стучали кулаками в ворота - немедленно проснулись все собаки нашего квартала и дали о себе знать. -- Ну сейчас же, иду! -- Рискуя свернуть шею, я съехал по узкой винтовой лестнице на первый этаж и, запинаясь о ковер, задевая стулья и столы, бросился в прихожую.

На пороге стояли трое мужчин в одинаковых серых плащах. Не нужно было иметь много сообразительности, чтобы сразу признать в них доблестных наших полицейских. Эти протокольные физиономии, и немигающие, будто замерзшие глаза бывают только у одной категории людей. На лужайке перед домом остывал автомобиль с косыми синими полосами сбоку, на крыше прилепился неизбежный оранжевый колпак.