Квартирка Эмми располагалась в подвале, самом что ни есть настоящем. Сквозь длинные горизонтальные окна под потолком виднелись ноги прохожих. Шлакоблочные стены покрывал ровный слой краски. Телевизор отсутствовал. Мы жили рядом с магазином спиртных напитков, который работал допоздна. Иногда по ночам слышали шум драки. Хотя, скажу честно, я никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем в те месяцы с Эмми.

Жилье оказалось почти пустым, с имуществом у меня тоже было негусто.

– Я скоро уезжаю, – пояснила Эмми. – С Корпусом мира, на два года. Начала избавляться от вещей. С собой их брать нельзя, понимаешь? А девочка, которая жила тут раньше, получила в мае диплом и укатила назад в Калифорнию вместе со своим скарбом.

…Теперь я гадала – может, Эмми видела во мне очередную бездомную кошку? Может, тогда я понравилась Эмми так же, как сейчас ей нравятся бездомные коты?

Кайл опирался на кухонную тумбу, но ничего не записывал – просто слушал, давал выговориться. Спасибо ему за это.

– С тех пор много воды утекло, – продолжала я. – Однако Эмми всегда была великодушной. Помогала мне, потом другим нуждающимся, в рамках Корпуса мира. Бессребреница. У нее слова никогда не расходились с делом, понимаете?

Она уехала в свою Африку в конце сентября. Я наконец закончила стажировку и получила нормальное место, отложила денег с первых двух зарплат и внесла залог за квартиру-студию в районе похуже. Перестала отвечать на звонки Пейдж. Удивительно, как легко разрушить крепкую четырехлетнюю дружбу простым ничегонеделанием. Я слышала, через три года Пейдж с Аароном поженились.

– Ах да! – Я вдруг поняла, что могу сообщить Кайлу еще кое-какую информацию, оторвала с нашей «доски объявлений» клейкий листок и записала адрес. – Здесь мы жили. Летом, восемь лет назад.

Кайл забрал бумажку, сжал мое плечо и вышел. Поехал искать Эмми? Я услышала, как заурчала его машина, и вдруг сообразила, что он ничего не взял из дома. Ни зубной щетки Эмми, ни ее вещей. Не осмотрел комнату.

Комнату девушки, которая в дни моего бесприютного одиночества пустила меня к себе; продемонстрировала великодушие незнакомцев. Девушки, которая в ночи пила со мной водку, сидя на полу. Девушки, у которой хватало смелости взмахнуть ножом и самообладания – этот нож отдернуть.

Я подождала, пока огни фар на машине Кайла исчезнут вдалеке.

Затем составила план.

Я выписала названия мотелей, гостиниц и мини-отелей в нашем городке и в округе. Эмми всегда уходила именно в такое время. Сумерки. Начиналась ее смена. Кто-нибудь должен заметить отсутствие сотрудницы. Кто-нибудь должен выйти вместо нее на работу.

Никто не переживает за человека сильнее, чем его близкие. Это я знала еще с тех времен, когда сама задавала вопросы, а не отвечала на них. Никого ближе меня у Эмми здесь не было.

Начав с гостиниц по соседству, я постепенно удалялась от дома. Везде одно и то же – пустышка. Никто не слышал об Эмми Грей. Никто не узнавал ее по описанию. Волосы – вот такой длины, худая, моего роста. После множества остановок я встретила в мотеле «Брейк-Маунтин» мужчину, который заступил на смену впервые. Он совершенно ничего не знал, и я решила вернуться сюда в другой раз. Обнадеживающая находка: вдруг новенького взяли вместо пропавшей сотрудницы? Я сфотографировала контактную информацию гостиницы.

Когда вышла из «Брейк-Маунтин», небо потемнело. Я до сих пор не привыкла к здешней темноте. В городе она означала не столько реальное явление, сколько время суток. Тут же была неприкрытой и всепоглощающей.

Последнее заведение в моем списке стояло в стороне от дороги. Я въехала на вырубленную посреди леса парковку и подумала – может, ну его? Зацепка у меня уже есть, а это место не внушает доверия. Да и огни не горят: ни на вывеске, ни на стоянке. Однако я тут же вспомнила, как Эмми приютила меня восемь лет назад и как она назвала свое нынешнее место работы «мотелем для встреч в глухом углу». Обстановка здесь подходящая. Я нащупала в бардачке огромный фонарь, который держала там на крайний случай.

