– Но, Иван Васильевич, это невозможно. Я недавно был вызван в ЦК ВЛКСМ для встречи с Сергеем Павловичем Павловым. Она была неудачной. Говоря проще, я не понравился Павлову.
Кресло Спиридонова прекратило раскачиваться, и он с внезапной жёсткостью произнёс:
– Товарищ Попцов, кому быть секретарём Ленинградского обкома комсомола – решает не ЦК ВЛКСМ, и даже не первый секретарь ЦК ВЛКСМ, уважаемый товарищ Павлов. Это решение принимает Ленинградский обком партии. Вам всё ясно?
– Ясно, Иван Васильевич.
– Вот и прекрасно. Через два часа состоится пленум. Подготовьтесь.
О пленуме обкома комсомола я знал. На повестке заседания значился один вопрос – о формировании студенческих строительных отрядов для участия на ударных стройках. Соответствующие материалы к пленуму студенческий отдел обкома комсомола подготовил. К сообщению по этому вопросу должен был выступить секретарь обкома комсомола Борис Фирсов. Никаких оргвопросов в повестке не значилось.
Пленум состоялся. Оргвопрос, вынесенный на обсуждение пленума, явился неожиданностью для всех присутствующих. И вместо положенных 20 минут, отведённых для обсуждения этой темы, было потрачено 1 час 55 минут. Вопрос: почему? Ответ: потому. Я был слишком молод, мне было чуть больше 23 лет. И это вызвало отрицательную реакцию у многих участников пленума. У меня ещё не было значимой комсомольской биографии, а если она и была, то замыкалась границами институтского мира. По сути это была плохо скрытая зависть – почему, на каких основаниях избираем этого пацана? Какие у него заслуги? Секретари райкомов комсомола тоже недоумевали: откуда он взялся и с какой стати делать его секретарём обкома комсомола, минуя райкомовский ранг? Моё выступление – а оно тоже было – не столько убедило, сколько разозлило этих людей. Я высказал своё мнение, по какому пути должен идти комсомол. Спокойно, без эпатажа. Я сказал одну фразу: «Комсомол обязан помочь молодому человеку найти себя и этим доказать свою нужность времени». Но именно эта фраза расколола единство в рядах критикующих меня. Произошёл, я бы сказал, социальный раскол. Лесотехническая академия, в которой я учился и работал, находилась на территории Выборгского района, района промышленного. Рабочий класс, раздражённый нападками на меня со стороны комсомольской районной номенклатуры и интеллигенции, перешёл в атаку. Их поддержала Невская сторона, Кировский и Путиловский заводы и несколько вузов, на комсомольской конференции которых я выступал. Короче, никакого единогласия не вышло. Я был избран большинством.
После пленума первый секретарь обкома комсомола Саюшев, пожимая руку в знак поздравления, заметил: «Не переживай. Всё нормально. Ты держался молодцом. И это главное. Перелом в настроениях случился, и ты выиграл, Поздравляю. Это только начало, Олег. Через 8 месяцев – областная конференция, там тоже будут выборы. Всё в твоих руках. Покажи, на что ты способен».
Здесь правомерно поставить точку. Вхождение в мир политики свершилось. Конечно же, через те самые 8 месяцев прошла отчётно-выборная областная конференция комсомола, на которой я присутствовал уже в качестве секретаря обкома комсомола и среди избранных секретарей обкома получил наибольшее количество голосов против – не критическое, но заметное. Точно не помню, но, кажется, 30 голосов против – это было платой за мой внезапный взлёт.
Интересная деталь: на конференции первым меня представлял секретарь Сергей Павлович Павлов, и его реакция на происходящее вокруг меня была нестандартной. Выборы нового состава бюро обкома комсомола начинаются обычно с выборов первого секретаря обкома комсомола, затем состав секретариата и уже затем – членов бюро. Павлов начинает заседание неожиданным предложением: «Предлагается избрать секретарём обкома комсомола и членом бюро Олега Максимовича Попцова. Кто – за? Кто – против? Единогласно». Затем избирают всех остальных. На этот раз весь состав единогласно.
Я помню, как, вернувшись домой, сел перед зеркалом и клятвенно произнёс: «Я должен расти не вверх, а вниз». Это были правомерные мысли и разумные слова. Не подскакивать вверх, желая быть замеченным, а опуститься на землю, как говорится, рыть её и познать всё, что значимо для меня на этой земле.
