Мы дружно, в колонну по одному, заходим в столовую, снимаем шапки, встаем по десять человек за каждым столом. По команде сержантов можно садиться и приступать к завтраку. К нашему удивлению, на завтрак, дежурный по столу – один из курсантов – разливал по тарелкам красный борщ. Кто-то из курсантов за соседним столом неосторожно выказывает недовольство, что в бачке с борщом нет ни единого кусочка мяса или хотя бы косточки.

– Жрать охота, едим одни овощи, как ослы. Гоняют как львов, а мяса не дают! Хлеба мало! Повар и хлеборез все мясо съели? Или кто-нибудь другие? Ка-злы!

В столовке воцарилась гробовая тишина. Намек более чем прозрачен и, объяснять, кто такие «другие», нет необходимости. Сержанты прекратили есть и встали. Я понял, что сейчас что-то произойдет, но проникся истинным уважением к тому солдатику… Было ясно, что сержанты этого базара просто так не оставят. «В противном случае не мы, а они в следующую ночь будут жарить нам картошку», – подумал я и улыбнулся своим смелым мечтам…

Цибулевский поправил ремень, вытер усики и заорал, словно освежеванный боров. Крик был направлен в комнату повара «деда»³⁷.

– Эй, на камбузе, рысью сюда!

– Ну, шо? – донесся из комнатушки голосок повара.

– Хто мясо у «слонов» схавал, не знаешь? – смеясь, крикнул Цибулевский.

– Ча надо, Ванятка? Кому тут мало мяса? – явился жирный повар, совсем не похожий на десанта.

– «Слоны» голодают, бунтуют, не ровен час, затопчут нас! Бегом за мясцом! – прикрикнул «Цибуля».

– Мяса нет. Прапора съели, еще вчера. Осталось только на костях, – начал оправдываться повар.

– Неси, то, что «куски»³⁸ не доели, резче давай! Жирный котяра! Ха-ха! – заржал наш «замок». А мы узнали, что «кусок» – это и есть прапорщик Советской Армии.

– Щас будет мяско! – повар зло засмеялся и убежал, тряся своими ляжками.

Сержанты дружно ржут в предвкушении представления. Через минуту повар появляется с большим баком, наполненным, видимо, припрятанным мясом. Он носится с важным видом между столами и раскладывает содержимое своего десятилитрового бака по столам. Вот и в наш бачок, с остатками борща, плюхается огромная кость. И через мгновенье, мы видим перед собой нижнюю челюсть то ли коровы, то ли лошади, с ровным рядом желтых зубов. Один курсант выскакивает из-за стола и выбегает на улицу, зажимая свой рот. Сержанты и повара держатся за животы от хохота. Завтрак закончен, время вышло. «Цибуля» ворчит себе под нос, что хавать сытно будем ночью, и чтоб наелись надолго. Нам жаль, что концерт прошел без зрителей – офицеров, а то этим сволочам было бы несдобровать. Но кто доложит взводному или ротному? Взять на себя роль стукача – желающих нет. Мы наивные дети и не могли предположить, что вся эта ситуация была спровоцирована, а правильней сказать спланирована командованием дивизии как неотъемлемая часть подготовки солдата войск специального назначения.

Через полчаса мы вновь стоим в строю. Командиры взводов настойчиво и строго спрашивают еще раз: «Все ли из нас здоровы, нет ли потертостей и мозолей на ногах». Пять, шесть курсантов выходят из строя. Остальные по учебной тревоге бегут в роту. Мы получаем оружие, каски, противогазы и отправляемся в лес. В батальоне марш-бросок на десять километров, с полной выкладкой.

Бежать в зимнем бушлате под холодным дождем и мокрым ветром, мерзкое занятие. Тропа намокла, превратилась в пластилиновую массу. Офицер, все тот же лейтенант по физподготовке, сигналами показывает нам, что можно бежать по асфальтированной дороге, идущей рядом. Сержанты подгоняют курсантов и матерят сырую литовскую погоду за ее непредсказуемость. Многие пацаны раскисли и переходят на шаг, каски съехали на нос и здорово мешают бегу. Честно, наши пехотные каски образца 1943–1947 годов – просто беда. Тяжелые, неустойчивые на «черепе» солдата, серьезно уменьшающие скорость подразделения при скрытной смене позиции или кроссе, они давно устарели. Хороши они, пожалуй, только в глубоком окопе, когда ты свернулся калачиком и с замиранием сердца ждешь окончания артналета фашисткой гаубичной батареи. В современном бою они бессильны против пуль и осколков, и только счастливый случай, и молитва спасет от усталого осколка, падающего на голову бедного новобранца.

