Поздним вечером, когда Гвинбир уже закрыл свою лавку и ждал в жилых комнатах, она пришла к нему – тихая, уставшая. Прежде в женщине было столько сил, что это удивляло и восхищало дварфа. Она умело управляла вверенным ей отрядом, и её авторитет никто не смел подвергать сомнению. Иргейл любили и уважали – и её, и Джаральта. Гвинбир давно знал их семью. Конечно, к людям он относился со свойственной его народу долей снобизма, но таких, как она, уважал всем сердцем. Иргейл и Джаральт были ему друзьями. Маг Джаральт часто работал в мастерской Гвинбира, помогал с зачаровкой оружия. Дело это было сложным, кропотливым. Времени и ингредиентов требовалось много, поэтому снабдить всю армию Айриаса зачарованным оружием до сих пор не представлялось возможным – на это не хватило бы ресурсов даже всех имевшихся у повстанцев магов. Но они старались, как могли, иначе как их воины смогли бы противостоять Единому Ордену? Колдовать-то Чёрные умели знатно. Все источники волшебства Энферии были в их распоряжении. Почти все…

Джаральт был толковым парнем – трудолюбивым и усидчивым, как дварф, сметливым, как человек, добрым, как… да, в общем-то, как мало кто. «И как же угораздило тебя, друг… Как же ж угораздило к Чёрным-то попасть… И девка-то твоя как теперь без тебя? Совсем ведь пропадёт…» – сокрушённо думал Гвинбир, накрывая на стол.

Горе сломало Иргейл – он видел это. Лучшая сталь закалялась в самом жарком огне. Но иногда клинок не проходил очередной закалки и становился ломким, как слюда. Страшная казнь Джаральта лишила капитана Иргейл Дайр воли к жизни, воли к победе. Остался только едва тлеющий уголёк надежды да страшная, чёрная ненависть. Люди были противоречивой расой. Ими двигали чувства и прекрасные, и ужасающие. Повстанцы Айриаса были разными, с самыми разными мотивами для этой войны. Райдан Брейон и Амила Лунносветная умело выковывали из эмоций своего народа меч, направленный точно в цель. Чего только не было в этом сплаве – и вера, и стремление к свободе, и боль, и горечь, и надежды, и желание нажиться, и ненависть.

Иргейл стала хрупким клинком, более не пригодным для настоящей битвы. Генерал Брейон понимал это, и поэтому не взял её в бой в Твайне – в городе, на подступах к которому казнили Джаральта. Гвинбир видел мудрость этого решения, и потому ничего не сказал в ответ на жаркие возмущения Иргейл, когда та ругала Брейона, на чём свет стоит, за то, что он изменил решение и взял другой отряд. Но как бы там ни было, эта человеческая женщина оставалась его другом, а если уж дварфы называли кого друзьями, это дорогого стоило. Гвинбир во что бы то ни стало должен был найти для неё смысл, что-то, за что она могла бы зацепиться, кроме этой ненависти к Чёрным, которая могла сжечь её изнутри. «Кабы у вас хоть детки были…» – с грустью подумал дварф.

Но детей у Иргейл и Джаральта не было. На заре своей военной карьеры воительница получила ранение, которое едва не унесло её жизнь. Её спасли, подлатали, как следует, вот только выносить ребёнка она уже не могла – что-то в ней было повреждено безвозвратно. Но тогда – лишь в теле, а теперь ещё и в душе…

Иргейл села за стол, безразлично нарезала сыр и хлеб и взяла один кусок. Гвинбир не был уверен, что она даже вкус еды чувствовала. Он хотел налить им эль, но потом передумал. Для этого вечера требовалось что-то более крепкое.

Дварф сходил в погреб и вернулся с настойкой из пещерных грибов, традиционной для его народа. Пойло было ядрёным, но качественным. Он до сих пор не знал точно, сколько требовалось человеку, чтобы уснуть прямо сидя за столом. Дварфу обычно хватало кружек полутора.

– Ну как, встретились они с госпожой Лунносветной? – спросил Гвинбир, садясь напротив воительницы и разливая напиток.

– Угу. Посмотрим, будет ли с того толк, – воительница устало провела ладонью по лицу. – Она отправит их к Энсору… к Энсору…

Это имя Иргейл произнесла с такой ненавистью, какой дварф не помнил у неё даже в отношении к Чёрным. От взгляда её глаз, пустых, как открытые раны, хотелось отшатнуться.

– Он погубит их. Он допустил всё это, и их тоже погубит. Поднимет на позорные столбы, гнить заживо…

– Подожди-подожди, – Гвинбир потянулся и взял её за руку, крепко сжал. – Пророчество госпожи Лунносветной говорит совсем о другом.

– Она обещала, что с появлением Энсору всё изменится. Всё стало только хуже!

– Ночной Охотник и Соколица уже появились здесь, – продолжал гнуть своё дварф, – а значит, теперь эта застоявшаяся тачка с рудой, наконец-то, куда-то сдвинется.

