Я стал с восхищением смотреть на молодого Тома Риддла. Он был чертовски красив. Но он не только подкупал своей безукоризненной внешностью. Конечно, многие сходили с ума по высокому, стройному слизеринцу, по его синим глазам, черным локонам. Но я никогда не стал бы восхищаться пустой красотой. Том знал о своей привлекательности и умел этим пользоваться. Он с достоинством держал себя, все его жесты и мимика были четко поставлены и контролировались. Мерлин, а как Риддл умел улыбаться! Или в периоды напускной задумчивости класть подбородок на сцепленные пальцы рук. Тогда я не сводил глаз с черного воскрешающего камня, который блестел в кольце Гонтов, на его безымянном пальце. Но, опять же, меня сводила с ума не его внешность и манера поведения. Я знал, что за всем этим скрывается настоящий гений, безумный, жестокий гений, имя которого будут бояться даже произносить в мыслях. За ним пойдут сотни, и даже после его падения на четырнадцать лет, его слуги вернутся к нему. Из страха, от безысходности, но вернутся, и они будут убивать и сеять панику, а Волдеморт будет искренне наслаждаться этим.
Я часто видел, как Том ходил по замку в сопровождении своего василиска. Нет, не в прямом смысле этого слова. Чудовище после смерти Миртл никогда не показывалось в коридорах, передвигаясь по трубам, которые шли вдоль длинных хогвартских коридоров. Том никогда не говорил с василиском. Возможно, в пустом коридоре под заглушающими чарами - он был чертовски осторожен. Сама же гигантская змея постоянно что-то шептала. Мне казалось, что за тысячелетие она окончательно спятила – она говорила только о Великом Салазаре и восхваляла его деяния. Мне, почему-то совершенно неуместно вспомнился Драко Малфой, который в свое время важно ходил по Хогвартсу, представляя себя Слизеринским Принцем. Невольно сравнивая их, я кривился от того, насколько жалок был Малфой. Драко бы давно убежал из замка в поместье к отцу, узнай он, что по школе свободно передвигается василиск.
Я не смотрел на Риддла, как на убийцу. Я прекрасно знал о его маггловских родственниках, о Гонте в Азкабане, о Миртл. Я не мог его осуждать, в конце концов, я сам был убийцей. Та часть меня, убила моих же родителей на тот роковой Хеллоуин. Я мог бы начать оправдываться и говорить, что Гарри Поттер здесь не причем, он был всего лишь младенцем, он не носил в себе крестраж, это целиком и полностью вина Волдеморта. Но я не хотел, я не видел в этом смысла. Это было бы то же самое, как отрицать самого себя. Я никогда бы не стал отнекиваться от своих негативных черт характера, я бы не лишился руки, если бы она мне не нравилась.
Он никогда не говорил про мой долг, только я часто ловил на себе его взгляды. Я с удовольствием играл с ним в гляделки. Мне было любопытно – кого он во мне видит. Темного мага, психопата, неуравновешенного подростка? Считает ли меня похожим на него самого? Я нисколько не сомневался, что он в курсе моей темной истории с загадочным появлением в Запретном Лесу. Это знали все профессора, а Риддл был в отличных отношениях практически со всеми, и он легко мог узнать все, что его интересует.
Когда наступили зимние каникулы Том уехал в гости к одному из слизеринцев из своей компании. Я думал, что умру без него. Нет, я не страдал от неразделенной любви – с кем бы и как не проводил время Риддл, мне было абсолютно все равно. Я просто знал, что наша связь нерушима, ее можно уничтожить только смертью одного из нас. И она никогда не сравнится ни с какими отношениями, которые поддерживал слизеринец со своими молодыми Пожирателями Смерти. Меня убивало другое – жизнь, начавшая вновь наливаться красками и чувствами, без Тома стала черной пропастью тоски, нескончаемой, сдавливающая грудную клетку, не давая вдохнуть. Но мысли о том, чтобы наложить на себя руки, у меня ни разу не возникало. Кажется, я сделал свой выбор, я решил, как распоряжусь своей жизнью.