Что-что звякнуло, упало. Я посветила на пол под пассажирским сиденьем, на миг зажмурилась от яркой вспышки – луч отразился от металла. Подняв вещицу, я ощутила холодные звенья, знакомую застежку. И невольно улыбнулась, хотя мне было совсем не до смеха.

Я держала в руках часы Джона Хикельмана, восставшие из мертвых. Перебирала звенья браслета дрожащими пальцами. Стрелки застыли в неподвижности. Серебряное покрытие истерлось на углах, под ним проступила неопрятная чернота. Сколько часы пролежали в бардачке? Что это – возрожденная игра или нечто большее?

Я сидела в машине, одна-одинешенька, сжимала фонарь – и чувствовала, как волосы на затылке буквально встают дыбом. Всему виной темнота, смыкавшаяся вокруг плотным кольцом, и часы, ожидавшие, пока я их обнаружу.

…Полиция у меня дома и на работе; найденная на озере женщина с моим лицом; слова, на которые я не обращала внимания – думала, что я в безопасности, по другую сторону раздвижной стеклянной двери и горного хребта.

Я чувствовала приближение чего-то – и оно, похоже, уже пришло.

В последнем мотеле тоже не оказалось никаких сведений об Эмми Грей. Да я и не хотела бы отыскать ее в подобном месте. Отсутствие огней снаружи, приторный навязчивый запах внутри, дребезжащая вентиляция в потолке. Я крепко стискивала часы, словно мне полагалось предоставить их мужчине за стойкой в качестве оправдательной улики.

У него было бледное осунувшееся лицо человека, непривычного к солнцу.

Я описала Эмми и спросила, не работала ли она здесь.

– Никаких девушек, у нас – никаких, – ответил он.

Затем расплылся в заговорщической ухмылке.

Я торопливо шагала к машине по гравийной дорожке и чувствовала себя ужасно уязвимой, перебирала ногами быстро-быстро, мне казалось, за мной наблюдают. Эмми не стала бы работать в такой забегаловке. Эмми не дурочка.

Дома я сразу кинулась к ее вещам. Я искала, не оставила ли она мне чего-нибудь еще. И постоянно задавалась вопросом – зачем?! Возобновленная игра? Или попытка сказать мне о чем-то?

Я думала, часы пропали еще до отъезда Эмми в Африку. Гадала, не лежат ли они в коробке, обмотанной скотчем, не ждут ли тихонько в углу моей квартиры, не путешествуют ли спокойно у меня под мышкой во время очередного переезда. Подозревала, что это тоже своего рода игра, проверка: вскрою я коробку или нет.

Я сидела среди вороха чужих вещей, меня потряхивало. У Эмми их было совсем мало, как и восемь лет назад. Никаких фирменных нарядов, многие этикетки обрезаны или стерты от времени. Наверное, вещи с барахолки. Я пробовала сообразить, не пропало ли что-нибудь. Вспоминала Эмми в одежде, обуви, украшениях, искала их. Но Эмми блекла. Стоило мне представить ее четкий образ, как она ускользала в прошлое – и превращалась в двадцатилетнюю девушку. Я видела укороченные футболки с треугольным вырезом и обшитые черным кружевом рукава. Низкие темные джинсы и черный шипованный ремень, который она носила постоянно. Жесткие браслеты и облупившийся лак на ногтях. Видела, как мы идем гулять, как Эмми проталкивается к барной стойке, картинно опирается на нее, привлекая внимание.

С тех пор Эмми обновила гардероб. В ее комоде поселились удобные рубашки, туники, лосины. Толстые носки и трикотажные майки. Видимо, нынешняя Эмми превыше всего ценила практичность.

Исчезли туфли, которые прочно с ней ассоциировались – высокий устойчивый каблук, шнуровка вокруг лодыжки. Раньше Эмми носила их и со штанами, и с юбками, снимала лишь для того, чтобы одолжить мне. Теперь в углу шкафа стояла лишь пара старых кед с грязными шнурками. Наверное, была еще какая-то обувь, в чем-то же Эмми ушла из дому.

Я перебрала металлические вешалки с одеждой покрасивей. Платье без рукавов, слишком легкое для нынешней погоды; кардиган, его Эмми накидывала на плечи, когда мерзла вечерами. А это? Я с удивлением узнала собственную черную рубашку. Эмми никогда не заимствовала мои наряды, хотя я с удовольствием дала бы их поносить. Я отбросила рубашку на кровать и продолжила ревизию. Обнаружила еще три своих блузки, которые сочла утерянными при переезде. Интересно, замечала ли Эмми, что ходит не в своих вещах?