Устиныч был ночной сторож, не старый еще дедок. К безопасности офиса, главная часть которого – кабинет шефа – охранялась с пульта милицией, Устиныч отношения не имел, и все функции его заключались в том, чтобы в случае ночного пожара позвонить по ноль-один. Федор, которого злая шутка о расправе над немощным пенсионером покоробила, неодобрительно покачал головой и направился к выходу из кабинета.

На самом деле такая вольность в иное время могла дорого ему обойтись, но сейчас Куницына ни это, ни сам Федор уже не интересовали. Он поднял мобильный, ткнул кнопку и, коротко бросив: «Коля, заводи, едем домой!», принялся одеваться. Через три минуты, когда Федор, сидя на своем месте, тер лоб над проблемою ночлега, Алексей Куницын, одетый в легкую дубленку от «Boss» стоимостью, наверное, в небольшое состояние, появился из дверей кабинета, запер его, опечатал пломбу маленькой печаткой и проследовал на выход, даже не кивнув на прощание Федору. В руках у него был тот самый изящный кейс.

Рецепт выздоровления, «прописанный» врачами, был прост – два раза в год по две недели класть ребенка в стационар, в главную педиатрическую клинику Москвы – Морозовскую, постоянно колоть витамины и алоэ. На все лето – желательно к морю, в Крым, в Евпаторию, в какой-нибудь из многочисленных тамошних детских санаториев. И главное – любой ценой уехать из продымленной смертельными выбросами литейно-механического сырой люблинской коммуналки с окнами на север.

Когда Федор на вопрос начальника о возможности переночевать вне дома ответил, что, дескать, нет проблем, он имел в виду гостиницу. Однако уже после первых десяти минут детального изучения вопроса стало ясно, что представления Федора об избытке в огромной Москве недорогих и приличных отелей были не вполне верными.

То есть, за триста-четыреста и выше долларов в сутки выбор был огромный. Отелей в реальной ценовой категории было уже гораздо меньше, при этом в самых недорогих гостиницах мест не было и не предвиделось на пару вечностей вперед. И только просидев на телефоне не меньше часа и натерев трубкой мозоль на ухе, Федору удалось найти два постоялых двора, готовых поселить у себя усталого путника за относительно скромную мзду в пятьдесят условных единиц в сутки. И то в одном из них сказали, что свободен всего один номер и что если уважаемый господин не прибудет к ним в заведение максимум минут через пять, то они ни за что не ручаются.

Федор мысленно смачно их послал и сосредоточился на последнем варианте. Здесь было вроде бы все по-людски, любезная женщина-администратор готова была ждать, пока Федор доберется до их окраины, и Федор уже начал было диктовать паспортные данные для брони, но вдруг, прервав на полуслове общение, тихо положил трубку на рычаг. По запарке он совсем забыл, что сегодня два раза катался на такси, оба раза щедро расплачиваясь с водилами, и что от полутора тысяч рублей, которые были у него в кошельке с утра, сейчас осталась хорошо если половина.

Федор встал и кругами заходил по офису. Вот это номер! С деньгами особых проблем не было, потому что завтра «белая мышь» Роза Анатольевна выдаст зарплату, но где провести отделяющую его от этого прекрасного момента сегодняшнюю ночь? Не на одном же, на самом деле, матраце с Устинычем, сейчас пускающим зловонный папиросный дым и гулко кашляющим в курилке! Может быть, осчастливить, набившись на ночлег, кого-нибудь из старых друзей?

Федор в уме быстро перелистал записную книжку и понял, что осчастливливать, собственно, некого. Кто-то из той, прежней жизни, под любым предлогом точно откажет, кому-то Федор под страхом смерти не стал бы звонить сам. Остальных, имея все-таки вариант ночевки в офисе, не хотелось беспокоить, тем более рискуя после длительного и скучного упрашивания услышать в результате вежливый отказ. Так что же – спокойной ночи, Устиныч?

