Кивок головой с экрана – знак того, что надо переключаться на телестудию. Жаль, что он уже закончил. Пусть бы еще остался… Хоть на немного. Что-то в его лице есть успокаивающее… и то, как он излагает факты… никакой официальщины. В общем-то рассказывает страшные вещи, быть может, самые страшные из того, что случались в моей жизни, но вот поди ж ты! Мне почему-то совсем не страшно.

Джейми Рэардон, Джейми, Джейми Рэардон! Почему ты не слышишь их? Какая-то мелодия вклинивается в мое сознание, нагромождение нот, незатейливая песенка, не более того. Ее напев готов уже вот-вот сорваться с моих губ. Я буквально чувствую, как вибрирует мотив у меня в горле. Еще немного, и я рассмеюсь от удивления. Надо же! Я хочу петь!

Женщина пошевелилась на стуле и тут же вперила в меня свой взгляд, даже не протерев сонные глаза.

– Нелл! – Она бросается ко мне, ее грудь накрывает меня, словно одеяло, я слышу слабый запах меда, которым пахнет ее мыло. Пока в голове никаких ассоциаций: полнейший туман, лишь отдельные проблески чего-то полузабытого, смутные, зыбкие, но от них делается почему-то тепло и покойно. – Я – твоя мама, Нелл! – восклицает женщина, отрываясь от меня. И я слышу, как позвякивают золотые браслеты на ее руках. Она нежно касается руками моего лица, гладит по щекам. У нее мягкие и ласковые руки. И внезапно она повторяет вслух мелодию, которую я только что сочинила.

Мы улыбаемся друг другу.

– Ты всегда так делала, когда была маленькой. По любому поводу тут же сочиняла песенку. Обо всем на свете. А иногда ты даже милостиво позволяла мне попеть вместе с тобой. Чтобы, так сказать, гармонизировать мелодию в дуэте.

– Как жаль! Но я ничего не помню… прости…

Улыбка сбегает с моего лица, голос срывается. Но женщина лишь прикладывает палец к губам.

– Ш-ш-ш-ш-ш… Не плачь, моя радость. Тебе не за что просить у меня прощения. Ты жива! Ты здесь, со мной! Я так благодарна судьбе за все! Поэтому ни о чем не печалься.

– Тут новости показывали… Это правда? – Я киваю в сторону телевизора.

– Давай пока не будем об этом! Эти новости… они все такие печальные.

– Но это правда, да? Все эти люди погибли?

Женщина вздыхает и нервно сплетает пальцы рук.

– Да. Это правда. Ваш самолет следовал рейсом из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Спустя два часа после начала полета самолет рухнул на землю. – Лицо женщины моментально становится белым. – Пока еще не установлена причина, по которой случилось крушение. – Она нетерпеливо взмахивает рукой. И я снова слышу мелодичный перезвон ее браслетов. – Давай-ка я лучше попытаюсь рассказать тебе кое-что о твоем прошлом. Вдруг это поможет тебе вспомнить все остальное. Ты работаешь в художественной галерее. Тебе тридцать два года. Ты живешь в Нью-Йорке. – Женщина на мгновение умолкает. – Ну что? Вспомнила что-нибудь?

Я отрицательно мотаю головой.

– А Питер? Он мой муж?

Я сосредоточенно хмурю лоб, стараюсь представить себе тот мир, в котором этот мужчина находится рядом со мной. Ничего не получается! И, что еще страшнее, я не чувствую никакой близости с ним. Неужели он мой муж? Я погружаюсь в размышления. Он и я?

– Все! Хватит на сегодня умственных упражнений! – Мама решительным движением натягивает мне на грудь простыню до самого подбородка, словно я маленькая девочка. Потом наклоняется, целует в лоб, и я слышу, как она тихонько напевает тот же мотив, словно пытаясь успокоить меня. Будто эта мелодия есть тот бальзам, который прольется на мою душу и исцелит ее. – На сегодня хватит и того, что есть. У нас впереди много времени, чтобы потихоньку вспомнить все. Будем вместе оглядываться в наше прошлое и вспоминать. И постепенно ты получишь ответы на все свои вопросы.

Да, получу! Мысленно соглашаюсь я. Мы будем вместе вспоминать мое прошлое. И тогда, возможно, в один прекрасный день я вспомню все и смогу начать жизнь сначала.