Сержанты, бегущие без касок, продолжают ругаться и пинками заставляют бежать, теряющих волю салаг. Офицеры бегут молча впереди, иногда поглядывая на свои часы. Через час, больше половины батальона растянулось по старой дороге на полкилометра, по которой навстречу нам проехала лишь телега с хмурым крестьянином, запряженная старенькой лошаденкой. Здесь, в Литве, на нас смотрят неохотно, словно мы прозрачные и нереальные. Будто нас вовсе не существует.

Эти десять километров уже похожи на бесконечность. У меня начинается приступ нервного смеха, я не чувствую своих ватных ног. Ничего, это всего лишь новая нагрузка, незнакомая мышцам. Это вам не в хоккейной спортшколе бегать по зеленой роще в кедах. Бег с оружием, это полная выкладка. Позже, многие из нас, солдат, поймут, что полная выкладка это нечто другое, а сейчас это лишь учебная имитация.

– Батальон, не в ногу марш! – скомандовал комбат, появившийся откуда-то из параллельного мира. – Мы почти у цели, десантники. Поправить обмундирование на ходу, восстановить дыхание. Легко бегом, марш!

Мы снова бежим, ветер, и дождь ненадолго стихают. Мне легко бежать, наверное, открылось второе дыхание. Мой укороченный АКС³⁹ и так легкий, теперь напоминает пушинку. Хороший автомат – и на грудь его повесить, и за спину забросить, но годится он только для ближнего боя. Когда я первый раз взял его в руки, подумал, что это космический бластер, стреляющий пучками лазерных лучей. Но «деды» назвали укороченный вариант просто «недоносок акаэса», обидно, конечно, но автомат начинает «мазать» при удалении мишени на двести метров. Ну что же, у каждого свои недостатки.

«Цибуля», бегущий рядом, удивлен моей настырности, но сохраняет мрачный вид и злобное выражение лица. Я не смотрю на сержанта, бегу вперед, только вперед. «Пускай ждет, – думаю я, – он не дождется, чтобы я перешел на шаг или вовсе остановился. Он ведь совсем ничего не знает обо мне. Возможно, он думает, если «слон» привез из дома томик Пушкина, то нет сомнения, что он ботаник, слабак и ничтожество. Однако, бывает все наоборот, и Пушкин не был маменькиным сынком. Да, этот «супермен» и предположить не может, что многие его десантные приколы, я узнал еще в школе, в седьмом классе».

Мне иногда кажется, что все в моей жизни, начиная лет с пяти, закручивается вокруг этой ситуации: этого строя мокрых солдат, бегущих под проливным дождем в прибалтийских дюнах, этих казарм, пропитанных потом лошадей и всадников, давно ушедших в небеса, этого лязга оружия, похожего на звон доспехов воинов средневековья. В этом есть какой-то смысл, тайный для многих, но не для тех, кто сейчас в этом, промокшем до нитки железном потоке, направляется навстречу со своими судьбами. «Еще посмотрим, сержант, посмотрим, кто на что способен!»

Всем мучениям приходит конец, и наш первый марш-бросок прекратил свое существование на опушке соснового леса у неизвестной тихой речушки. Мы попадали на сырой и теплый прибалтийский песок. Командир батальона, седой и здоровый полковник, построил всех своих солдат и офицеров, поздравил с первым полевым выходом и первым броском на пятнадцать км. Молодые солдаты переглянулись и расплылись в улыбке. Пятнадцать – это уже неплохо. Подъехала полевая кухня, мы набили наши пустые «барабаны» гречневой кашей с тушенкой и улеглись отдыхать, пользуясь всеобщим затишьем и благоденствием.

Яркое солнце блеснуло над нами, наполнив нас надеждой на лучшее. Через полчаса, или чуть более, мы двинулись в обратный путь. Шли мы бодро и весело, не считая небольшого променада, устроенного сержантами первой роты для своих «слонов». Несколько солдат стали отставать и сбивать строй. Тогда сержанты приказали всем своим одеть противогазы и перейти на шаг. Дурной пример заразителен. «Делай как мы!» – крикнули сержанты. Через минуту весь батальон преодолевал участок «зараженной местности». Это действо внесло незабываемую изюминку в наш поход.