— Господи, ты похож на божество, даже когда злишься, — констатирует Намджун.

Джин удивленно смотрит на Джуна, пытаясь понять, не перепил ли он, но тот лишь улыбается, демонстрируя свои сумасшедшие ямочки. Юнги же садится рядом с Чимином и забирает у него из рук осколки, аккуратно отталкивает его в сторону и сам принимается убирать оставшееся. Пак глаза расширяет и не двигается.

— Поранишься еще, — объясняет Мин.

Тэхён заливается воплем умиления и объявляет, что Чимину очень с мужем повезло и вообще, Чонгук, смотри, как ведут себя взрослые. Чон смеется и согласно кивает головой. Чимин думает, что младший постоянно смеется и не болит ли у него от этого горло. Потом почему-то смотрит на Тэхёна, опять смотрит на горло младшего и покрывается красными пятнами, потому что скорее всего горло у младшего болит от другого.

Пак пытается отвлечься и переводит взгляд на Юнги, который все еще сидит слишком близко и собирает осколки. У Юнги красивые длинные пальцы, как у пианиста. Чимину нравятся пианисты и пальцы красивые тоже, а вот Юнги ему совсем не нравится. Потому что в компанию вливается легко, хоть и не разговаривает почти. Потому что Джин за него болеет, потому что Тэхён по нему кипятком писает, потому что Намджун с Хосоком с ним вообще давно дружат, потому что Чонгук его за творчество вдруг резко уважает, даже Мине он нравится, а ей вообще во время беременности никто не нравится, собственный муж в особенности. И Чимин думает, что так легко от Мина он не отделается, что тот в порядке его не оставит и своего будет добиваться, как и пообещал.

Только вот Пак не сдастся, он мужик и кремень. Он с проектом разделается на работе и пойдет в суд, чтоб их развели, он найдет себе красивую миленькую девушку, и Юнги со своим замужеством пойдет в задницу.

— Я знаю, что хорош собой, но зачем же так откровенно пялиться? — вытягивает из мыслей знакомый шепелявый голос, и Чимин понимает, что до сих пор смотрит на руки Мина.

— Пытаюсь понять, чем ты меня завоевывать собрался. Ни кожи, ни рожи, а еще член. Он вот меня больше всех смущает, — язвит Пак.

— Ну, прости, принцесса, вагину отрастить не смог, — пожимает плечами Юнги и уходит на кухню вслед за Хосоком.

Чонгук заливается смехом, Джин заливается тоже и лупит ладонью по коленке Джуну, тот счастливо расплывается, вслушиваясь в прекрасный скрипучий смех. Тэхён чувствует, как у Чимина подгорает и хватает его под локоть, подталкивая к выходу.

— Я уверен, что Мина и Хосок устали и хотят отдохнуть. Давайте переберемся в какой-нибудь бар, — объявляет Ким, и все охотно соглашаются.

***

Чимин ненавидит будильники. Он считает, что их придумал сам дьявол, чтобы мучить людей и наслаждаться их страданиями. Еще больше Чимин не любит будильники, когда голова нещадно раскалывается и впервые за несколько дней хочется не убивать, а самому удушиться. А еще Чимин ненавидит просыпаться голым, потому что вообще-то он всегда спит в пижамных штанах. А если он голый, значит, кого-то вчера в баре подцепил, значит, с кем-то ночью переспал.

Пак открывает глаза и садится на кровати так стремительно, что голова кружится, но он не обращает на это внимания и переводит взгляд на соседнюю подушку. Пусто. Только аккуратно сложенный листок бумаги. Чимин сглатывает, потому что тут одно из двух. Либо он был ужасен ночью, и девушка (он надеется, что это была девушка) сбежала от него. Либо он сходит с ума. Но лучше бы он был ужасен в постели или сошел с ума, потому что на листке только два предложения.

«Прекрати пить до беспамятства, ты меня таким уже не возбуждаешь. Завтрак на столе, я уехал по делам.»

— Гребаный Мин Юнги! — орет Чимин в сердцах.

Какого черта это чудовище делало у него в квартире, и почему он голый, если не возбуждает его? Почему Юнги вообще хозяйничает у него в квартире? И почему пишет записочки, будто они двадцать лет как женатая пара. Три дня вообще-то, стоит кое-кому напомнить об этом.

Телефон на тумбочке вибрирует, и Пак принимает вызов, все еще прожигая листок бумаги взглядом.

