Саманта отдежурила со мной две ночи подряд, прежде чем вернуться к себе. Дома ее ждет работа – она юрист в какой-то крупной компании, рабочая неделя не менее восьмидесяти часов в неделю. Плюс семья, муж, который трудится в инвестиционном банке не менее ста часов в неделю.
– Иногда я грущу о тех временах, когда нам было по двадцать, – неожиданно признается она мне, натягивая на мой торс студенческую майку с эмблемой нашего женского землячества, а потом щелкает своим айфоном, запечатлевая меня на память. Спереди на майке надпись большими буквами: ГОЛЬФ-ВЕЧЕРИНКА. Саманта поясняет мне, что именно в таком прикиде мы всегда являлись на главную вечеринку года, организуемую землячеством. Шатались из одной комнаты общежития в другую, и в каждой комнате нам предлагали отведать какой-нибудь новенький коктейль. Тусовались, одним словом.
– И ты у нас всегда была самая трезвая! До последнего сохраняла ясность ума и держалась на своих двоих. А все-таки веселое это было время! – вздыхает Саманта. – Помнится, мы все старались напоить тебя, уламывали в каждой комнате. Но не тут-то было! Ты и в двадцать была ужас до чего серьезной и самостоятельной.
Саманта разражается веселым смехом. Я понимаю, что она хотела сказать мне комплимент, но почему-то ее слова больно задевают меня. Я молча окидываю взглядом унылую обстановку в своей палате. Вот ведь какие фортели может выкинуть жизнь, размышляю я. Так стоит ли так уж рано взрослеть и быть не по годам серьезной, когда еще есть время и можно просто подурачиться?
– А как мы познакомились? – спрашиваю я у подруги, гадая, как же это случилось на самом деле. Наверняка на какой-нибудь вечеринке в кампусе или где-нибудь на лоне природы во время очередного пикника. А может, я сидела, погруженная в дрему на каком-нибудь семинаре по истории искусств, и она меня попросту растолкала, вот и пришлось представиться. Или мы гуляли по территории кампуса, случайно столкнулись, и нас в ту же минуту притянуло друг к другу, словно магнитом. Нет, все это неправда. Что бы я себе там ни напридумывала, что бы она сейчас мне ни рассказала, все это – неправда! Я точно знаю, что это не может быть правдой. Хмурое лицо с обложки журнала, именно кома таким особам и к лицу! Разве это унылое создание способно на какие-то порывы? Да она и понятия не имеет о том, что такое дружба!
– О, довольно забавно все получилось! – откликается на мой вопрос Саманта. – Мы познакомились в первую же неделю после начала занятий. В студенческой столовке, за завтраком. Мы обе взяли лотки с сухим завтраком. Оглянулись по сторонам, ни одного знакомого лица. Наверное, потому и решили сесть рядом. Ведь мы же еще никого не знали.
– Да, довольно банальная история знакомства. Даже в письме домой нечего написать.
– Это уж точно! – весело рассмеялась она. – Но мы сумели извлечь максимум выгоды даже из первой реплики, которой мы обменялись, залив молоком свой попкорн. «Вкуснотища!» – помнится, сказал кто-то из нас, и это стало нашим общим паролем на долгие годы.
Я смотрю на нее непонимающим взглядом. Улыбка медленно сбегает с ее лица.
– Ну это шутка такая. Шутливая реплика мультяшного героя Тони Тигра. Он изображен на всех упаковках с сухим завтраком. Я тебе потом как-нибудь расскажу о нем.
Всю первую неделю Питер являлся ко мне в палату утром, словно по расписанию, и каждый раз ставил в вазу свежий букет маргариток.
– Это – твои самые любимые, – пояснил он, когда впервые принес маргаритки.
– Неужели? – вполне искренне удивилась я. Странно! Разве могут быть незатейливые маргаритки у кого-то любимым цветком?
– Ну если честно, – тут же колется он, – то маргаритки ты полюбила после того, как я преподнес их тебе на первом свидании. И постепенно у нас это как бы вошло в традицию. Я всегда дарил тебе только маргаритки. Хотя и понимал, что, возможно, в глубине души ты и восклицала в этот момент: «Неужели я не заслуживаю чего-нибудь лучшего?»
Он рассмеялся, но его смех был скорее похож на затянувшуюся икоту.
– Конечно же, мне следовало самому додуматься, что тебе хотелось получить что-то более изысканное, элегантное, нечто такое, что радовало бы глаз не один день. Но ты – это есть ты! Получив букет маргариток, ты лишь сказала, что цветы очень милы и они тебе нравятся. Не стала третировать такого деревенщину, как я, посмевшего явиться на свидание с охапкой дешевых цветов. Словом, я душил тебя маргаритками почти целый год, и в конце концов ты таки их и полюбила уже по-настоящему.
