«Сука», – чуть ли не с нежностью в голосе, глядя на меня, вдруг изрек Ерофеев, а минуту спустя с той же интонацией добавил: «Жидовка».

Н.А. с Ноткиным ушли, а мы с Аленой перебрались на кухню. Разговорились. Рассказала, что после операции его практически, кроме старых друзей, никто не навещает: избегают психологической нагрузки – для кого-то непривычным был его голос через микрофон.

«Приезжайте, приезжайте, – говорила она мне и даже попросила остаться переночевать: – Я боюсь с ним оставаться одна».

Когда вышли из кухни, Ерофеев уже был в другой комнате, лежал на полу и крепко спал. Поднять его было невозможно. Подложили ему под голову подушку, накрыли одеялом, и Алена вдруг неожиданно уехала, оставив нас вдвоем.

Пробудившись рано утром, Ерофеев, как мне показалось, не сразу понял, кто я, откуда, и вообще, что вчера происходило. Был заметно смущен. Разговор не клеился. Но напряженность обстановки быстро разрушили вторгшиеся без звонка с двумя бутылками дешевого портвейна соседи по дому – алкаш Эдик и казах Сережа. Художник. Полилась демократическая беседа. Порывалась уехать, но Ерофеев упорно останавливал. Звонила из больницы его жена Галя. Сообщила, что выписывается и скоро будет дома. Приехав, окинув меня быстрым взглядом, как бы между прочим спросила: «А это еще что за девушка?» Собираемся все уходить, но Ерофеев меня упорно задерживает. Уже в дверях сказал: «Обязательно звоните и приезжайте в любой момент». «Петушки» мои не подписал, а отдал читать их художнику Сереже. «Пусть просвещается», – сказал он.

____________

Ерофеев мне сам начал звонить. Почти каждый день. Иногда просил об этом Галину: «Мальчик очень просит, чтобы вы приехали».

Разговаривали мы с ним обо всем, на любые темы, но особенно ему нравилось, когда я несла всякую околесицу. Я это сразу отметила и всегда старалась его рассмешить. И это было совсем не трудно. Он любил посмеяться. Иногда хохотал над моими глупостями до упаду, до слез. Тогда Галя, голосом строгой жены, говорила: «Шмелькова, ну хватит же. Ему вредно так смеяться. У него же больное горло!» Как-то при очередном приступе смеха Веничка мне сказал: «Если моя любимая Беллочка Ахмадулина декадентка, то ты прямая ей противоположность – каламбуристка».

____________

Я уже чувствовала, что стала ему необходимой, хотя порой (особенно по телефону) приходилось выслушивать самое разнообразное: «У меня-то все серьезно. Ты моя планида», «Ты мне уже так долго мешаешь жить. Таких, как ты, давить надо», «Ты не меня жалей. Ты себя пожалей. Ты родить еще можешь? Тогда бы я выколотил деньги из-за границы, и мы бы купили в Америке колясочку».

Галя потихоньку раздражалась. Как-то, сама пригласив меня к ним в гости, вдруг неожиданно выпалила: «Не слишком ли вы к нам зачастили?» По донесению Венички, она начала собирать обо мне информацию. Первым откликнулся ближайший друг всех московских и не только московских знаменитостей Станислав Лён[1]. Откликнулся, ревнуя всех к Ерофееву, весьма злобно, на что Веничка отреагировал спокойно: «По отношению моих знакомых к тебе, – сказал он, – я определяю их отношение ко мне».

Еще в первые дни нашего знакомства Ерофеев попросил Льна пригласить меня с Майей Луговской[2], вдовой поэта Владимира Луговского, в открывшееся в самом центре Москвы поэтическое кафе «Гном». Предстоял интересный вечер. Ожидалось выступление поэтов и художников – Льва Кропивницкого[3], Игоря Холина[4], Генриха Сапгира и других шестидесятников. Лён клятвенно обещал Веничке выполнить его просьбу, но конечно же нам не позвонил. Ерофеев был страшно расстроен, тем более что финал этого вечера оказался для него печальным. В теплом кругу знакомых и друзей он неожиданно опьянел. Постепенно все разошлись, оставив его одного без денег, не ориентирующегося ни во времени, ни в пространстве. Спасла Ерофеева художница Марина Герцовская. Не будучи с ним знакомой, взяла такси и доставила домой на Флотскую.

