Именно поэтому, как ты знаешь, я сблизился с этой девушкой. Чтобы проверить, смогу ли я сломать её, как это любишь делать ты. И её подругу заодно — почему бы и нет? Я верю в них. Я верю, что они не сдадутся, даже когда узнают всю правду. Ведь в противном случае именно мне придётся взять на себя бремя надежды, а как ты понимаешь, поверить в них куда проще, чем мне, жалкому винтику в общем механизме, поверить в себя.

Именно поэтому передо мной сейчас стоит человек, в котором ещё живо чувство, что ты ненавидишь. Он готов умереть, но не по собственной глупости, не поддаваясь отчаянию, а лишь для того, чтобы дать надежду остальным. Разве это не прекрасно? И отвратительно, для тебя. Ты хорошо меня знаешь, бросая этот вызов. Ты понимаешь, что если мои ожидания не оправдаются, находиться рядом с бездушными картонками вместо людей будет для меня сущей пыткой. Таким образом, мы все оказываемся в выигрыше! Либо я покину общество слабаков, либо умру ради надежды Супер Талантов. А ты… ты получишь своё зрелище.

Именно поэтому, когда человек передо мной спрашивает, зачем я это делаю, мне остаётся лишь ответить:

— Я ненавижу отчаяние.

***

— Хорокеу!

— Женщина, я молчал!

— Ты громко думал.

Неудивительно, что Касуми вмешалась вновь: сноубордист наградил Комаэду таким взглядом, что Мио стало по-настоящему страшно. Как будто все только и ждали возможности переложить ответственность на другого. Именно это и смущало девушку, которая знала ещё по опыту предыдущих Судов, что человек, против которого первым делом решают ополчиться её одноклассники, в итоге оказывается невиновным.

С другой стороны, мысль о вмешательстве Комаэды высказала Нанами. И несмотря на своё странное поведение в последнее время, до этого все её предположения были безошибочны. Если бы не Чиаки, все предыдущие Суды наверняка закончились бы смертью невиновного. Остатки логики в урагане эмоций Мио просто кричали: нельзя игнорировать её слова. Привязанность к Ритцу твердила о том же. Только привязанность к Нагито была против.

Но ведь решать не ей одной? Смысл всех этих разборок — прийти к общему решению. Дело не в Нанами или Шикамару или даже Нагито, каждый из них вносит свой неоценимый вклад в долгий путь к правде. Ноутбук, игрушка Касуми и многое другое — улики, ставшие плодом совместной работы. И ни в коем случае нельзя выделять кого-то одного, как единоличного лидера, самого умного и проницательного. Поэтому и она, Мио, должна думать. Отринуть эмоции. Ведь, возможно, именно её усилие станет решающим.

Всему этому, в своей странной и загадочной манере, учил её Комаэда. Зачем же убийце создавать себе соперника? Зачем помогать, если он хочет предать их? Это ведь не могло быть очередной игрой счастливчика: если все узнают, что он стоял за двумя смертями, Нагито тоже ждёт смерть. Ведь таковы правила. Он что, положился на свою удачу даже в такой опасной ситуации? Нет, слишком рано переходить к выводам. Ничья вина ещё не доказана. Ни Ритцу, ни Комаэды. И сейчас её первостепенная задача в том, чтобы связать воедино все ниточки, тянущиеся от найденных ими улик.

— То есть футболка Комаэды тоже подходит, потому что красный рисунок может быть скрыт кровью, — подытожил Шикамару. — Логично. И если мои глаза мне не изменяют, у них с Ритцу примерно один размер. Который точно мал для Зоро.

— Ритцу мы уже выслушали… — подняла голову Мио, глядя на Комаэду. — Тебе ведь тоже есть, что сказать?

Разумеется, его первым ответом была улыбка.

— Я бы и сам пришёл к выводу, что эта одежда принадлежит кому-то из нас двоих, — поднял указательный палец Нагито. — Но тогда самый первый вопрос, который должен вас беспокоить — можете ли вы узнать, чья она? Если нет… — его голос резко стал ниже, будто кто-то исказил звук, — боюсь, эта теория никуда не ведёт.

— Что, признаваться не собираешься? — Проворчал Хоро-Хоро под неодобрительное шиканье Касуми. Но Мио и так знала, что всё придёт к этому. Нагито давно показал себя человеком, готовым поделиться информацией, но лишь в том случае, если ты сможешь дойти до каких-то фактов самостоятельно. И раз он задаёт этот вопрос, получается, все нужные улики находятся в их руках.

