— А что было бы тогда?

— Тогда вы остановились бы на роли «бедный я». Вам понятно, как это получается? Если вы ребенок, и кто-то выкачивает из вас энергию, угрожая телесным наказанием, то замкнутость не поможет. Прикидываясь скромнягой, вам не удастся заставить родителей отдать вам энергию. Их не волнует, что там у вас в душе. Их напор слишком силен. Поэтому вы вынуждены перейти на более пассивный уровень и попробовать подход «бедный я», взывая к милосердию этих людей, чтобы они ощутили свою вину в том зле, которое вам причиняют.

Если это не получается, вам, ребенку, приходится терпеть до тех пор, пока вы не станете достаточно взрослым, чтобы воспротивиться насилию и ответить агрессивностью на агрессивность. — Священник помолчал. — Как та подававшая вам ужин девочка из перуанской семьи, о которой вы рассказывали.

Чтобы получить выраженную в виде внимания энергию, человек готов на любые крайности. А впоследствии эта стратегия становится для него основным способом подчинения себе любого другого человека для овладения его энергией, ролью, к которой он постоянно прибегает.

— С «шантажистом» понятно, — сказал я. — А вот как формируется «следователь»?

— А как бы вы поступили, будучи ребенком, если члены вашей семьи заняты собой и не обращают на вас внимания, потому что главное для них — карьера или они целиком поглощены чем-нибудь еще?

— Не знаю.

— Если вы замкнетесь в себе, то своего не добьетесь: они не обратят на это внимания. Разве тогда вам не придется прибегнуть к тому, чтобы вмешиваться, лезть в чужие дела и в конце концов начать придираться к этим людям с целью заставить их уделить вам внимание и энергию? Этим как раз и занимается «следователь».

До меня стало доходить это откровение:

— Те, кто замкнут в себе, творят «следователей»!

— Совершенно верно.

— А «следователи» заставляют замыкаться в себе! А от «шантажистов» получается «бедный я» или, если это не происходит, еще один «следователь»!

— Именно. Таким образом, ролевая установка становится явлением постоянным. Но не следует забывать, что стремление подмечать эти роли у других вовсе не говорит о том, что сами мы свободны от подобного. Нам необходимо избавиться от этой иллюзии, и лишь тогда мы сможем идти дальше. Почти каждому из нас свойственно, по крайней мере, какое-то время, придерживаться определенной роли, и нужно достаточно долго присматриваться к себе со стороны, чтобы выяснить, что это за роль.

Некоторое время я молчал. Наконец, снова поднял взгляд на Санчеса:

— А что потом, когда мы поймем, в чем наша роль?

Санчес притормозил машину, чтобы взглянуть мне прямо в глаза:

— Ничто не мешает нам стать выше этой безотчетной игры, в которую мы играем. Как я уже говорил, нам дано прийти к более высокому смыслу собственной жизни, к духовному объяснению того, почему мы появились на свет именно в своей семье. Мы сможем хотя бы отчасти разобраться в том, кто мы такие на самом деле.

— Ну вот, почти приехали, — проговорил Санчес. Дорога шла вверх между двумя вершинами. Когда мы миновали нависавший справа исполинский утес, впереди показался небольшой домик. За ним возвышалась еще одна величественная скала.

— Грузовика падре Карла нет на месте, — заметил Санчес.

Мы поставили машину и направились к дому. Санчес открыл входную дверь и вошел, а я остался ждать снаружи. Я несколько раз глубоко вдохнул. Воздух был холодный и очень разреженный. Темно-серое небо было плотно закрыто тучами. Похоже, собирался дождь.

В двери появился Санчес:

— В доме никого. Должно быть, он на развалинах.

— И как нам туда добраться?

Я вдруг заметил, как он вымотался.

— Они дальше по этой дороге, примерно в полумиле отсюда, — проговорил он, передавая мне ключи от машины. — Если подняться на ближайший перевал, увидите развалины внизу. Езжайте один. Я хочу остаться здесь и поразмышлять.

— Хорошо, — согласился я и пошел к машине.

