Поскольку серьезной наличности у них не было, они не могли внести арендную плату за квартиру. Они вращались в анархистском студенческом кругу, ютились где придется. Спать им тоже приходилось в тяжелых условиях; моя подруга рассказывала об одной ночи, проведенной в метро, при воспоминании о которой ее бросало в дрожь. Она всей душой стремилась вернуться домой; хотя в конце концов принимать решение пришлось не ей.

Однажды их пригласили на вечеринку, и они с готовностью приняли это приглашение, поскольку оно означало шанс провести ночь на кушетке или даже, может быть, в кровати. Так или иначе, в ту ночь они напились, музыку включили слишком громко, и сосед вызвал полицию, которая стала спрашивать у всех удостоверения личности. Копы увидели двух совсем молодых девчонок, отвезли их на вокзал, проверили их удостоверения и позвонили Фритцлю. Венская полиция продержала девушек всю ночь, дала проспаться с похмелья, а на следующий день за ними приехал Фритцль. Он буквально терроризировал мою подружку на обратном пути. Она решила, что никогда больше не увидит Элизабет. Но затем они столкнулись снова — Амштеттен ведь маленький городок, — и дружеская связь возобновилась. Сисси стала умолять мою подругу снова отправиться с ней, но к тому времени у нее уже сложилась новая жизнь, появились новые друзья, новая работа, и она не хотела проходить через все эти тяжкие испытания. После них моя подружка излечилась от страсти к бродяжничеству. Сисси же, наоборот, была готова на что угодно, лишь бы не возвращаться домой, к своему ужасному отцу.

Кто-нибудь из представителей власти должен был бы поинтересоваться, почему девочки убежали из дома, вместо того чтобы просто возвращать их родителям. Я имею в виду, что Элизабет уже дошла до черты. Знаю, к примеру, что она наглоталась снотворного за неделю перед тем, как сбежать. Был ли то крик о помощи или реальная попытка покончить со всем — мне неизвестно. Было ясно, что она в любую минуту готова взорваться. Но не нашлось ни одного психиатра или психотерапевта, который поинтересовался бы царящей в семье обстановкой. Их просто сдали обратно с рук на руки».

Вернувшись домой, Элизабет неблагоразумно сочинила большую часть сценария, которым Фритцль впоследствии объяснит ее продолжительное отсутствие. «Такая уж она дрянь, — сказал Фритцль Хереру, — разве нет, Пауль? Я имею в виду, что случилось в прошлом году, в Вене: курение, пьянство, проституция. Боюсь, это ее злосчастная мать приучила девчонку к подобным развлечениям. Все мы старались делать для нее только самое лучшее, но некоторым людям не поможешь, верно? Некоторым людям не поможешь».

Последние штрихи были нанесены: пол залит жидким строительным раствором, плитка уложена, печь установлена, проведена канализация. За электричество платили другие, благодаря хитрости и изворотливости Фритцля, сумевшего подключить подвал так, что он снабжался энергией за счет жильцов верхних квартир. Душ работал, и глубокая заморозка тоже. Использованная вода, равно как и туалет, сливались в общедомовую систему; большая часть мусора сжигалась в мощном мусоросжигателе, которым отапливался и подвал. То, что не подлежало сожжению, вытаскивалось на поверхность под покровом ночи.

Фритцль даже позволил себе небольшую издевку: опубликовал в местной газете рекламу о том, что сдается помещение со скидкой, так как вид ограничен, и рассчитывал сдать помещение американцам, совершающим увеселительную прогулку по Европе. И все же помещение было предназначено для одного-единственного жильца. Полный пансион, вид ограничен, очень тихо.