Я лежал под пологом в темноте в кровати, когда почувствовал, что Том в замке. Я сразу расслабился, с меня как будто свалился камень, весивший целую тонну, как будто, наконец-то, выплыл на поверхность черного озера. Я, изможденный бессонницей в последние несколько ночей, смог заснуть, ощущая знакомую магию Тома, которая доносилась до меня из факультетской гостиной. Проснулся я глубокой ночью, сон принес мне облегчение, но не излечил моих синяков под глазами и измученного вида. Собираясь пройтись по ночному Хогвартсу, я спустился в гостиную, где застал в кресле Риддла. Он не спал и был совершенно один, вид у него был не лучше моего. Всегда безупречный слизеринец старался держаться ровно, но его болезненная бледность, такая же, как и моя, напряженные плечи, подрагивающие кисти рук выдавали его с головой.
Проходя мимо, я остановился у его кресла и, совершенно не думая что делаю, опустил свою кисть на его. Ощущение контакта нашей прохладной кожи оказалось непередаваемо. Я закрыл глаза и тихонько застонал, наслаждаясь тем, как жизнь снова возвращается ко мне, как чувства от его присутствия снова наполняют мою грудную клетку. Не открывая глаз, я почувствовал, как Том встал и придвинулся вплотную ко мне. Я слышал его глубокое дыхание, как будто он, наконец-то, добрался до источника кислорода. Он взял мою свободную руку в свою и начал водить ногтем указательного пальца по нежной коже предплечья и запястья. Я совсем не мешал ему, однако, когда появилось немного крови, он поднес мою руку к своим губам, чтобы слизать красные капли. Я нехотя открыл глаза, чтобы встретиться с его горящим, синим взглядом.
- Кто ты, Гарри Поттер? – спросил Том, отпуская мою руку. Он провел пальцем, перепачканным моей кровью, мне по шраму на лбу.
- Я часть тебя, - прошептал я. Риддл высвободил свою руку из моего слабого захвата, чтобы провести ладонью мне от поясницы вверх до шеи.
- Ты расскажешь мне, - приказал Том, запуская руку мне в волосы и сжимая в кулаке пряди.
- Завтра, - согласился я. Становясь на цыпочки, чтобы дотянуться выше. Освободившимися руками я расстегнул пару верхних пуговиц его рубашки, чтобы добраться до ключицы. Проведя по ней кончиками пальцев, я почувствовал, как сжался кулак, державший мои волосы.
- Я хочу знать все о тебе, - прошептал Том мне в ухо, - Кто ты? Откуда ты? Я чувствую тебя, я чувствую, что ты мой, что ты принадлежишь мне. Я вижу тебя, за твоими дурацкими очками, через твои мешковатые мантии, через твою кожу и сосуды. Я вижу твое нутро и чувствую там себя. Ты моя недостающая часть, ты будишь во мне эмоции, чувства, желания. Я хочу раздеть тебя, взять тебя, разодрать твою грудную клетку, ухом приложиться к твоему сердцу и слушать его стук.
Меня била дрожь желания и предвкушения. Я хотел этого так же сильно, как и Том. Но я не мог себе позволить потерять себя в этом, раствориться в этом чувстве, пока он не знает правды. Отступив на шаг, я увидел, что зрачки Тома расширены, почти полностью закрывая синюю радужку. Его ноздри раздувались, вдыхая кислород большими порциями, на бледных щеках проступил румянец. Я понял, что если я откажу ему сейчас – он убьет меня. Мне нужно то, что вернет его мощный мозг в действие, заставит работать.
- Завтра, - прошипел я на парселтанге. Его хватка тут же ослабла, а глаза удивленно расширились. Я воспользовался этим, чтобы освободиться от его рук, и поспешил покинуть гостиную. В коридоре я быстро накинул на себя плащ-невидимку, опасаясь, что Том может последовать за мной. Но, дойдя до дальнего поворота, я так и не услышал звук открывающего прохода в гостиные Слизерина.
Перед ужином я сложил все свои вещи в старый чемодан. Когда я исчезну, Том просто заберет его из спальни и уничтожит – все будет выглядеть так, как будто здесь никогда и не было Гарри Поттера. Ведь его и не должно было быть. Я появился в большом зале одним из последних, занял свое место на краю слизеринского стола и по привычке нашел глазами Риддла. Он подпирал кулаком подбородок и рассматривал меня из-под ресниц, полностью игнорируя других слизеринцев вокруг, пытающихся втянуть его в диалог. Смотря на него, я думал, что этому юноше суждено стать великим и без моего в этом участия. Но мысли о том, что еще можно дать задний ход, у меня даже не возникло. Видимо я так привык быть избранным, что даже не мог представить себя в пустой повседневной жизни.