Сестра поправляет одну из трубочек капельницы, подсоединенной к моей руке, я открываю полусонные глаза. Мамы в палате нет, но ее присутствие все равно ощущается. На стенах развешаны многочисленные фотографии, на прикроватной тумбочке кипа фотоальбомов. По всей вероятности, в них заключено все мое прошлое. Они должны напомнить мне о том, кем я была до того ужасного мгновения, как меня выбросило вместе с креслом из объятого пламенем самолета и я очутилась на каком-то кукурузном поле, после чего впала в кому.

– Доброе утро, Нелл. Как себя чувствуете? – интересуется у меня медсестра.

– Разбитая вся какая-то. Пить очень хочу. И миллион вопросов.

Сестра улыбается и подает мне специальную кружку для питья с узеньким горлышком.

– Мы отправили вашу маму в отель. Надо же ей хоть немного поспать. Но она скоро приедет. А это все она оставила для вас по рекомендации доктора. Я сейчас позову его. Пожалуй, он сумеет ответить хотя бы на некоторые из ваших вопросов.

Сестра кладет один из альбомов прямо передо мной и уходит.

Я остаюсь в палате одна. Одна, совсем одна, наедине с чужой жизнью, которая когда-то была моей.

Открываю альбом на первой странице. На меня смотрят смеющиеся веселые лица. Мужчина, тот, который мой муж Питер, рядом я. Где же это нас сняли? Судя по всему, на океанском побережье. Голубая гладь на заднем плане отливает на солнце стеклом. У мужа на лоб сдвинуты защитные очки аквалангиста, я – в алом бикини, с облупленным от загара носом. Медленно листаю страницу за страницей. Все фотографии сливаются в одну: какие-то незнакомые лица, дружеские компании, вскинутые вверх кружки с пивом, фужеры с коктейлем «Маргарита» за стойкой бара, пляж, просторные ухоженные апартаменты, и все – чужое. Ни одна из фотографий не вызывает во мне ни малейших воспоминаний. Женщины на фотографиях все как на подбор хорошенькие, но в принципе ничего особенного. Большинство – в темных джинсах и светлых майках с весьма скромными вырезами. Мужчины еще пока в приемлемой форме, без излишних накоплений жира в области живота, и лысины ни у кого не просматриваются. Судя по снимкам, моя прошлая жизнь была вполне респектабельной: все весьма солидно и достойно. Беда лишь в том, что я ничего не помню, а потому не могу признать эту жизнь своею. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь переключить ход своих мыслей на что-то другое. Ведь я же самое настоящее ходячее чудо. Еще бы! Спрыгнуть с небес и остаться целой и почти невредимой. Уже одно то, что я лежу здесь и пытаюсь понять, что за люди запечатлены на принесенных фотографиях, есть самое настоящее чудо. Я осталась в живых, и это главное… пока… Я устало откидываю голову на подушку. Но кто я? Галерист? Искусствовед? Известная женщина, твердо стоящая обеими ногами на земле, которой все восхищаются, которой завидуют? Которая заседает во всяких благотворительных комитетах, помогает, обучает, возиться в семейных центрах «Инна-сити кидс» с подростками, проявившими хотя бы крохи способностей к рисованию и живописи? Кажется, да, все это про меня. Звучит вполне логично. Получается, что моя прошлая жизнь была просто фантастически интересной и насыщенной.

Кто-то негромко покашливает у дверей. Я открываю глаза и бросаю взгляд на дверь. Какой-то парень с копной золотистых кудрей на голове, такой прикольный чел, выражаясь молодежным сленгом, такого хулиганистого типа и явно из числа золотой молодежи. Но он сидит в инвалидной коляске и терпеливо дожидается, пока я замечу его. Присматриваюсь повнимательнее: какой-то он весь сморщенный, бледный, но черты лица красивые, особенно скулы. Встретишь такого на улице и невольно оглянешься, и не раз, пожалуй. Я чувствую, что краснею под его цепким взглядом. Или это его красота на меня так подействовала?

– Простите меня, Нелл, за вторжение. Я к вам буквально на одну секунду. Можно?

Я молча киваю, не в силах побороть свое смущение. Медсестра подкатывает его коляску прямо к моей постели.

– Спасибо, Алиса! Назад я сам как-нибудь доберусь.