– В магазин ушла.

– Я подожду.

– Нет уж. Смотри, чуть ребенка не разбудил.

– Ладно, сейчас проверю, чтоб наверняка, и уйду.

– Не нужно ничего проверять, – в голосе Зои послышалась встревоженность. – У подъезда, если хочешь, подожди.

– Ага, я буду торчать у подъезда, а она преспокойненько себе из шкафа вылезет, как в прошлый раз, а еще морду потом сделает, типа: «Не знаю ничего, пришла десять минут назад».

– Нет ее в шкафу, – почти закричала Зоя.

Я понял, что дело начинает принимать дурной оборот, однако особо испугаться не успел, потому что дверь шкафа отодвинулась и передо мной возникли ноги в темно-синих джинсах и потертых коричневых ботинках. В первый момент, обшаривая взглядом вешалки, мужик меня не заметил, но потом все же опустил голову. А как только наши глаза встретились, он резко отпрянул и грузно рухнул на диван. В ту же секунду оттуда донесся едва различимый сдавленный стон. Но мужик, поспешно вскочив, его не услышал.

– Ты, блин, кто?

Он был русоволосый, невысокий и худощавый, лет сорока пяти, с длинным носом и глазами, как у спаниеля.

– Дед Пихто, – Зоя уцепилась за его локоть, пытаясь выставить. – Иди уже.

Я молча выбрался из шкафа. В голову ничего путного не приходило.

– Нет, погоди, – мужик грубо отпихнул ее и, схватив меня за футболку, легонько встряхнул.

– Мой друг это, – раздраженно пояснила Зоя.

– А чего он в шкафу делает?

– Тебя не касается. Уходи.

От нелепости ситуации мне стало смешно.

– Нет, а чего он ржет? – мужик снова требовательно встряхнул меня. – Че ржешь?

– Думал, Зоина мама пришла и убьет за то, что толчемся возле ребенка. А теперь представил, что она сделает, если сейчас вернется и застанет возле кроватки нас всех. Еще и в обуви.

Я покосился на его ноги. Он тоже посмотрел на свои стоптанные ботинки.

– Ладно, внизу обожду.

Как только дверь за ним захлопнулась, Леха с Тифоном выбрались из-под дивана и тут же от смеха на него и повалились.

– Ой, не могу, – всхлипывал Леха. – Ну ты, Никитос, даешь!

– Даже я бы этого козла так идеально не выпроводил, – признался Тифон.

– Спасибо, Никита, – по-мужски пожимая мне руку, сказала Зоя.

Я кивнул и, кажется, покраснел, глядя на ее тонкие сильные пальцы в своей ладони.

– Кто это?

Она поморщилась:

– Материн брат, дядя Гена. За деньгами вечно приходит. Как бабушка умерла, так теперь и тянет из матери жилы. Свою долю от квартиры требует. А та квартира в новостройке, второй год в эксплуатацию сдать не могут. Так бы мы ее продали и рассчитались с ним. Я сказала маме, что мы с Ниной работать пойдем, а она только раскричалась, что запрещает бросать школу. У нее просто сейчас заказов совсем мало. Последние шторы неделю назад отдала.

Тифон слушал, иронично нахмурившись, и как-то полуприкалываясь кивал, словно она какую-то чепуху говорит. Потом ни с того ни с сего разулыбался:

– А ты за лето выросла. Разговариваешь почти как взрослая. Я по тебе скучал.

И тут они устроили такие гляделки, что я сразу сник. Похоже, все-таки зря обнадеживался.

На улице на лавочке сидел этот дядя Гена и что-то писал в телефоне. На нас даже головы не поднял.

Мы отошли немного в сторону, и Тифон притормозил.

– Может, пора вломить ему? – спросил он Леху спокойным будничным тоном. – А то она возьмет и из-за него еще правда школу бросит. Ишь, работать собралась.

– А чего такого? – пожал плечами Леха. – Вообще-то это нормально. Если денег нет, люди работать идут.

– Ты че, дурак? – Тифон застыл. – Куда ей работать? Ей семнадцать. Что она будет делать? В шашлычной столики протирать?

В первый раз за день выражение Лехиного лица сделалось скучным и утомленным. Разговор ему явно не нравился.

– Я на Зойкиного дядьку не полезу.

– А я тебе и не предлагал. Только совета спросил.

