У нее много хороших вещей, она одевается гораздо лучше меня. Может, потому что ее мать не старая. Она вообще родила ее в нашем возрасте, наверняка за это и была сослана к бабке в наше село… Но это не важно… Отец Верки работает дальнобойщиком, вроде как даже родной отец. Тоже молодой, все воспринимает как должное. Во время редких встреч он целует Верку в лоб и уходит спать. Моя мама говорит – он работает меньше, чем заявляет, просто у него есть вторая жизнь… Но и это не важно…

Верка красивее меня, моднее, а вот это уже проблема. Не для меня, для нее. Как только тонкая пачечка с содержимым, запрещенным к продаже несовершеннолетним, падает на дно сумки с учебниками, Верка обо мне забывает и, постукивая каблучками, несется в гущу событий, к Городским, к настоящим. А я остаюсь здесь, и считаю до десяти. Раз… Вдох… Два… Выдох. Три… Вдох.

3

Когда мы заходим в класс, я сажусь рядом с Ленькой. Он тоже ездит сюда на автобусе из другого приближенного населенного пункта (ему идти-то до Города двадцать минут, но он ездит). Домов у них чуть больше, но живется хуже. Все пьют. Его мать с отцом – тоже. Ленькин дом, как и мой, стоит прямо у дороги, по которой едут красивые уставшие машины. Едут работать, отдыхать, едут к родственникам и любовникам, едут на дачи и в бани, едут жить…

А мы остаемся в своих деревянных домах с маленькими красивыми окнами в резных рамах, смотрим через пыльные стекла на эти автомобили и думаем, что скоро придет и наш час, и мы поедем в большие города искать воздух, которым дышать приятнее, чем в наших березовых рощах.

Ленька ворчит и двигает свой рюкзак, я плюхаюсь рядом.

– Ну привет, Волосатый.

– А Верка тебя снова кинула? Хватит ей шестерить. Бессовестная бабенка.

– Но-но! Она тебе не бабенка! – улыбаюсь я и толкаю его локтем в бок.

Ленька тоже кривит рот в подобии улыбки, и мы ждем звонка. Скоро все закончится, скоро начнется другая жизнь. Верка перестанет меня стесняться, и мы все станем одной большой и дружной семьей. Будто что-то щелкнет в головах у всех этих мымр, и они поймут, что жить нужно дружно, что школа – это так романтично или еще какие-то сопли, не знаю…

Просто в один момент все границы стерлись, и мы стали не то чтобы дружить, а всего лишь не обращать друг на друга внимания, делать вид, что все хорошо, а мы милые друзья, которые разлетятся, как выросшие птенцы из гнезда, каждый в свой уютный уголок.

Это случится совсем скоро. Если честно, думаю, мы просто резко повзрослеем , начнем надеяться на выпускной, верить в его магию: вот он случится, как вспышка, и мы все станем взрослыми, красивыми, богатыми, свободными… Ну, а пока…

А пока я сижу на задней парте вместе с Ленькой Волосатым. Он убирает засаленные пряди за бледные уши и выглядит даже симпатичным. Немного сутулый, худощавый и высокий. Его острый подбородок вздернут, а серые глаза похожи на камушки. Он поворачивается ко мне и говорит:

– Хочешь напиться?

– А есть что?..

– Есть. Давай удерем?..

Мы придумываем сложную схему, разыгрывая неправдоподобный спектакль с моим разбитым коленом. Леньке поручают меня проводить, и вот мы уже на свободе. Я выхожу из школы и не забываю хромать. Ленька не смеется, но его глаза горят, и плечи немного подергиваются. Вообще он мне нравится – этакой мрачный отшельник.

Иногда я представляла его комнату, ее почти беспроглядную темноту, озаряемую лишь мистическим светом компьютера . Он сидит, склонившись над синим экраном, его темные волосы почти полностью закрывают лицо, в углу копошатся черви… Что? Почему, откуда черви? Об этом я не думала. Просто это был Ленька, мой Ленька, самый лучший и верный друг.

Мы идем по нашему Городу к реке, в овраг. Но справедливости ради отмечаем, что Город-то не совсем наш… не самый близкий и родной, он просто нас терпит, принимает, защищает, но и этого уже много.

– Ленька, а сигареты-то у Верки остались.

