«Да и Андрея не надо без внимания оставлять», – мысленно добавил вожатый.

Ирина Олеговна пару раз вставала и осведомлялась: не укачивает ли кого. Ребята вразнобой отвечали, что все в порядке. Светка с кислой миной так и пялилась в мобильник.

«На ее физиономию долго смотреть – точно вывернет», – ухмыльнулся Макс, оглядывая салон.

Колонна автобусов проезжала мимо поля. Небо не думало светлеть, и пейзаж за окном напоминал аппликацию – зеленую равнину будто бы наклеили на лист плотной, темной, с лиловым отливом бумаги. Дождь стучался в стекло, капли ползли вниз, порывы ветра сдували их в сторону. А теплый и сухой салон казался самым уютным местом на свете.

«Впереди потрясающие три недели, – думал Макс, довольно потягиваясь. – Я отлично проведу время. Иначе и быть не может».

В магазине было прохладно, пахло копченой колбасой и сыром. Под потолком гудел кондиционер, из старого магнитофона за прилавком лилась «Зимняя вишня». На весах лежал завернутый в целлофан фарш, вдоль стены тянулись полки с консервами, конфетами, пряниками, выпечкой и бутылками. Продавщица, невысокая полная женщина с рыжими, подстриженными «под мальчика» волосами, склонилась над большой тетрадью на пружине. Когда Сбитнев подошел ближе, она выпрямилась и сдержанно улыбнулась.

– Здравствуйте, Федор Иваныч, – сказала продавщица, откладывая тетрадь. – С работы?

– С работы, Мариночка, – отозвался Сбитнев. – Откуда же еще.

– Что-то выглядите вы не очень. Заболели?

– У знакомых беда приключилась… – Федор Иванович замолк, вспомнив два прошедших дня. Посмотрел в пол и тихо договорил: – Вот, помогаю, чем могу.

Марина кивнула, закусила нижнюю губу и тоже опустила глаза.

– А ты чего такая невеселая? – спросил Сбитнев.

Продавщица прерывисто вздохнула:

– Знаете, и у нас ведь не все в порядке. Помните, я рассказывала, что Егорку в лагерь отправила? В наш, в «Березки».

– Было дело, – ответил дворник, чувствуя, как внутри всколыхнулось волнение.

«Опять эти «Березки!» – подумал он.

– Позавчера утром мне оттуда позвонили, – продолжила Марина. – И заявили: забирайте сына, он дисциплину нарушает. Я, естественно, беру отгул, мчусь в лагерь этот. Приезжаю, гляжу на Егора и не узнаю его! За два дня осунулся, под глазами тени какие-то странные. Розовые. И на шее тоже розовая полоса. Вроде как шрам… Но и не шрам… Но даже не это главное. Он ведь у меня тихоня. Домашний, ласковый. А тут стоит передо мной, смотрит исподлобья и губы кривит. Спрашиваю: что случилось. Плечами пожимает, бурчит и отворачивается. Ладно, думаю, домой привезу – придет в себя. Все-таки первый раз в лагерь поехал, переживал.

– И как? – спросил Федор Иванович.

– Да все так же, – голос продавщицы дрогнул. Дворник понял, что она готова расплакаться. – Слова не вытянешь, все в комнате норовит запереться. А Барбос, кот наш, вообще с ума сходит. По углам прячется, а если Егора увидит – сразу уши в голову вжимает и шипит. А Егор глядит на него и ухмыляется…

– Дела-а, – протянул Сбитнев. – А что он в лагере-то натворил?

– Как сказала Светлана Максимовна, директриса, он вместе с тремя ребятами из отряда перед отбоем сбежал в лес. В итоге весь лагерь на уши поставили, чтобы их найти. Отыскали, а они все грязные, оборванные и перепуганные насмерть. Начали их спрашивать, что случилось, зачем в лес пошли. А они молчат, будто сговорились. Да не будто, а точно сговорились, я думаю!

– Тут ты права. Они иной раз, как партизаны, – Федор Иванович заставил себя добродушно усмехнуться. – А за Егора не переживай. Взрослеет парень, меняется.

– Наверное, – неуверенно кивнув, ответила Марина. – Ой, заболтала я вас! Вы ведь купить что-то хотели?

…Расплатившись за две булки «Бородинского», коробку рафинада и пакет молока, дворник вышел и огляделся.