– Считай, ты его получил.

– Иди в задницу.

– Сам иди.

Последние слова Леха сказал уже в спину Тифону.

– Они встречаются? – осторожно спросил я, когда Трифонов отошел на приличное расстояние.

– Кто? Зойка с Тифоном? – Криворотов сделал пару затяжек, точно обдумывая вопрос. – Зойка ни с кем не встречается. Она наш друг. Кореш. Но все равно, если собираешься подкатить, то сразу выбрось это из головы. Тиф к ней и на пушечный выстрел никого не подпустит. Все в округе про это знают, никто не суется.

А когда я уже возвращался домой и слушал музыку, все думал, что люди вон в какой тесноте живут, а я своим, видите ли, в трешке помешал.

Когда мне исполнилось восемь, родители уже развелись. И все вокруг меня жалели.

То и дело за спиной я слышал разговоры о том, что мальчику нельзя расти без отца и что отныне «нормальным мужиком» мне не стать. Звучало как смертельный диагноз, который тайком от умирающего сообщают его родственникам.

Поначалу подобные темы озадачивали, потому что я не знал, о чем вообще речь. Папа никогда не делал из меня «мужика». Он просто был одним из двух самых важных людей в моей жизни. Читал мне книжки, шутил, смотрел со мной Джетикс, собирал Лего, возил в кружки и, когда мама отворачивалась, забирал из моей тарелки вареную морковь, потому что я не люблю овощи.

Однако его мне действительно недоставало. Но не так, как все об этом говорили.

Для окружающих я был ребенок «без отца», а мне просто очень сильно хотелось к нему. Подержать за руку, пощекотаться воскресным утром, еще лежа в постели, почувствовать запах его туалетной воды и просто услышать голос: «Никитка – рогатая улитка».

В то время мама очень старалась, чтобы я как можно меньше думал об этом. Носилась со мной круглосуточно – двадцать четыре на семь. Школа, кружки, секции, вечерний киносеанс, книжки перед сном. Ну и параллельно со всем этим турагентство. Ругалась часто, была нервная, но, когда дела по работе удачно складывались, мы с ней отлично развлекались. Пекли фигурное печенье, лепили из светящегося пластилина модель Солнечной системы, играли в крестики-нолики цветной пастелью на белой кухонной плитке, делали из старых носков кукол и устраивали кукольный театр. А еще она могла ни с того ни с сего взять и заказать нам суши или горячую пиццу. Мы ели и смотрели какой-нибудь классный фильм.

Помню, как-то раз на Новый год под утро, после того, как все гости ушли, я обнаружил ее спящей в кресле. Голова откинута, волосы растрепаны, и в них застряли конфетти, тушь под глазами размазалась, рука свесилась с подлокотника. Я посмотрел, посмотрел и вдруг понял, как ужасно сильно ее люблю. Так сильно, что даже словами не выразить. Будить было жалко, но я не сдержался, обнял крепко-крепко, а когда она сонно улыбнулась, сказал, что никогда в жизни ее не брошу, и она ответила, что никогда не бросит меня. Тогда я был счастлив.

Я проснулся среди ночи от беспокойной мысли, что должен проверить «нокию». Наверное, приснилось что-то. Долго шарил по ящику, нащупывая телефон, и чуть не разбудил Дятла, потому что он заворочался и застонал. Наконец нашел.

Всего одно сообщение:

«Если ты еще здесь, будь человеком, откликнись. Нам очень нужна помощь!»

Зарядки оставалось четыре процента. Если начать переписываться, аккумулятор сдохнет моментом. Не знаю, что на меня нашло. Какой-то невероятный прилив смелости спросонья.

Я взял трубку, тихо прокрался на кухню, свет включать не стал, прикрыл дверь, сел на пол за дверью и, глубоко вдохнув, набрал номер.

– Это вы? Это ты? – голос был молодой, но не детский.

– У меня телефон вашего папы. Я его нашел на улице. Могу вернуть. Больше не знаю, чем помочь.

– Пожалуйста, не клади, не кладите трубку. Понимаете, так получилось, что мы с сестрой остались совершенно одни. Без денег, еды и одежды. Если в вас есть хоть что-то человеческое, помогите, пожалуйста.

– Может, вам в полицию позвонить лучше?

– Ни в коем случае нельзя в полицию. Мы живем… Аня, где мы живем?