– Верку твою драть надо, палками по…

– Лень, я серьезно…

Он хлопает по карманам куртки и достает скрученную купюру. Немного мнется, бросает рюкзак на подтаявший снег и идет в первый попавшийся магазин. Паспорта у него не спрашивают: он высокий и хмурый. Пока его нет, я буду думать, с чего такая злоба к Верке – действительно обида за меня как за друга или же скрытая симпатия?.. Нет, проще. Подростковая страсть. Палками по… Я в красках представляю, как Ленька срывает с нее черную юбчонку, Верка кричит, но тонкие ивовые ветки уже занесены в воздух. Хлясь! Хлясь!

– На, куряка.

Ленька с ходу бросает мне беленькую пачку с красными буквами. Я ловко вскрываю ее и чиркаю спичкой.

– Спасибо, друг.

Мы доходим до оврага и садимся на поваленное дерево. Ленька начинает копошиться в рюкзаке, а я курю уже третью.

– Будешь?

– Ты же знаешь… Я и дым-то терплю только из-за тебя. Вообще пассивное курение еще опаснее. Я, можно сказать, тут жизнью рискую…

– Ах ты, мой смельчак! – Раскидываю руки, словно хочу кинуться к нему в объятья, и громко хохочу, давясь дымом и роняя сигарету. Ленька достает бутылку.

– Это что?

– Водка. У матери спер.

– Ну и дурак. Я это пить не буду.

– Я тоже.

– Так чего мы сюда тащились тогда?..

Ленька выдерживает небольшую паузу, а потом не глядя на меня, совсем просто и спокойно говорит:

– Смотри на реку. Или будешь спорить, что здесь хуже, чем в школе?

– Не буду.

– Тогда молчи.

И мы сидим и просто смотрим на воду. Лучи прыгают по маленьким волнам. Глазам немного больно, но лицо охватывает приятное тепло, здесь легко дышать. Дышать и молчать.

В такие минуты мне кажется, что я могу быть счастлива. В такие минуты я думала, что даже смогу полюбить Леньку. Тогда я не знала, что пройдет каких-то полгода – и моей матери не станет. Вернее, она останется, но будет живым мертвецом, не помнящим ни прошлого, ни настоящего.

Тогда, сидя на берегу рядом с самым настоящим мужчиной, я думала, что жизнь умнее меня, что я просто не могу разгадать ее замыслы, ее интриги. Но она и не собиралась загадывать мне загадки. Через шесть месяцев у мамы случится инсульт, и я больше не буду сидеть на этом чертовом бревне. Я быстро повзрослею, умру и воскресну не Фениксом, а роботом-пылесосом, который выносит «утки» и готовит пригорелую кашу…

Но сейчас этого не существует, есть лишь я и Ленька… Ленька…

Я бы и сама подумала, что влюбилось в этого странного молчаливого парня, но было несколько «но».

Первое «но» казалось мне больше не недостатком, а особенностью. А вот со вторым мириться не получалось. Во-первых, иногда мой Волосатый друг слегка заикался. Этого можно было и не заметить, некоторые из одноклассников до сих пор не знали про эту его особенность.

Ленька мог говорить спокойно неделями, небольшими и печальными словами, а потом его словно подменяли, и он не мог выдавить из себя ни слова. Это меня не пугало, скорее тревожило: в такие моменты я ощущала, что нужна Леньке как никогда, что он или мир вокруг него меняются. Но обычно Ленька просто уходил от меня, небрежно толкая плечом, и я не лезла к нему вплоть до его дружеского кашля за моей спиной.

Мы никогда не общались после школы. У нас было негласное правило: наше время, все, что нас связывает, – только школа или те часы, пока мы должны быть там. Этот вечер на реке был удивительным исключением, и… означал новую точку отсчета. Я не знала Ленькиного телефона, он не просил мой. Даже в Интернете мы не переписывались, хотя иногда просматривали унылые странички друг друга, заполненные лишь ссылками на различные фильмы и клипы. Никакой идентификации с самими собой, это что-то другое. Просто способ иметь свое отражение в ином пространстве. Это как гипноз, как контролируемый сон…

Но вернемся к его особенностям. Во-первых, эти странные заикания, которые я с легкостью прощала и придумывала им миллион оправданий, но во-вторых….