Срок пребывания — не ограничен. Строительство обошлось Фритцлю в 80 000 фунтов — часть он взял под заем у местного совета — и сотни человеко-часов, чтобы обустроить эту комнату, а равно и другие, которые вели к ней и маскировали ее существование. Впервые Фритцль задумал камеру в 1978 году, за шесть лет до того, как поселить гуда девушку, которую он обесчестил с детства. Он гордился делом своих рук — да и какой инженер не гордился бы? Это было его царство, и, как верховный правитель, он был счастлив. Он поднимался наверх, когда поблизости не было детей и Розмари. Затем прокрадывался обратно в камеру, с диском «тяжелого метала» из коллекции своего сына Харальда, и врубал проигрыватель на полную громкость. После этого вновь возвращался во внешний мир. напрягая слух, чтобы различить хотя бы звук. Офицеры, проводившие тот же эксперимент через двадцать четыре года с микрофонами и громкоговорителями, уверяли, что ничего не слышали. Идеально.

Элизабет была приговорена находиться в единственной комнатушке, в которую можно было пробраться через хитросплетение внешних комнат; входы в них скрывали отодвигающиеся книжные стеллажи и восемь запирающихся дверей, три из которых были снабжены электронным кодом. Пол был неровным, вентиляционная система работала с перебоями, воздух стоял затхлый. В комнате уже стоял запах разложения, который не выветривался. Но Фритцль и не стремился создать номер пятизвездочного отеля. Его конечным идеалом была тюрьма, и в этом отношении камера выдержала испытание на отлично. Франц Польцер, полицейский, которому поручили это самое необычное дело, скажет: «Уже на фазе планировки было заметно желание создать нечто особенное, что могло бы ускользнуть от взгляда строительных властей, создать крохотную комнату со своим маленьким секретом, маленькую темницу».

Не было ничего необычного, что в домах Нижней Австрии, балансировавшей на грани железного занавеса в годы европейской холодной войны, появлялись подземные бункеры с толстыми бетонными стенами и укрепленными стальными дверями. В 1978 году Йозеф Фритцль просил управление по городской застройке Амштеттена, чтобы ему разрешили построить свой бункер; он всегда называл его именно так — не подвал, не камера, а именно бункер. Во всяком случае, когда в 1983 году ему разрешили строить убежище, Фритцль получил значительную субсидию в 2000 шиллингов. Угроза ядерной войны была реальностью; строительство бункеров поддерживалось. Губерспикер амштеттенского совета заявляет, что при проверке на месте в 1983 году «не было замечено ничего подозрительного». Тогда он выразил надежду, что «господин Фритцль не придерживается какого-либо оригинального плана, а просто расширяет подземные помещения».

На самом деле планы у Фритцля были самые оригинальные. Но в 1983 году инспекция, равно как и пожарные, не обратили внимания на раздвижную стену из книжных стеллажей, которая скрывала коридор, ведущий в подземные камеры. Третья, рутинная, инспекция пожарного отдела в 1999 году также ничего не обнаружила.

Майор Хельмут Катценгрубер свидетельствует: «Как местные власти, отвечающие за городскую застройку, мы были обязаны выдавать лицензии на подобные проекты. Но мы и понятия не имели о дополнительных комнатах».

Власти одобрили внешние комнаты, которые Фритцль использовал как подсобные помещения: мастерскую, комнату для инструментов, два хранилища, помещение для хранения дров, с помощью которых дом отапливался в зимний период, а также два помещения для запчастей и всякой всячины. Незамеченными для бюрократов остались части старого, сырого и полуобвалившегося изначального подвала — тайного помещения, в недрах которого и зародился генеральный план Фритцля. Используя свои навыки электрика и строителя, он терпеливо работал над ним.

Соседка Данильчук видела, как Фритцль сооружает свои катакомбы; эти воспоминания ей теперь не вытравить из своей памяти. Конечно, ей и в голову не приходило, какова конечная цель строительства.

Хотя разрешение на постройку бункера было предоставлено лишь в 1983 году, многие предполагают, что Фритцль начал нелегальные работы раньше; он просто не мог переместить столько грунта и закончить всю работу за двенадцать месяцев. Позже он оснастился техникой, приобретая необходимые ему инструменты на дальних строительных складах. Он предпочитал сталь высокой закалки и бетон, покупая его со скидкой в строительной фирме, на которую когда-то работал.