– Да нет здесь связи, даже не пытайся. Тем более мне не сможешь дозвониться: либо у тебя не поймает, либо у меня. Мы же оба сейчас здесь, в зоне недоступности.

Меня посетило какое-то странное ощущение: мы встретились неслучайно где-то в другом измерении, а возможно, это меня перенесло сюда, а он давно здесь. Я не мог себе объяснить происходящее, а спросить отца об этом просто не получалось. Как в прошлый раз, я мог спросить только что-то о своих текущих проблемах, важных для моего возраста. Но как я тогда спросил про общагу? В принципе, наверное, этот вопрос вполне вписывался в возможные проблемы подростка.

Пока мы ели шулюм (это такой суп из овощей и тушёнки), я думал о том, где я. Смогу ли вернуться в фестивальный парк или меня отбросило в прошлое, и теперь будет развиваться альтернативная реальность? Потом подумал, что если это так, то через пару лет снова встречу Авелину. И, в принципе, мы можем быть уже не вместе, потому что я это уже всё пережил, а вот она нет. Или, быть может, она тоже всё вспомнит. Или, наоборот, увижу её, и меня потянет к ней с новой силой, она же будет тогда моложе, чем когда мы расстались. Мне захотелось достать телефон и зайти на её страницу в Контакте, но я понимал, что это невозможно по ряду причин.

Мы легли у костра, в палатку отец предложил переместиться попозже. Небо было тёмное и всё усыпано звёздами. Такого неба не бывает в городе, я похожее уже видел в деревне. Но здесь совсем нет огней, а угасающий костёр больше грел, чем светил. Поэтому передо мной предстало совсем другое небо. Густое и обволакивающее. Отец начал показывать мне созвездия, хотя многие я знал лучше, чем он. Мне тоже нравилось рассказывать ему вещи, в которых я был более продвинут. Он внимательно слушал.

– Ты умен не по годам, сынок, – сказал он спокойно.

Я не знал, что ответить. Говорить «спасибо» было не за что, мать часто хвасталась на людях, что я умный, но в глаза она мне этого никогда не говорила.

– Главное – не зазнавайся и продолжай умнеть, это в жизни очень пригодится.

– Спасибо за рекомендации, – это уже был совет, и я должен был поблагодарить за него.

Я смотрел на небо и погружался в его глубинные просторы, именно в такие моменты можно осознать свою ничтожность. Отец лежал рядом и рассказывал именно об этом. О том, что все наши земные проблемы имеют смысл на уровне социума, они страшны для людей, потому что люди могут переживать. В глобальном отношении мира мой сплит, Wi-Fi, общага и вообще институт – это только схема, по которой принято жить в социуме. Но у космоса другие законы, все эти звёзды, Млечный Путь, чёрные дыры существуют совсем в другом измерении. И мы просто частица всего этого, сильно зависим от космоса, но живём так мало по времени, что не ощущаем эту зависимость. Просто не успеваем. Космос меняется за сотни веков, и, возможно, вся наша жизнь на планете, жизнь всего человечества для развития глобального мира – просто миг.

Я провалился в эти мысли надолго. Отец начал вспоминать различные фильмы про космос, мы разговаривали с ним о сюжетах, о правдоподобности игры известных актёров. Потом он уснул, а я просто лежал в тишине – это был незабываемый момент. Мы лежали в ночи у костра, на берегу реки. Звуки насекомых наполняли ночное пространство, мой городской вакуум был разорван, я чувствовал, как мои желания и стремления потихоньку выходят на новый уровень. Я начинал осознавать, как на самом деле велик этот мир, и чтобы его поместить в своей голове, мне нужно стать умнее. А детский максимализм рисовал в мыслях картины, как я становлюсь космонавтом и устремляюсь к звёздам.

Немного толкнув локтем темноту, я упёрся в отца, он всё ещё здесь. От локтя по всему телу побежало тепло, было приятно, что сегодня он был открыт со мной, шутил и дал объяснение простым вещам. Научил находить в сложном простоту и не дал повода усомниться в своих чувствах ко мне. Это был отличный вечер, и я провалился в уютный спокойный сон, словно член стаи, который лёг по ближе к вожаку для ощущения большей безопасности.

Я открыл глаза и понял, что сижу в лодке на железной скамейке, и её холод проникает через мои тёплые штаны до самого тела.

– Ты что, решил поспать? – спросил Михалыч.

Я знал, что его зовут Михалыч, вчера они с отцом накатили по три стопки, а мне даже разрешили выпить бутылку пива. Сказали, что в 17 лет некоторые уже конкретно бухают, но мне при взрослых лучше не обострять. Сейчас должно быть четыре утра, и мы должны плыть на какую-то Джамбу, «на жереха». Но почему ж так холодно?

