Семен был низкого роста, с крупным лицом. Волнистые светлые волосы его были аккуратно зачесаны назад. Из-под густых бровей пытливо смотрели светло-серые улыбающиеся глаза. Сидор глядел на него и думал: "Всю жизнь с улыбкой. Неужто и война не изменила его характер? Такой и помирать будет с улыбкой. Ему все ясно: никаких ни тайн, ни загадок в жизни. А рос ведь басурман басурманом, первый голоштанец на селе". Семен словно прочитал его мысли:

- Да, Сидор, бежит времечко. Всякое с тобой пережили. А помнишь, как проводили первую большевистскую посевную? Пригоршнями семена собирали. Пахали на клячах... Я как сейчас помню Авдотьин рекорд. Не баба была, а сущая чертовка. И кобыленка-то у нее чуть держалась на ногах. Ветер подует - того и гляди упадет. И на тебе - рекорд, целых полгектара отмахала, а дело все оказалось в пол-литре водки. Напоила она свою лошадку и та, бедняжка, рванула на рекорд. Если бы Акулина не раскрыла тайну, то так Авдотья и вошла бы в историю рекордсменкой. И смех, и грех. Жалко только кобыленку - издохла через три дня... Да что это я тебе рассказываю? Небось не хуже меня все помнишь.

- Еще бы не помнить! - сдержанно улыбнулся Сидор. - Ведь мы тогда за этот "рекорд" по выговору заработали.

- Да, - вздохнул Семен и уже серьезно сказал: - Слышал я, горе у тебя большое... Палачи, только и можно сказать. Идут на все, лишь бы сделать покорными наших людей. Вот и придется теперь все силы класть на эту борьбу.

Семен насупил брови, отбросил назад сползшие на лоб волосы. В эту минуту Сидор, кажется, впервые увидел своего приятеля хмурым и озабоченным. Некоторое время они сидели молча, поглощенные собственными мыслями. Потом также молча закурили. Мать Семена вышла с ведром на улицу и по чистому полу разлился холодный воздух. За окнами завывал пронизывающий осенний ветер. Семен плотней задернул шторы на окнах и прибавил света в лампе. Затем, глубоко затянувшись самокруткой и пуская вверх струю синего дыма, сказал:

- Ну, давай, дружище, говори, как живешь, чем занимаешься?

Семен, судя по выражению его лица, ждал откровенного и исчерпывающего ответа, но Сидор ответил коротко:

- Живу, как бобыль бездомный, мотаюсь от деревни к деревне, прячусь у знакомых, в лесу, того и гляди схватят.

- Ну, и как же ты - так и будешь все время прятаться?

- А что же остается? Было бы хоть оружие, тогда другое дело...

- Это правильно, - согласился Семен, - но ты, наверное, знаешь пословицу: "Один в поле не воин".

- Почему один? Было бы оружие, и люди нашлись бы, - возразил Сидор и придавил окурок.

Семен тоже потушил недокуренную цигарку и, став еще строже лицом, сказал:

- Послушай, Сидор, есть для тебя одно дело.

- Говори. За тем к тебе и пришел.

Семен побарабанил пальцами по столу, словно собираясь с мыслями.

- Видишь ли, Сидор Петрович, я ведь также на нелегальном положении... Формирую райком... понимаешь сам, подпольный. Получил на то мандат обкома. Так вот, есть решение ввести тебя в состав райкома.

Сидор недоуменно пожал плечами.

- Помилуй, Семен... Образование - семь классов, в районе лицо неизвестное.

- Вот это сейчас и нужно. Если бы тебя знал каждый в районе ручаюсь, через неделю фашисты вздернули бы Сидора Еремина на горькой осине. Так ведь?

- Так-то так, а все же эта должность не для меня. Не справлюсь.

- Это тоже не довод, Сидор, знаю я тебя и твои способности. В армии ты служил, оружием владеешь. Знаешь район, все ходы его и выходы. Да и в партии состоишь наверное с десяток лет.

- Скоро двенадцать, - уточнил Сидор.

- Ну вот, а это что-то значит. Потом как-никак ты колхозный организатор. Подумаем, как и с чего начать. Оружие у нас есть, есть кое-какое и продовольствие. Теперь дело за людьми. Надо будет формировать группы, отряды, восстанавливать связь с коммунистами, мобилизовать комсомол. В районе оказалось много окруженцев. Надо ставку делать и на них. Люди военные, обстрелянные, они могут быть ядром наших вооруженных отрядов. Вот так, дружище! Как смотришь на это?

Сидор задумался и не ответил.

- Я понимаю, решиться трудно, - помолчав, сказал Комов, - но что поделаешь, идет борьба не на жизнь, а на смерть...

Глава седьмая

Староста Яков Буробин, в новом овчинном полушубке, в заячьей шапке, неуклюже протиснулся в дверь избы. Низкий и подвижный, с раскрасневшимся на стуже лицом, Степан Шумов проследовал за ним, бухнул настывшей дверью. Клуб морозного воздуха с ног до головы окатил Цыганюка, примостившегося у лавки за починкой валенок. Старая керосиновая лампа, висящая посреди избы, качнулась и замигала. Наталья подбежала к ней, убавила фитиль, чтобы не закоптилось стекло.

- Здравья желаем! - вкрадчиво произнес староста, снимая шапку.

- Спасибо, коль от сердца, - ответила Наталья и тут же поснимала с гвоздей, набитых на стене возле двери, обиходную домашнюю утварь.

- Ехали к Фоме, а попали к куме, - наигранно весело проговорил Степан и, подхватив Старостин полушубок, повесил его на высвободившийся гвоздь.

- Милости просим, проходите! - с улыбкой пригласила Наталья, но на лице ее можно было прочесть тревогу и недоумение: чего, мол, явились к ней эти бесы?

- Нам бы посудинку, - попросил староста, - ну, там пару стакашков, что ли, - пояснил он и, вынув из внутреннего кармана распахнутого пиджака литровую бутыль самогона, поставил ее на стол. Потом бесцеремонно уселся на лавку, бросил любопытствующий взгляд на Цыганюка, с лукавой ухмылкой посмотрел в лицо хозяйке. Наталья, приняв равнодушный вид, подала два граненых стакана. Степан взял один из них и, словно отогревая озябшие руки, стал катать его в ладонях.

- Надо бы и закусить, - сказал он, - у нас ведь самогонка, а не чай, ее, окаянную, без закусона и не проглотишь.

- А у меня, милок, не харчевня, закусок про запас не держу, ответила Наталья.

- Ладно, - сказал ей Яков. - Тащи огурцов и свинины, другого просить не будем.

В голосе старосты Наталья уловила не просьбу, а прямой приказ. "Откажи ему, - подумала она, - добра не будет". Насупив брови, она ничего не ответила и тотчас вышла в сени.

Когда Наталья скрылась за дверью, Яков вновь бросил заинтересованный взгляд на Цыганюка, спросил: