– Давай мне свою коробку, – ласково сказала она.

– Я справлюсь, – прозвучало грубо. Я не хотел обидеть маму, но она должна была понять, что я могу сам донести эту маленькую коробку до машины. Ведь руки – то у меня целы.

– Действительно, пусть сам несёт. Он же пацан. Пацан справится, – вмешался Михаил.

Тем временем, вещи были перенесены в фургон. Пришла пора прощаться со старым домом. Здесь прошли все мои семнадцать лет. Это были счастливые годы. Уже переехав за порог, я оглянулся. Квартира была пуста – страшное зрелище. Мама продала её. Продала со всеми воспоминаниями. Здесь навсегда останется, по крайней мере, для меня душа отца. Он многое сделал сам в этой квартире, а мы бросали всё это.

Специально для меня мама вызвала социальное такси. Страх перед поездкой на автомобиле не исчез, а наоборот разросся до невероятных размеров. Мои ладони вспотели, и сердце билось часто – часто, совсем как у кролика. В детстве у меня был кролик по имени Банди. Он слыл хулиганом, но я очень любил его гладить и ухаживать за ним. Кролики от природы пугливые существа. Так вот, когда Банди пугался, я наблюдал за ним. Вернее за его пушистой рыжей шерсткой, что поднималась и опускалась в такт его сердцебиению – часто – часто. Так же и моё сердце, словно барабанная дробь, отсчитывало мгновения до судного часа. Я не хочу быть чёртовым кроликом. Хочу победить страх. Я дышал глубоко, вёл счёт вдохам и выдохам. И как ни странно, сердце успокоилось, когда я очутился в салоне металлического монстра.

Мама, как всегда была рядом, взяла меня за руку. Караван, состоящий из двух фургонов, одной легковой машины и социального такси, в котором, собственно мы и находились, тронулся, унося нас в будущее. Каким оно будет, я не желал представлять. Взглядом я провожал родные места, мысленно прощаясь с ними. Старые берёзы махали нам на прощание золотыми ветвями. Гибкие ивы грустно роняли листву, словно плакали, расставаясь с нами.

Когда мы выехали на автостраду, я задал маме вопрос, который уже давно занимал меня, но я не имел случая задать его.

– Мам, как прошли похороны отца?

Водитель с любопытством посмотрел на нас в зеркало заднего вида. По лицу матери, вдруг пробежала тень. Плечи поникли.

– Мам, если хочешь не говори, – я сжал ее руку.

– Нет, нет, всё в порядке, – глубоко вздохнув, ответила она и вновь выпрямилась, улыбнувшись. Только глаза выдавали печаль, что давно поселилась в её сердце.

– Пришло очень много людей проститься с ним. Погода, конечно, подвела. С утра лил сильный дождь. Но всё прошло хорошо – и похороны, и поминки, – она отвернулась от меня и стала смотреть в окошко. Я больше ни о чём не стал спрашивать и дорогу мы продолжили в молчании.

Наш новый дом располагался в старой части города, где жизнь считалась относительно недорогой. Здание было невысоким. Всего строение насчитывало пять этажей, и покрашено блекло – розовый цвет. Оно не произвело на меня такого отталкивающего впечатления как мой старый дом, и уж тем более не напоминало тюрьму, к тому же я заметил пандусы. А квартира располагалась, как говорила мама, на первом этаже. Эта малость меня порадовала. И я устыдился своей радости. Я стал предателем. Я предал память о старом доме. Я боялся предать память об отце.

Грузчики и Михаил споро разгружали машины с мебелью. Я предпочёл остаться на улице и осмотреться. Спортивной площадки рядом с домом не было. Имелась только маленькая детская песочница. Её окружал небольшой парк из берёз и пары тополей. Клумбы, как водится в большинстве российских двориков, были сделаны из старых автомобильных шин. Цветы в них поникли.

– Ну что, огляделся? – я даже вздрогнул от неожиданности, услышав голос Михаила за спиной.

Я утвердительно кивнул, давая тем самым понять, что не намерен общаться с ним. Он пристально смотрел на меня, будто пытаясь что-то понять.

Где-то вдалеке лаяли собаки. Солнце садилось, и его уже не было видно из-за высоких крон деревьев. Свет его умирающих лучей таял в жёлтой листве. Стало холодать. Мы с Михаилом замерли на месте, сцепившись взглядами. Он был приветлив со мной, добр к маме, но я не хотел, чтобы этот человек находился с нами рядом.

– Пошли, твоя мама зовёт ужинать, – Михаил первым отвёл глаза и прервал молчание. – Тебе помочь?

Я рассчитал то расстояние, что предстояло преодолеть (а я отъехал от дома довольно далеко), вспомнил о пандусе и согласился принять помощь Михаила. Мы очень быстро оказались у дверей квартиры. Вот он – новый дом. Мною овладело волнение, ведь ещё никогда я не переезжал на другое место. Михаил нажал на кнопку звонка. Мама распахнула дверь и улыбнулась. Она уже успела распаковать тарелки и чашки. На плите одиноко стояла кастрюлька с чем-то вкусным. Аппетитный аромат заполнил кухню. Я почувствовал, что голоден. Однако то, что мама пригласила Михаила поужинать с нами, значительно испортило мне настроение. Они о чём-то разговаривали, но я ничего не слышал. Злость кипела во мне. Как может мама общаться с ним, с этим Михаилом, смеяться над его шутками? Неужели она забыла отца?

Я, молча, ковырялся в тарелке, лишь изредка кидая на них хмурые взгляды. Когда Михаил ушёл восвояси, а мама стала убирать со стола, я решил осмотреть новое пристанище. Раньше мы жили в трехкомнатной квартире, эта квартирка была двухкомнатной и значительно уступала по площади старой. Но здесь большие окна и высокие потолки, что делало комнаты светлыми и просторными.

Как странно видеть наши прежние вещи тут. Некоторые коробки ещё не распакованы. Работы хватит на несколько дней.

Перед сном ко мне в комнату зашла мама. Она выглядела уставшей.

– Что случилось с тобой сегодня? Тебе не кажется, что ты вёл себя невежливо? – спросила она, присаживаясь на кровать, которую я застелил не слишком аккуратно. Вернее сказать, вообще не застелил.

– Ты забыла отца? – спросил я и с трудом отвернулся к стенке, чтобы она не видела выступивших слёз в моих глазах.

– Нет, что ты? Как ты можешь говорить такое? – обиженно произнесла мама.

– Ты была так любезна с Михаилом, – ехидно прозвучало из моих уст.

– Михаил – хороший человек, согласился помочь нам. И вообще такими словами ты меня обижаешь, – я почувствовал, как она встала, затем услышал, как закрыла дверь. Я остался один на один со своими мыслями, которые не давали мне спать.

Встав утром, я нашёл маму в гостиной, которая одновременно служила её спальней. Мама старательно мыла пол. Но я заметил – её глаза опухли и покраснели. Она всю ночь проплакала. Чёрт, кажется, вчера я перегнул палку.

Признавать свою вину всегда сложно. Чтобы унять волнение, я взял тряпку и принялся протирать полки шкафа, настолько усердно, насколько это позволяло моё состояние. Я довольно быстро закончил с теми полками, до которых достал. Потом я начал распаковывать фарфоровый сервис, подаренный маме и папе на свадьбу. Мама им всегда гордилась. Этот белоснежный сервис стал атрибутом праздничного стола в нашей семье.

– Мама, прости меня, – тихо вымолвил я, наконец, собравшись с силами.

Она посмотрела на меня и ничего не сказала. Но я понял, мама уже простила меня.

Вот и наступил мой первый учебный день в этом году. Я не представлял, как он пройдёт. Едва ступив, вернее заехав на школьный порог, я понял, что всё будет куда сложнее, чем я мог вообразить.

Во-первых, это был лицей. Значит, все мальчишки и девчонки ходили в школьной форме. Я не носил школьной формы ни разу в жизни. Форма делала нас неразличимыми и лишала индивидуальности.

Во-вторых, такое обилие пышущих здоровьем и весельем ребят повергало меня в меланхолию. Надо сказать – я никогда не отличался весёлым нравом, и, пожалуй, трудно сходился с людьми. Да и инвалидное кресло не добавляло мне обаяния.

Сейчас, когда я простился с мамой, мне стало неловко, что в школу меня привела именно она. Ведь я уже взрослый. Сердце вновь забилось как барабан, живо напомнив о кролике Банди.