— Как прошла вторая брачная ночь? — усмехается в трубку Сокджин, и Чимин клянется себе, что точно натравит на него Намджуна.

— Как ты вообще посмел отпускать меня с ним?

— Он твой муж, я не могу ему отказать.

— А я твой лучший друг!

— Ты, может, и лучший друг, только надрался так, что блевал дальше, чем видел. Я не горел желанием пачкать свой прекрасный кожаный салон.

— Свинья.

— Уж кто бы говорил, — смеется Джин, и на другом конце провода слышится звук закрывающей двери. — Собирайся, алкаш, я заеду за тобой. Уверен, что перегаром от тебя несет за версту, нельзя тебе за руль.

Чимин хочет возмутиться или еще как-нибудь обозвать этого нахала, но тот скидывает, а отвечать тишине, ну, странное дело. Только Пак все равно шипит и думает, что Сокджин зараза последняя. Часы на тумбочке говорят, что у него есть минут двадцать до приезда Кима, и Чимин спрыгивает с кровати и замирает, радуясь, что задница не горит огнем. Значит, секса с Юнги не было. Ну, да, он же его пьяным не возбуждает. Пак злится сам на себя, потому что какого его вообще колышет, что он кого-то там пьяным не возбуждает. Кого-то, ага, собственного мужа. Нежеланного, правда, но мужа же.

Чимин бесится, дергает нервно ногой и уходит в душ, по пути выбрасывая записку в мусорку. На обратном пути, уже из душа, записку достает и кладет в ящик в шкафу. Зачем не знает, но кладет. Быстро стягивает с вешалки бордовый костюм, выуживает черную рубашку и уже через десять минут греет в микроволновке овсяную кашу. Юнги явно решил сделать Паку завтрак чемпиона, и на столе стояла каша, банановый сок (черт знает, как он узнал, что Чимин его обожает) и тост с джемом, на плите стоял сваренный ароматный кофе.

— Выглядишь лучше, чем я ожидал, — заявляет Джин, когда друг садится в машину. — Я там пакетик сзади положил, просто на всякий случай.

— Ой, ну, заткнись ты!

— Как там Юнги?

— Понятия не имею, умотал перед моим пробуждением, даже завтрак приготовил. На свою голову готов признать, что завтрак был отличным. Я почти поблагодарил его мысленно. Дверь кстати входная оказалась закрыта, ты ему свой дубликат не отдавал?

— Ой, Чимин-а, прекращай бухать. Ты ж сам ему вчера его отдал. Орал, что вы женатая пара и должны жить вместе.

— Твою мать.

— Ой, не трогай мою мать. Она звонила сегодня и спрашивала, как там моя личная жизнь. Черт дернул Намджуна в этот момент зевать на всю квартиру, — жалуется Джин, разочарованно прикусывая губу.

— А что это у тебя делал Намджун? — смеется Чимин и наклоняется, заглядывая другу в глаза.

— Спал на коврике под дверью, и я не шучу. Он вчера напился в стельку вместе с тобой. А я своих фанатов в беде не бросаю, притащил его домой, только вот он зацепился ногой за порог, упал и дальше двигаться отказался. Ну, я и плюнул. Полы все равно с подогревом, подушку ему только под голову подсунул. Ты б видел его с утра. Глаза виноватые, щеки красные, ходил за мной хвостиком и извинялся. Я сказал, что прощу его, если он перестанет пялиться на меня, как на мифическое существо. А он, прикинь, сказал, что ничего поделать с этим не может. Я, видите ли, красивый до бабочек в животе. А то я не знаю, что я прекрасен, как статуя лучшего скульптора, — Джин ведет плечом и гордо вскидывает подбородок.

— Ага, прекрасен, аки статуя горгульи.

Джин бросает на друга злобный взгляд и вновь возвращает свое внимание на дорогу.

— Еще он обожествил мою яичницу и мое чувство стиля. Забавный мужик.

— Ой, да тебе же льстит его внимание, Ким Сокджин, признайся.

— Конечно, льстит! Я люблю, когда мной восторгаются, но не более.

— Он тебе не нравится?

— А тебе Юнги не нравится?

— Вот что ты сразу тему переводишь?

— А что ты сразу красными пятнами покрываешься, когда я о нем говорю?

— Раунд! — радостно заключает Тэхён, залезая на заднее сидение, и Чимин замечает, что они уже минуты две стоят. — Как ваше настроение?