По распределению обязанностей внутри секретариата мне поручили руководство областью из 27 районов. Внушительная территория и знаковые районные центры: г. Луга и г. Тихвин, Приозерск, Ладожское поле, Выборг, Пушкино. Проблема села – ключевая. Область обеспечивает город молоком, мясом, овощами. Естественно, не полностью, но в объёмах значительных. Так что предстояло разобраться во многом. А у меня, как у профессионального инженера лесного хозяйства, – а, по сути, лесничего, – отгорожения от деревни не было, и именно эта частность на переломе исторических событий, когда Хрущёв разделил областные комитеты партии на промышленные и сельские, предопределила в недалёком будущем моё избрание первым секретарём Ленинградского сельского обкома комсомола. Именно тогда судьба подарила мне две встречи с Никитой Сергеевичем Хрущёвым. Это случилось в Лужниках.
К тому времени воплотилась ещё одна идея Хрущёва о конкретизации политического управления страной. Создание сельских партийных структур и промышленных. Появились сельские и промышленные райкомы и обкомы партии. Тогда Хрущёв и собрал в Лужниках весь сельский Северо-Запад. Всю науку, занимающуюся проблемами земли, растениеводства, животноводства, руководителей хозяйств-производителей с/х-продукции. И, естественно, вновь образованные сельские партийные власти. Я вместе с первым секретарём Ленинградского сельского обкома партии Козловым сидел в четвёртом ряду.
Как известно, хрущёвский волюнтаризм породил некий всплеск хамского поведения первых лиц в обкомах партии, копирующих манеру Хрущёва. Он постоянно обрывал выступающих, начинал их нелицеприятно критиковать, а точнее – разносить, ни в коей мере не сдерживая себя. То же самое повторилось и в Лужниках. И когда в момент выступления директора Ленинградского института растениеводства началась такая же хрущёвская вакханалия, директору института, академику, стало плохо. Он схватился за трибуну. Возмущённый происходящим, я сорвался с места. Меня успел схватить за руку секретарь обкома Козлов и, наклонившись ко мне, нервно прошептал: «Остановись, Олег! Возьми себя в руки! Да, ты прав, это хамство. Но на трибуне – генеральный секретарь ЦК КПСС. Ты представляешь, что будет со всеми нами за твой протест? Сиди спокойно, не обращай на себя внимание».
Двое охранников помогли директору института сойти с трибуны и увели его за кулисы. Вздох всего зала был похож на шелест.
Оглядываясь на своё прошлое, я понимаю: удержав меня от публичной реакции на поведение Хрущёва, спасли не только меня, но и областной комитет партии, на который бы сверхэмоциональный генеральный секретарь непременно обрушил бы свой гнев. Хрущёву приписывают много изъянов. Но лучше всего о нём сказал замечательный российский писатель и мой друг Виктор Петрович Астафьев: «Человек он, конечно, хороший, но культурёшки ему не хватает».
Таких срывов у Хрущёва было множество. Когда он в Манеже на художественной выставке орал на художников, поэтов, выражая таким образом несогласие с их творчеством, в котором ничего не понимал. И это – тот самый человек, который подарил советской интеллигенции так называемую оттепель, отделившую мир культуры от жёсткой эпохи беспощадности сталинского времени. Произошло некое перерождение культа личности Сталина в эпоху волюнтаризма Хрущёва. Всё так, всё справедливо. И, тем не менее, партийные функционеры высшей категории не простили ему, что он посягнул на их обогащение, роскошные дачи, машины, вольготные земельные участки. Хрущёв рубил сплеча, а этого высокое руководство панически боялось, и приходилось каждому ждать своей очереди.
В силу своего характера он наделал достаточно глупостей – и с Крымом, передав его Украине, как шубу с барского плеча. Он возглавлял в своё время ЦК партии Украины. После своего ухода с этого поста на правах барина решил подарить Украине русский полуостров Крым, ни с кем не посоветовавшись, не спросив мнения России, будто её тогда и не было. Она была и называлась тогда РСФСР. Но, что правда, тогда это была одна страна, Советский Союз. А полуостров Крым из одного кармана перекочевал в другой, только и всего. Но нелепости не кончились. Страна лишилась Порт-Артура, который был отдан Китаю, и полуострова Портккала-Удд, который также был отдан Хрущёвым Финляндии. Такая необъяснимая раздача была совершена. Хрущёв был противоречивой фигурой, но значимой по своей внутренней сути. Он был реформатором. И, мне кажется, ещё тогда, когда вершилась моя комсомольская биография, понимание этого ко мне пришло.