Питер смущенно качает головой.
– Если честно, то на момент нашего знакомства с тобой маргаритки – это были единственные цветы, которые я мог себе тогда позволить.
– А какие цветы были моими любимыми на самом деле? Без обмана? – задаю я свой следующий вопрос, пытаясь мысленно представить себе, как же все было на самом деле. Он мой муж, но пять лет назад был в статусе ухажера, без этой маски безутешной печали на лице, которую он нацепил на себя сейчас. И вот мой кавалер засыпает меня букетами маргариток. Я, тоже на пять лет моложе, еще не догадываюсь о том, что ждет меня впереди. Парень мне явно нравится, коль скоро я позволяю ему душить меня своими маргаритками. Я улыбаюсь. Все довольно мило! Особенно когда не знаешь, что тебя ждет в будущем. Но даже если бы и знала, все равно очень мило! Он промахнулся по части выбора цветов, а я не захотела ставить его в неловкое положение, указывать на опрометчивость и прочее. Что ж, выходит, он мне точно нравился, быть может, я даже была от него без ума. Хотя он ведь такой высоченный… Наверное, приходилось становиться на цыпочки, чтобы поцеловать его. И такой широкоплечий. Пожалуй, если бы он навалился на меня спящую, то с легкостью мог бы и раздавить. Я вдруг почувствовала, что мне приятно пытаться воспроизводить в своей памяти именно такие интимные подробности. А почему бы и нет?
Мой муж! Как-то звучит немного непривычно для моего нынешнего слуха. Непривычна даже сама мысль, что у меня есть муж. Но коль скоро я его любила когда-то, то, вполне возможно, сумею полюбить снова.
Питер сосредоточенно морщит лоб, пытаясь вспомнить, какие же цветы я любила на самом деле.
– Черт! Забыл, как они называются! Кажется, гиацинты. Тебе нравился их аромат. Ты говорила, что они напоминают тебе детство. Постараюсь завтра принести тебе гиацинты. Может, это поможет.
– Может! – вяло откликаюсь я. И мы с надеждой смотрим друг на друга. А вдруг и правда гиацинты сотворят чудо и помогут мне вспомнить все?
Наконец все посетители уходят. Я остаюсь одна. Погружаюсь в сон, но перед этим старательно вспоминаю. Тщетно! Мне нечего вспоминать! Такое впечатление, что я впустую напрягаю некий орган тела, который на самом деле мне не принадлежит. Странное ощущение. Просто фантом какой-то. Именно фантом! Так оно и есть. Но с другой стороны, как я могу сгибать свою ногу, если она не является частью всего остального моего тела? И как можно сжать руку в кулак, если мозг не пошлет соответствующий сигнал в нервные окончания пальцев?
Из телевизионных передач я отдаю предпочтение репортажам Джейми Рэардона. Репортер местной студии новостей, он продолжает держать в курсе последних событий о нашем чудесном спасении телезрителей единственного национального канала, который транслируется в госпитале. Кого-то он мне определенно напоминает. Кого именно, вспомнить не могу, но видеть его лицо мне почему-то всегда приятно. Такое чувство, будто он мой старый добрый приятель… или первая школьная любовь… или даже брат. Он такой сильный, такой надежный… И хотя для меня Джейми – всего лишь изображение на экране, все равно я воспринимаю его как своего друга.
Иногда меня навещает Андерсон, и тогда мы смотрим репортажи Джейми вместе. В сущности, мы чужие друг другу люди, и одновременно не совсем чужие. Молча пялимся на экран, слушаем, как Джейми сообщает телезрителям все новые и новые подробности крушения и нашего удивительного спасения, и они, эти подробности, моментально разлетаются по всему свету. Мы обмениваемся с Андерсоном короткими репликами. Дескать, какое это счастье, что мы остались в живых, и прочее, стараясь не думать в такие мгновения о неприятном. О чувстве вины, которое испытываешь при мысли о том, что вот ты жив, а другие нет. И каково это семьям тех, кто погиб! И конечно, никто из нас не затрагивает самый главный вопрос, который постоянно витает в воздухе. Почему мы? Почему именно мы? Впрочем, пока с нас достаточно и простого осознания того факта, что мы живы. А если возникает потребность в дополнительной информации, то ее с лихвой удовлетворяет Джейми со своими репортажами, пытаясь ответить на те вопросы, которые мы даже не смеем задавать самим себе.