— Так, а кто-нибудь взял эту футболку с собой, чтобы мы могли её осмотреть? — Спросила Касуми, перекрикивая своего рядом стоящего друга. И буквально спустя секунду прямо в лицо сноубордиста прилетел скомканный кусок ткани. Комаэда приветливо помахал рукой:

— Отличный вопрос! Как хорошо, что я об этом позаботился, — добавил Нагито, игнорируя громко матерящегося Хоро-Хоро.

Касуми взяла футболку из рук одноклассника и показала её остальным. Ничего нового лично Мио не увидела: всё то же огромное пятно и надрез в месте ранения. Как же теперь понять, что скрывается за кровью? Ткань пропиталась ей так, что и на свет ничего не было видно. Бирки тоже никакой не оказалось. А что, если…

— Монокума, я хочу…

— Нет, стирать я её вам не дам, раньше нужно было, — хихикнул Медведь, и Акияма обречённо вздохнула. — На что вам дано время перед Судом, спрашивается? Рассказывать о своём детстве и страдать? Нет, дудки. Я могу помочь вам с транспортировкой улик, найденных в ходе расследования, но на этом моя добрая воля исчерпана!

Мио снова посмотрела на Комаэду, которого заявление директора ничуть не шокировало. Получается, снова всё идёт по его плану? Если в их распоряжении только улики, может, он думает, что в ходе расследования им попалось что-то, чем можно вывести с футболки кровь…

— Блин, это всё очень клёво, но уберите от меня эту тряпку, она ужасно пахнет! — Хоро-Хоро зажал нос, делая пару шагов в сторону.

— Что ты сказал? — Неожиданно пробормотала Мио, даже не глядя на сноубордиста. Она уже слышала эту фразу. Слово в слово.

«Ужасно пахнет…»

«Извини, этот отбеливатель ужасно пахнет.»

И теперь она поняла. Всё это время счастливчик был прав: только она, Мио, могла решить эту загадку. Только она видела в комнате Нагито вещь, которая станет ключом к поиску убийцы.

Дело не в их отношениях с Ритцу, а в отношениях с Комаэдой.

— Монокума, ты сказал, что можешь принести сюда найденные нами улики, так?

Директор почесал подбородок плюшевой лапой.

— Да? Вроде говорил что-то такое, хотя я не уверен…

Мио нахмурилась. Он с ней играл, и она это знала.

— В комнате у Комаэды был отбеливатель для красок, я видела его сегодня утром. Это очень важная улика, не мог бы ты его нам принести?

— Кого? Комаэду или отбеливатель?

— Отбеливатель!

Монокума потянулся куда-то за трон, и басистка готова была удивиться, что медведь принёс его заранее, но от этого зрелища её отвлёк знакомый голос.

— Подожди. Ты была у Комаэды в комнате?

И снова Ритцу. Смотрит так, что Акияме вновь не по себе. Без вины, без чувства страха, это что-то едкое, и Мио понимает, что происходит, вспоминая все их разговоры в последние несколько дней.

Тайнака ревнует.

— Я зашла, чтобы разбудить его утром, — призналась Мио, понимая, что сейчас происходит в голове её подруги. Та отказалась пойти на завтрак, в итоге на её месте оказался Комаэда. Такая глупость, но… любовь творит с людьми страшные вещи. И, наверное, эту ревность басистка могла понять. Ей не хотелось делать подруге больно, но врать сейчас, когда у них и так мало объективных фактов, было бы совершенно глупо.

А ведь она действительно стала воспринимать комнату Комаэды, как одну большую улику… И точно в подтверждение её мыслей Шикамару задал вопрос:

— Ты видела что-то ещё?

— Да, — кивнула басистка. Она решила, что стоит описать свои воспоминания как можно подробнее, учитывая то, что Комаэда сейчас находится под всеобщим подозрением. И если счастливчик действительно был в чём-то виноват, его комната могла скрывать нечто важное. — У него на полу был красивый ковёр — из комнаты искусств, по его словам. Мольберт с красками, отбеливатель для них, всё оттуда же. И… — наверное, это не самая важная информация, но всё же, — он рисовал девушку с длинными светлыми волосами, заплетёнными в хвосты.