От ступенек магазина брала начало пыльная, усыпанная щебенкой тропка. Петляя, она вела вправо и вверх и заканчивалась у водонапорной башни, вокруг которой стояло несколько желтых маршруток. Пухлые кучевые облака неторопливо плыли к западу, бросая подвижные тени на прогретую землю. Сзади высились коробки панельных пятиэтажек с бордовыми пунктирами балконов. Под их серыми боками ютились частные дома с огородами. Неподалеку, гремя цепью, глухо гавкал пес, в воздухе витал запах костра. Слева, за трубами теплотрассы и железной дорогой зеленело поле. И где-то там, в двадцати с лишним километрах, стоял детский лагерь «Березки».

«Непросто все с этим лагерем, – спускаясь, думал Сбитнев. – Сердцем чувствую».

За несколько дней до этого.

«Когда уже дождь кончится?» – думал Андрей Новожилов, хмуро глядя в окно автобуса. Сотни капель скользили вниз, оставляя длинные извилистые дорожки.

Хлоп!

Андрей повернулся к Лешке. С губ брата розовой тряпочкой свисала жвачка, на бледной физиономии с россыпью веснушек застыло довольное выражение.

«Опять пузырь пальцем проткнул, – понял Андрей, косясь на брата. – Точно когда-нибудь заразу подцепит, Толчок-на-колесиках!»

Он усмехнулся и снова уставился в окно. Мимо проплывал холм, на склоне паслось несколько коров. Буренки окунали морды в траву, изредка взмахивая хвостами.

– Чего хмыкаешь, Андрюша? – Лешка толкнул его в бок и почти вплотную приблизил лицо. Серые глаза, как обычно, ехидно щурились, челюсти терзали жвачку.

– Да вот, на родственников твоих смотрю, – Андрей с ухмылкой указал на стадо. – Тоже вечно жуют, только пузыри не надувают. Наверное, потому что их копытом протыкать неудобно. Интересно, когда у тебя копыта вырастут, ты тоже пузыри надувать перестанешь? Я буду очень рад.

– Пошел ты! – Лешка снова пихнул брата локтем и стал выдувать очередной пузырь.

– Решил новый рекорд поставить? – лениво поинтересовался Андрей, наблюдая, как растет розовый шар. – Только осторожно, а то взрывной волной остатки мозгов выбьет.

Брат пропустил колкость, вытянул указательный палец и быстро ткнул в пузырь. Хлопка не получилось – шар с тихим шипением стал съеживаться. Лешка нахмурился, заглотил жвачку и отвернулся, заработав челюстями энергичнее прежнего.

Андрей снова уставился в окно. Интересно, сколько еще ехать? От города до лагеря примерно двадцать пять километров. На папиной машине добрались бы минут за двадцать, если не раньше. А караван автобусов тащился уже больше получаса. Пятая точка начинала ныть, пейзаж за окном надоедал.

«Ничего, – успокаивал себя Андрей, ерзая на сиденье. – Приедем в лагерь и оторвемся, как следует!»

Этого дня Андрей ждал долгий учебный год. Ребята ездили в «Березки» третье лето подряд и с гордостью называли себя аборигенами лагеря. Они вдоль и поперек изучили окрестности и, тем не менее, частенько обнаруживали что-нибудь новое.

Тем летом, например, наткнулись на заброшенную прачечную с огромной, привинченной к бетонному полу стиральной машинкой. Лешка тут же сочинил про домик страшную историю.

– Очень давно, – рассказывал он друзьям, – там работала старуха. Она стирала только по ночам и колдовала над простынями, наволочками и одеялами. Ребятам, которые потом на них спали, постоянно снились кошмары, а старуха подпитывалась страхом. Но однажды ночью разразилась сильнейшая гроза. Бабка, как обычно, стирала и колдовала. Вдруг молния попала прямо в прачечную, пробила крышу и ударила старуху. Та потеряла сознание, упала в машинку, которая продолжала работать, и ее искромсало, как в мясорубке. С тех пор ребята стали спать спокойно, но в день смерти старухи можно снова услышать жужжание стиральной машины и увидеть призрак, который летает вокруг прачечной.

История привела всех в восторг. Лешка даже пару раз водил в заброшенную прачечную экскурсии, где снова рассказывал страшилку, добавляя новых кровавых подробностей.

«Голова у него работает, как надо, – думал тогда Андрей, вместе с экскурсоводом поедая заработанные конфеты. – Жаль, не так часто, как хотелось бы».