Малышка смеялась. Я повернулся, притянул хохотушку и вытер руку о её белоснежное платье. Такая чистюля!

— Кристалл! — приказал я.

Она вложила его мне ладонь, продолжая улыбаться. Я подошёл к матросу с сердцем и вдавил кристалл ему в лоб. Тот погрузился без остатка, и глаза Вика сначала прояснились, а затем наполнились узнаванием.

— Якоб, — вымолвил он, — беги!

Но я не успел сделать и шага, как энергетическая паутина мира монстров опутала, спеленала меня.

— Ах, Крид, ты такой милашка, когда перестаёшь придуриваться добрячком! Ты так меня повеселил, что я решила тебя оставить. Ну, что ты улыбаешься и сияешь, как мерзкое солнышко?

— Я рад, что мы наконец-то вернёмся домой, в родное Зазеркалье. Ты пойдёшь со мной, мой Зверь, моё Безумие. Поднять паруса!

— Не-е-ет! — заверещала девчонка и остановила корабль у самого Зеркала, бесконечная поверхность которого уходила вверх и в стороны. В покрывавшей её у подножия вязкой слизи копошились и вскрикивали от боли дети. Из них королева черпала силы. А по ту сторону Зеркала спал Снежный лес и ждал запорошенный снегом ледяной трон её тюрьмы.

— Домой, родная, домой…

Летучий медленно двинулся вперёд, преодолевая вязкую волю.

— Значит, таков твой выбор? — спросила королева, став на носу корабля, глядя на приближающуюся зеркальную гладь, которую отделяло от бушприта лишь несколько метров пустоты.

— Да, это мой выбор, — ответил я, яростно понукая Летучий.

— Человеческая жестокость не знает границ! — сказала королева и, стремительно пробежав, оттолкнулась от бушприта, прыгнула вперёд и разбила Зеркало.

И ВСЁ ПОГЛОТИЛА ТЬМА

Я кричу, а из глотки моей безграничной ночи тишина,

Шелест свежей травы да сверчков трескотня.

А из глотки моей только слёзы без слёз,

Только стоны без муки да нервный психоз.

Я кричу, тишиной разрывая себя.

Я кричу, а во мне безнадёжности тьма.

Я кричу, а в ответ лишь глухая тоска.

Я кричу и не ведаю крику конца…

Маленькая королева обнимала меня, пришедшего побеждать. Детская безусловная любовь дала трещину от боли потери Веля, и обезумевшим эхом звучали слова: «Человеческая жестокость не знает границ». Её руки обагрены кровью, изрезанные осколками Зеркала. Я плакал, превращаясь в маленького мальчика, и понимал, что не справляюсь с ней. Безграничное безумие захлёстывало страдающее сознание и волнами подкатывало к горлу. Я замерзал, словно навсегда. А королева баюкала меня, как собственного ребёнка, и выглядела семнадцатилетней. Она больше не смеялась, будто вовсе разучилась это делать.

Детские игры кончились…

Безысходность.

Из четырёх стен, потолка и пола выхода нет.

Безумие мягкой поступью истерических лап, дрожащих от ярости, что внутри, входит в душу и пьёт молоко моего существа.

Я плачу, и слёзы срываются вниз, и земля заходится в крике, не выдержав горя потерь.

И мир расплавленной темницей души содрогается в смерти.

Небо: чёрное, голубое, любое — молчит, смеётся, плачет дождём, задыхается зноем.

Я знаю: моя безысходность всегда со мною.

Из четырёх стен, потолка и пола выхода нет!