Карапетик тоже полетел вниз – и опять попал на паутину. Но на этот раз она не выдержала и порвалась. Ух! Бэнз!

Земля стала быстро приближаться. Промелькнули какие-то корни, непонятные холмики между ними… – и в следующий момент Карапетик, проломив одно из многочисленных окон муравейника, располагавшегося как раз у подножия дерева, весь опутанный паутиной, шлепнулся прямо на одну из кроваток, которых в комнате стояло огромное множество. Это было детское отделение в муравейнике, и часть кроваток была занята только что появившимися на свет муравьишками. От шума, поднятого Карапетиком, проснулась дремавшая в углу на стуле Нянька. Внимательно осмотрев кроватку, которая, как ей казалось, всего несколько минут назад была пустой, Нянька взяла со стола толстую тетрадь и, решив, что пока она спала, в отделение привезли еще одного новорожденного, записала вновь прибывшего в тетрадку под номером 65. После этого она подошла к небольшому шкафчику, в который непрерывно при помощи лифта подавалось детское питание, и достала оттуда две бутылочки. В одной было муравьиное молочко, а в другой – питательная смесь из цветочной пыльцы. Однако к величайшему изумлению Няньки младенец под номером 65 от муравьиного молочка наотрез отказался. Он так вертелся и плевался, что Нянька хотела сходить за доктором, но, увидев, что смесь из цветочной пыльцы странному младенцу под номером 65 вполне по вкусу, раздумала. «Чего зря доктора беспокоить?» – подумала она и, усевшись на стул, вновь задремала.

А Карапетик тем временем пытался освободиться от опутавшей все его тело липкой паутины. Но не так-то просто это было сделать! Провозившись где-то с полчаса, он совершенно выбился из сил и погрузился в тревожный сон.

Минуло еще полчаса, и над столом, расположенном в центре зала, вспыхнула красная лампочка. Это означало, что муравьишкам пора принимать солнечные и воздушные ванны. Тихо заурчали специальные приспособления, и верхняя часть стены вместе с потолком плавно ушла в сторону. На образовавшуюся веранду со всех сторон полились свет и чудесные лесные ароматы. Среди густой, шелестящей листвы весело щебетали птицы. Высоко в небе играли в пятнашки маленькие облачка. Ничто вокруг не предвещало беды, а беда была совсем рядом!

Дело в том, что возле самой стены, снаружи, притаился злой хищный жук, который уже в третий раз специально приходил сюда, чтобы подсмотреть, нельзя ли тут чем-нибудь поживиться. И вот наконец удобный случай предоставился. Черная мохнатая лапа быстро перекинулась через перила и, пошарив вокруг в поисках добычи, схватила одного из младенцев. По том осторожно приподняла и поспешно утащила за ограду.

Как раз в это время дверь детского отделения открылась – и на веранде появилась муравьиная медсестра. На руках у нее был только что родившийся муравьишка. Достав из кармана список, в котором были перечислены номера свободных кроваток, медсестра выбрала один, зачеркнула его карандашом и только после этого положила малыша в кроватку. Ушла она так же бесшумно, как и появилась. Номер кроватки, который она зачеркнула в своем списке, был номером 65.

Нянька все это время спала и ровным счетом ничего не слышала. Но зато когда настало время ужина, она была очень удивлена и обрадована тем, что младенец под номером 65, который до этого ни за что не хотел пить муравьиное молочко, на этот раз с большим аппетитом выпил целых две бутылочки. «Хорошо, что я доктора не позвала, – подумала Нянька, – чего его зря беспокоить – малыш и так вполне здоров».

А Жук тем временем уносил несчастного Карапетика все дальше в лес. «Ох, и полакомлюсь я сегодня!» – бормотал Жук, замирая от радости. От нетерпения он даже подскакивал на месте и то и дело потирал свои цепкие мохнатые лапы. Когда до норы осталось совсем немного, Жук запел. Такого с ним еще ни разу не случалось. Жук даже остановился от неожиданности.

– А что если у меня талант? – пробормотал он и, подбоченясь, запел громче. Голос был противным и скрипучим, но Жук от восторга закатил глаза.

– Да! Определенно – талант! – решил он. – И с таким-то талантом я занимаюсь невесть чем! Целый день проохотился за каким-то худосочным младенцем! Ф-ф-ф-у! Отдышусь пожалуй, – добавил он, останавливаясь у входа в нору.

– Н-да! Талант – это не шутка! А тут за день всего один младенец! Какая неблагодарность! Хотя, не зазевайся я в самом начале, может у меня был бы не один младенчик, а два… или три!

Пораженный этой мыслью, Жук даже вскочил. Настроение у него сразу испортилось.

– Или четыре! – воскликнул он, чувствуя, что настроение становится еще хуже. – Или пять!

Бэмз! Просвистевшая в воздухе палка со всего маху огрела Жука по голове. От удара он повалился набок и задрыгал своими мохнатыми ногами. Ж-ж-ж-бух! Другая палка двинула его в пузо. «Ой-ой-ой!» – завопил Жук и стремительно юркнул в нору. Третья палка влетела за ним. «А-а-а-а!» – раздалось оттуда – и вход в нору быстро задвинулся изнутри камнем. В следующий момент густые травяные заросли неподалеку раздвинулись, и на тропинке появился спасший Карапетика орешек. В руках он держал тяжелую дубинку. Подойдя к малышу, он взял его на руки и, повернувшись, пошел прочь. Скоро его шаги стихли вдали.

Несколько минут все было спокойно. Потом камень, закрывающий вход в нору, зашевелился, и оттуда, кряхтя, вылез Жук. На голове у него красовалась огромная шишка. Будто еще на что-то надеясь, он внимательно осмотрел все вокруг, заглянул даже под старый сухой лист, валявшийся поблизости, и только потом, охая и хромая, полез обратно в нору, то и дело повторяя: «А ведь могло… могло быть и два… Да, могло… И даже три тоже могло… И четыре могло… И пять…»

А счастливый Карапетик в это время лежал на кроватке в доме спасшего его орешка и посасывал из бутылочки молоко.

Отныне у него были мама и папа.

Мама и папа очень полюбили Карапетика. Они заботились о нем и учили всему, что так необходимо знать каждому орешку. Папа делал ему игрушки, а мама шила рубашечки и штанишки.

Но кроме мамы и папы у Карапетика теперь был брат. Звали его Карапузик.

Карапузик был на три дня старше Карепетика и поэтому считал себя главнее. Среди орешков он прославился своей силой и ловкостью. Если где-нибудь затевалась игра или состязание, все сразу шли к нему и звали с собой.

Но вот с братом они никак не могли поладить.

– Вот еще! – говорил Карапузик. – Плакса! Вечно-то он ноет! И какая от него польза? – и он давал Карапетику такого тумака, что у того и вправду на глаза наворачивались слезы.

Нельзя сказать, чтобы Карапузик был очень злым орешком, просто он считал, что все вокруг должны быть такими же, как он – сильными, смелыми и ловкими.

– А кто всего этого не умеет, – любил говорить он, – с тем и разговаривать нечего. И водиться с таким орешком не надо!

– Слишком много о себе воображает! – ворчал Карапетик. – Прыгать да бегать большого ума не надо. Голова у самого – как пустое ведро!

Однажды Карапузик и Карапетик вернулись домой усталые.

Прямо у входа стояла табуретка. Карапетик направился к ней, чтобы сесть. Карапузик, увидев это, тоже прибавил шагу. В результате они сели на табуретку почти одновременно.