— Это трудно, — голос Тайнаки неожиданно дрогнул. — Ты думаешь, я не хочу признаваться в убийстве. Будь это так я бы потеряла свою жизнь, наверное, но это не страшно. Ну, страшно, но не настолько. — С каждой фразой Мио понимала всё меньше, но слушала, в надежде наконец-то разобраться. — Куда страшнее потерять тебя, и если я скажу всё как есть, случится именно это. Наверное, ты не понимаешь, но ты в любом случае не поймёшь. Я молчу не только ради себя и не только потому, что мне страшно.

Мио покосилась на Монокуму. Обычно в такие моменты он прерывал затянувшееся обсуждение, пытаясь оборвать Суд как можно скорее и подвести их к неверному решению. Но сейчас, кажется, даже он внимательно наблюдал за их разговором. Неужели, всё идёт по его задумке?

— Ты же говорила, что ничего не боишься. Разве я когда-нибудь отталкивала тебя и твои секреты? Если дело не в убийстве, то в чём? Зачем ты рушишь нашу дружбу своими секретами и ставишь себя под удар? — Торопливо говорила басистка, атакуя всё новыми вопросами. Наверное, ей не стоило так давить, но она знала, что так просто выйти из этой ситуации уже не получится.

— Рушу нашу дружбу?

Ритцу замолчала, будто её саму удивила эта фраза. В зале повисло томительное молчание, и Акияма ждала, что остальные скажут хоть слово, но даже Комаэда был непроницаем и выжидающе смотрел на барабанщицу.

— Я пойму тебя, — с уверенностью сказала Мио, чувствуя, что если речь не идёт о произошедшей сегодня трагедии, она готова принять всё, что взбрело в голову её подруге.

Ритцу смотрела так, словно не могла поверить в это.

— Неужели, я это и правда так хорошо скрываю? Ты куда внимательнее меня, но так и не заметила. Это странно, да, Мио? — Она начала откуда-то издалека, запутывая клубок ещё сильнее. — Я… я люблю тебя.

— Я то…

— Нет. Ты не понимаешь.

Девушку вновь обдало холодом, но уже не от слов подруги. Это чувство пришло откуда-то изнутри, как резко хлынувший дождь. Она хотела что-то сказать, но слова просто не шли. А Ритцу улыбалась, и эта улыбка была светлой, но пропитанной с трудом уловимой грустью.

— Я люблю тебя, как герои всех этих фильмов, которые мы смотрели. Как парни из нашего класса, которые носились за своими девушками. Как рыцарь принцессу. Понимаешь?

Она понимала.

Нет. Это невозможно было понять.

Мио застыла на месте, с ужасом осознавая, что у неё не получается даже дышать. Мир в этот момент сузился до размеров той низкой девушки, что стояла напротив неё. Её взгляд резал без ножа, и Акияма знала, что та готова принять любой её ответ. Но дать его было шагом, на который басистка не могла решиться.

И пусть весь остальной мир вмиг стал блеклым, она чувствовала себя слепым, что неожиданно обрёл зрение. Каждый их момент с Ритцу, все её фразы, малейшие прикосновения, когда подруга брала её за руку: всё это внезапно предстало под другим углом, обрело смысл, точно кто-то вывернул наизнанку привычное восприятие. И те грустные взгляды, тяжёлые вздохи, которые Мио не раз замечала. Стоило только спросить, в чём дело, как Ритцу вновь обретала прежнюю себя, и теперь, по кусочкам, та маска рушилась, открывая истинную девушку, всё это время скрывавшуюся в тени. Правда была острой, неприглядной, болезненной, и так оно и должно быть. Сладость — то, что свойственно лишь лжи.

Как будто Суд вершился не просто над убийцей, но над самой Ритцу, и эта улика стала решающей. Подумать только, что всё это время они с упорством искали истину, находили её и страдали. Стоили ли эти поиски того? Какая-то часть Мио отдала бы всё за то, чтобы вернуться назад на несколько минут. Пребывать в неведении и дальше, не желая разрываться на две части. Но это была её трусость. Та, что принесла немало боли её подруге, когда Акияма с поразительным упорством игнорировала все сигналы, немые крики о помощи и страдания, с которыми приходилось мириться Тайнаке.

И, возможно, храбрость Мио принесёт Ритцу ещё больше боли.