В последней надежде, что кто-то из потенциальных соратников по ночевке остался не охваченным мысленным взором, Федор вынул из кармана свою затрепанную записную книжку. Но тщетно он листал ее замусоленные странички вперед и назад – ни одной мало-мальски подходящей кандидатуры не было, хоть умри. Федор закрыл бесполезную книжицу, подумав, что надо бы купить новую, а то такую на людях и вынуть-то из кармана стыдно. Вон рассыпалась вся, а на замусоленном ступенчатом обрезе буквы алфавита были уже с трудом различимы. Вот какая это буква после И – то ли К, то ли Л. Да нет, точно Л, а где же К?

И тут сердце у Федора сладко сжало, потому что он вспомнил, где К. Он эту страничку сам вырвал много лет назад, потому что на ней был записан телефон Кати. Так сильно после женитьбы Федор хотел вычеркнуть из сердца всякие воспоминания о бывшей зазнобе, которую он бросил ради Ирины. Ровно до этой минуты Федор был уверен, что это ему удалось.

В свою бытность военным строителем взаимоотношения Федора с представительницами прекрасного пола имели очень своеобразную периодичность. Совершенно не имея во время работы свободного времени, Федор знакомился с женщинами строго в период своих отпусков. За год отношения с пассией, как правило, утрачивали актуальность, и в свой очередной отпуск Федор находил себе новую. Такая зависимость прослеживалась на протяжении трех или четырех лет и уже казалась Федору аксиомой.

И тут он встретил Катю. Они познакомились в пивном баре, куда Федор с приятелем зашел попить безальтернативного тогда «Ячменного колоса». Затем же, естественно, оказались в заведении и Катя с подругой-студенткой, решившие употреблением пенного напитка отметить праздновавшийся в ту субботу День физкультурника. Немногочисленные в те последние советские годы пивняки пустыми не были никогда, и обе пары плечом к плечу простояли в очереди на вход полтора часа.

Еще на улице Федор обратил внимание на очень симпатичную рыжую девушку рядом в очереди. При этом она была рыжей совершенно не в общепринятом смысле этого определения. Не было светлых глаз с красноватыми веками, белой кожи, так подверженной действию солнечных лучей, лисьего огня в обязательно курчавых волосах. Не было даже намека на веснушки. Ее волосы цвета темной бронзы сами собой разделялись на толстые тугие пряди и струились, как у боттичеллиевской Венеры. Кожа ее от природы была как будто слегка, самую малость, загорелая. Это уже потом выяснилось, что дальние Катины корни тянулись в Узбекистан, но тогда Федор никак не мог понять, откуда в разгар дождливого и прохладного в тот год московского лета на лице и запястьях его новой знакомой мог взяться такой совершенно не местный загар? А глаза!.. Ее глаза были не просто зелеными, а удивительного изумрудного цвета, и вся она была как медно-золотая оправа, обрамляющая эти два огромных прекрасных изумруда! А местами, как потом выяснилось, Катя была на самом деле золотая, потому что волосы на ее теле были совершенно цвета этого благородного металла.

Отстояв очередь, за столиком на четверых они тоже оказались вместе. После первой же кружки Федор представился и в ответ на вопрос, а как зовут его визави, услышал такое напевное и мелодичное: «Ка-ати-я-а!», что вопрос о том, кто станет его «somebody to love» как минимум до следующего отпуска, перестал быть для Федора актуальным. Тогда Федор еще не знал, что ни в следующий, ни в послеследующий свой отпуск ему не захочется искать себе никого нового.

У них вспыхнула сумасшедшая любовь. Катя оказалась очень легка в отношениях, как шампанское – пузырьками искрясь жизнелюбивой веселостью, при этом абсолютно не будучи бездумной пустой хохотушкой. Любую жизненную проблему встречая неизменным «Прорвемся!», она не была при этом легкомысленной; не будучи слишком начитанной и услышав от Федора что-то для себя новое и интересное – поверхностной и скоропалительной в суждениях. В ежедневном общении она была неконфликтна и уступчива; ее можно было охарактеризовать как обладательницу безусловно легкого характера, но в иных вопросах она придерживалась настолько четких, несгибаемых принципов и норм, что непонятно было, откуда берется такая твердость в столь воздушном, радужном на вид существе.