– Нет, я просто примёрз немного, – ответил Михалычу.

– Это потому, что солнышко ещё не встало, – Михалыч ткнул пальцем в утреннее небо, на котором не спеша таяли звёзды.

Наша лодка медленно отплывала от причала, рассекая осеннюю дымку, поднимавшуюся от тёплой воды. Воздух был прохладный и с увеличением скорости всё сильней и сильней пощипывал щёки. Я был одет в какой-то прикольный костюм рыбака, но то ли с пива, то ли с непривычки меня кидало в небольшую дрожь. Вдоль берега проносились зелёные деревья, осень только начинала вступать в свои права. Было красиво и таинственно, и я чувствовал всем телом работу двигателя, но звук его работы доносился как будто издалека раскатистым и далёким эхом над бескрайней гладью реки.

Ещё вчера я засыпал у костра в летнюю ночь и втайне надеялся, что всё начну с чистого листа и в 13 лет буду мудрым и бывалым 17-летним успешным подростком, а утром я уже тот самый 17-летний успешный юноша, который пытается достичь чего-то в рыбной ловле. Вчера мы были на какой-то небольшой быстрой речушке, а сегодня меня везут по огромной Волге, и я пытаюсь быстро вырасти, как растёт количество объектов перед моими глазами, как вырастают их объёмы и масштабы. Другой берег был так далеко, что эту реку, кроме как Великой, я уже никак не смог бы назвать – впечатлило.

Мы медленно набирали ход, двигатель должен прогреться. Мы рассекали дымку испарений, и она сворачивалась в клубы бархатного одеяла, которое скрывало синхронно расползающиеся волны за нашей лодкой. Я представил, что я матрос дальнего плавания, и мы выдвинулись в долгую и опасную экспедицию. Восходящее солнце превращало движущийся по воде туман в огненного змея. Его лучи наполняли пар жёлтым и розовым цветами. Туман разбивался о нос корабля, Михалыч зажмурился, его рука онемела от холода: он сидел на корме и держал штурвал голой рукой. Отец с передней части лодки протянул мне перчатку и показал жестом передать Михалычу. Сначала тот не стал брать, а через пару минут постучал мне по плечу, и я её ему протянул. Он быстро натянул перчатку на красную руку и заулыбался.

Солнце уже оторвалось от макушек деревьев, но теплее не становилось. Постепенно я от красоты природы и холода стал впадать в небольшой анабиоз. Я понимал, что спать нельзя, да особо и не получится из-за ветра, но глаза слезились от ветра и закрывались сами собой.

Я прикрыл глаза и начал представлять, как мы выплываем из прохлады берегов Волги к белым пескам Джамбы, кем-то так удачно придуманного острова. Сразу становится теплее, белые чайки встречают нас в голубом небе, и Михалыч уже в одной полосатой майке и просит обратно передать отцу перчатку, толкает меня в спину:

– Эй, не спи, скорость большая, можешь вылететь, – ветер проглотил многое из этой фразы.

Я сразу встрепенулся, глаза резко открылись, но сил прибавиться было неоткуда. Я чувствовал, как холод пронзил все участки моего тощего тела. В такие моменты обычно начинаешь завидовать таким людям, как Михалыч, у которого живот выпадал из-под майки. Отец мой был тоже крупный, но не сказать, чтобы уж слишком толстый. Я стал думать, буду ли я таким же, как мой отец, когда вырасту, или нет. Я смотрел на него со спины и представлял себя в его возрасте. Хотя его возраст мне казался очень далёким и неосязаемым, я провёл параллели между мной и своим братом. Он был младше почти на 10 лет, и я всегда обращал внимание, на то, что ему разрешают делать в его возрасте, а мне раньше не разрешалось. Отец был высокий и крупный, но по нему нельзя было сказать, что у него спортивное телосложение, но и толстым тоже нельзя было назвать. Он был просто крупным и видным. Что он видный, я не сам догадался. Слышал, как моя мать называла так его несколько раз, когда поливала грязью, повествуя очередным любопытным ушам про её прошлое. Но в целом обычно начиналось с фразы: “А Никита от кого?”. Эти слова сидели в моей голове по несколько дней после таких бесед. Я смотрел в данный момент на отца и язвительно отвечал в эхо прошлого, – да вот от этого мужика. А он гордо сидел на носу лодки, рассекая вместе с нею холодный воздух осенней реки, и даже не подозревал о хитросплетениях моих мыслей, искренне улыбаясь окружающему миру.