– Знать бы ещё, куда сдвинется… – устало ответила Иргейл, с благодарностью сжав его руку в ответ. – Ты прости меня, друг… Совсем я сдала… Такое чувство, что это с меня кожу сняли, что всё теперь самим нутром ощущаю. Так больно…

Гвинбир вздохнул, сочувственно глядя на неё, и пододвинул к ней кружку.

– Давай за Джаральта… И за восстание Айриаса, в которое он верил до самого конца.

– За Джаральта, – эхом повторила воительница. – За восстание.

После нескольких глотков настойки в её глазах появился хоть и слабый, но всё-таки огонёк. Нужно было раздуть это пламя, дать Иргейл опору, иначе дварф мог потерять уже второго друга. Чудес ждать не приходилось – Джаральт погиб каких-то несколько дней назад, и боль уймётся нескоро. Но хоть что-то дварф сделать мог.

– Я тебе вот что скажу, – оружейник заговорщически понизил голос. – Кир’артру – последнее оружие, над которым мы с Джаральтом трудились вместе, ты же помнишь. Так вот, Верный выбрал себе хозяина.

Иргейл вскинула голову.

– Кого?

– Он запел в руках Ночного Охотника.

На лице у воительницы отразились смешанные чувства, но, насколько успел понять Гвинбир, больше в её глазах было радости и удивления, чем неприятия.

– Вот как… И ты хочешь отдать арбалет ему? Это ведь… бесценная вещь… артефакт. Верный мог бы служить кому-то из наших.

– Так тебе ль не знать, Ирг, что коли такая вещь кого выберет, то ни за что в руки другому воину не дастся, – дварф серьёзно посмотрел на неё. – Если Ночной Охотник примет нашу сторону, если поймёт нашу боль… я передам ему Кир’артру с лёгким сердцем.

– Надеюсь, что так и будет… – тихо, с чувством проговорила воительница. – Но как им понять агонию, разрывающую наш народ, когда они здесь совсем чужие?

– Думаю, тебе надо держаться Ночного Охотника, Ирг. Расскажи ему, что к чему, как мы тут живём вообще. Сама понимаешь, одно дело из уст Верховной Жрицы про пророчества слышать, а другое дело – вот так, по-простому. Да я и сам не прочь буду с вами по кружке эля пропустить, если что.

– Хорошо… А то из меня сейчас собеседник не ахти какой. Ты б ему хоть про Рагнатеран рассказать мог.

– Давай, и девицу приводи – пусть тоже послушает. А там и до Праздника Урожая недалеко. Им, думаю, понравится.

– Не может не понравиться… – Иргейл мечтательно улыбнулась. – Когда-то Джаральт мне свободу волшебства показал именно на одном из Праздников…

Гвинбир сдержанно кивнул, не решаясь бередить её рану разговорами о друге. Когда-нибудь они ещё не раз вспомнят Джаральта вместе. Когда-нибудь печаль станет светлой… но не сейчас.

* * *

Последующие дни потекли в нетерпеливом ожидании. Линдар хотел поскорее отправиться в путь. Айлонви, напротив, предпочитала отложить этот момент и полностью ушла в свои мысли – настолько, что они даже общались многим меньше, чем в ходе их совместного путешествия.

Но несмотря на своё нетерпение, Линдар оценил мудрость решения Амилы Лунносветной. Верховная Жрица хотела, чтобы Энферия перестала быть им чужой. Волшебство этой земли и её народа исподволь будто впитывалось в них, выплетало неразрывные связи, и уже сложно было отследить тот миг, когда они вдруг перестали быть просто странниками. Линдар хотел верить, что Айлонви разделяла это ощущение.

Погружение в жизнь Айриаса, соприкосновение с настроениями повстанцев тоже не могло не наложить свой отпечаток. Память местных о живых событиях их страшных судеб отражало историю страны лучше любых летописей. Одно дело было слушать истории, а другое – смотреть в глаза людям, терявшим близких, строившим новую жизнь на руинах прежней, проигранной жестокости власти. Умом Линдар ещё мог понять необходимость суровых законов, потому что в ходе путешествий видел, какой беспредел способны творить люди, если их никто не ограничивает. Что уж было говорить о жителях страны, которая была одним сплошным магическим источником. Но стальная длань Энсору и Единого Ордена даже при самом разумном подходе казалась ему чрезмерно жёсткой. И пугали даже не кровавые сражения, в которых схлёстывались представитель единого народа, но та чётко выверенная жестокость, с которой правитель и его жрецы отвечали на бунт. Даже самые отчаянные храбрецы и закалённые в боях солдаты боялись орденских Мастеров Пыток – тех, кто умел отгонять смерть на тот срок, который был им удобен и угоден, кто с ужасающей утончённостью ломал тела не ради даже добычи сведений, но ради устрашения.