Она молчала. Колебалась. Понимала, что пути сейчас всего два. И если бы она точно знала, что готова дать положительный ответ, не было бы этой затянувшейся паузы, когда даже в воздухе чувствуется напряжение натянувшихся струной нервов Ритцу. Было бы куда проще дать и отрицательный ответ, ведь врать Мио не могла, но и этой решимости она в себе не чувствовала. Басистка оказалась где-то посередине, с признанием Ритцу осознав, что и сама не уверена в том, как определить свои чувства.

Да, она несомненно любила свою подругу. Но задуматься о природе этой любви, этой привязанности — ей никогда не приходило это в голову. Присутствие подруги, что всегда была рядом, её постоянная защита и неунывающий до недавних пор нрав воспринимались как должное. Сколько же фильмов о неразделённой любви они посмотрели, когда Мио хотелось немного грустной романтики? Сколько раз она всадила нож в сердце своей подруги, сама того не зная и не желая знать?

И кто же после этого настоящий убийца?

— Мио…

Губы Ритцу были сомкнуты, а руки крепко сжимали трибуну. Басистке потребовались целые мгновения, чтобы понять, что к ней обращался другой человек.

Это была Нанами. Девушка, примерно одного роста с Ритцу, смотрела прямо на Мио. Её взгляд был похожим на тот, что принадлежал Тайнаке. Совсем не так ещё недавно смотрела на окружающих геймер, и Акияма с непониманием чувствовала, как и в этом добром сердце просыпается странный, чужеродный лёд. И тут же вспомнились все разговоры о предательстве, все странности, окружающие Чиаки.

Взгляд Нанами тоже был острым, проникающим под кожу. Но какими-то остатками своего замутнённого сознания Мио поняла: почему-то это лезвие предназначалось не ей. И все эмоции, исходящие от Чиаки, тоже были направлены в сторону кого-то другого. Но вот кого?

— …я знаю, что это не моё дело, но я хочу сказать кое-что, — продолжила она, говоря уверенно, но в то же время будто бы не зная, стоит ли продолжать. — Ты не обязана делать выбор сейчас. Мы не выбираем кого любим. Невозможно заставить себя почувствовать это. Но с другой стороны, чтобы ощутить и осознать какие-то чувства в себе, необходимо время. Поспешный ответ сделает больно и тебе и Ритцу. Тем более… — она перевела взгляд в сторону Монокумы, и Мио внезапно осознала, кто был причиной бурлящих в Чиаки эмоций, — …мы собрались здесь, чтобы найти убийцу. Я не присутствовала при расследовании, но то, что ты сказала перед этим, навело меня на некоторые мысли. Ты ведь считаешь одежду Ритцу уликой, так?

Мио отрешённо кивнула. Слишком резким для неё был этот переход. Она не могла сосредоточиться на том, что ещё недавно занимало все её мысли. Теперь, куда бы она ни посмотрела, везде стояла смиренно молчащая Ритцу. Везде был её виноватый взгляд. Разве они могут вот так просто оставить эту тему? Этот разговор не стоило начинать. Не то время, не то место, когда они на волоске от смерти и окружены множеством других людей. И только Мио виновата в том, что давила на подругу и не оставила ей иного выхода.

— В таком случае, она не может быть единственной подозреваемой, — закончила Нанами.

Мио и Ритцу, что упорно не хотели смотреть друг на друга, удивлённо переглянулись. И басистка поняла: ослеплённая болью и недоверием к подруге, она загнала саму себя в угол. Она пыталась не обвинить Тайнаку в убийстве, а лишь вывести на свет все эти скрытые эмоции, которые стали чересчур заметны. А что теперь, когда причиной всех переживаний оказалось нечто совсем другое, что Мио до сих пор не могла принять? Нет, Ритцу не врёт, это точно.

Футболка… она ведь обвинила её из-за этой белой футболки. Меньше чем те, что носит Зоро.

И почему она вновь чувствует себя слепой? Ведь Ритцу — не единственный человек, подходящий под замеченную ей улику. Был и другой одноклассник, которого стоило подозревать. Тот находился так близко всё это время, что Акияма не видела ни одного доказательства, направленного в его сторону. Мог ли он специально запутать её, спровоцировав эту ссору с Ритцу, чтобы избежать наказания? Или же она опять запутала саму себя?