Сначала дорога спустилась в небольшое ущелье, а потом стала взбираться на перевал. Я предвкушал картину, которую мне предстояло увидеть, и не обманулся в своих ожиданиях. На вершине перевала моему взору открылись развалины на Мачу Пикчу во всем своем великолепии. На склоне горы расположился целый комплекс храмов. Они были сложены из поставленных друг на друга тщательно обработанных многотонных камней. Даже при неярком свете пасмурного дня было так красиво, что дух захватывало.

Я остановил машину и минут пятнадцать вбирал в себя энергию. По развалинам бродило несколько групп людей. Я заметил, как человек с воротничком католического священника выбрался из развалин одного из строений и направился к стоявшей неподалеку машине. Издалека казалось, что на нем кожаная куртка, а не сутана священника, поэтому я не мог с уверенностью сказать, что это падре Карл.

Заведя машину, я подъехал поближе. Он услышал звук двигателя, посмотрел вверх и улыбнулся, видимо, признав грузовичок Санчеса. Когда падре Карл заметил в кабине меня, на его лице выразился интерес, и он подошел ко мне. Неяркий шатен, он был невысок и коренаст. Пухлое лицо, глубоко посаженные голубые глаза. На вид ему было лет тридцать.

— Со мной падре Санчес, — сказал я, выйдя из машины и представившись. — Он там, в вашем доме.

Он протянул мне руку:

— Падре Карл.

Я перевел взгляд на развалины позади него. При ближайшем рассмотрении тесаный камень производил еще большее впечатление.

— Вы здесь впервые? — спросил священник.

— Да, — ответил я. — Уже не в первый раз слышу об этом месте, но такого не мог и предположить.

— Это один из центров с самой высокой в мире энергетикой.

Я пристально взглянул на него. Было очевидно, что он говорил об энергии в том же значении, что и Манускрипт. Согласно кивнув, я проговорил:

— Я сейчас занимаюсь тем, что пытаюсь сознательно наращивать запас энергии и справиться со своей ролевой установкой. — Эти слова прозвучали несколько претенциозно, но зато я был доволен, что сказал правду.

— Вы не производите впечатление слишком замкнутого человека, — проговорил он.

Я был поражен:

— Как вы узнали, что это моя ролевая установка?

— Выработалось какое-то чутье. Поэтому- то я и здесь.

— Вы помогаете людям распознать их ролевую игру?

— Да, и их истинную сущность. — Его глаза светились искренностью. Он говорил со всей прямотой, и было видно, что он ничуть не испытывает неловкости, полностью раскрывая себя перед незнакомым человеком.

Я промолчал, поэтому он поинтересовался:

— Вы разбираетесь в первых пяти откровениях?

— Большую часть читал, — сказал я, — и говорил кое с кем.

Тут до меня дошло, что я выражаюсь слишком туманно.

— Вроде бы первые пять мне ясны, — поспешил добавить я. — А вот с Шестым еще не все понятно.

Падре Карл кивнул, а потом сказал:

— Большинство из тех, с кем я беседую, даже не слышали о Манускрипте. Они приезжают сюда, и энергия приводит их в восторг. Одно это заставляет переосмыслить свою жизнь.

— А как вам встречаются эти люди?

Он посмотрел на меня со значением:

— Похоже, они сами находят меня.

— Вы говорите, что помогаете им распознать их истинную сущность. Каким образом?

Падре глубоко вздохнул, а потом начал:

— Существует лишь один способ. Каждому из нас необходимо перенестись в детство, туда, где мы жили вместе с родителями, и вспомнить, что тогда происходило. Как только мы осознаем свою ролевую установку, появляется возможность сосредоточиться на высшей истине своей семьи, которая лежит за пределами борьбы за энергию. Так что, как говорится, нет худа без добра. И эта обретенная истина может сделать нашу жизнь энергетически более полной, ибо с ней мы познаем, кто мы, куда направляемся и что мы делаем.

— Как раз об этом и говорил Санчес, — подтвердил я. — Хочется побольше узнать о том, как обрести эту истину.

Падре застегнул молнию на куртке: день клонился к вечеру и становилось прохладно.