____________

27 ноября

Я на Флотской. Звонит Ната А.: «У меня Игорь Ворошилов. Очень хочет вас видеть». У Вени депрессия. Идти отказывается. Еле уговариваю. Изо всех сил стараюсь его развеселить. Игорь, скользнув по мне своим острым проницательным взглядом, воскликнул: «Да она же его любит!» А Веничка холодно отрезал: «Ты с каждой минутой становишься все вульгарней». Но по возвращении домой вернул и подписал мои самиздатские «Петушки»: «Милой Наталье Шм. надписываю этот паскудный экземпляр с почтением и нежностью. Помнящий неизменно В. Ероф. 27/11-87 г.».

Самиздатовский, «паскудный» экземпляр поэмы «Москва – Петушки» с автографом В. Ерофеева

____________

Галя посылает нас с Веней в аптеку, выдав ему 25 рублей на всевозможные лекарства. Ценя ее доверие, отчаянно сопротивляюсь, когда он на все деньги закупает вина. По возвращении – дикий скандал. Я реву. Веничка невозмутим и даже придумывает Гале, как он выдворил одну даму с модной прической из очереди за вином: «Я ей все-таки модную прическу попортил! Я ее внутри магазина постоянно отстранял. Она мне: “Сволочь! Я все-таки раньше тебя возьму!” Тогда я сверху беру ее за волосы и швыряю на пол! Гул одобрения». Ну и выдумщик Ерофеев!

Галя оставляет меня ночевать. Даже приносит в постель какие-то успокаивающие капли, говоря при этом: «Двоих я вас, наверное, не прокормлю». И добавляет: «Да, Ерофеев, любовь – не картошка».

____________

Утром, к великому моему удивлению, Галя приглашает меня в гости к своей матери Клавдии Андреевне Грабовой. Я с ней еще не знакома и воспринимаю свое появление в ее доме как смотрины. Встретила внешне доброжелательно. За беседой незаметно ко мне присматривается. Галя с Веней подчеркнуто внимательна и нежна. При прощании, как бы между прочим, Клавдия Андреевна наказывает: «Веня, держись Гали!»

____________

Галя в своем отношении ко мне совершенно непредсказуема. Позвонила по телефону и пригласила приехать, чтобы всем вместе послушать выступление по телевизору Высоцкого. Веничка его очень любит. Являюсь. Не могу не почувствовать ее сильное раздражение, вызванное моим присутствием.

Слышу, как Ерофеев ей шепчет: «Не обижай девчонку». Собираюсь домой. Веничка умоляет: «Не уезжай, не уезжай!» Из глаз его градом сыплются крупные слезы. Первый раз вижу его в таком состоянии. И все же уехала. Из-за Гали. Она вышла на кухню и долго, в оцепенении, подперев голову рукой, смотрела в темное окно…

____________

Веничка выразил желание приехать ко мне в гости на Юго-Запад. До самого подъезда его провожала Галя. Зайти отказалась, как ни уговаривала. Сразу же обругал все вывешенные на стенах картины художников-шестидесятников. Даже моего любимого Зверева. «Какие-то все дутые», – сказал он.

Правда, похвалил одну мою работу – занесенную снегом в вечернем лиловом лесу часовенку.

Через несколько часов по вызову Венички с несколькими бутылками сухого вина появился «любимый первенец» Вадим Тихонов[5]. Вижу его впервые. Показался занятным. По неуемным комплиментам в мой адрес сразу чувствую его прочную неприязнь к Гале: «Поздравляю, Ерофеев. Наконец-то тебе повезло! Надо же, без горла – и такая любовь! К ней грязь не пристанет. Видела бы Носова, что у тебя появился аппетит» (Веня съел омлет).

Мне: «Он тебя постоянно цитирует, все за тобой записывает. Ушел бы от нее, если бы она не попадала в больницу. Ей от него только валюта нужна» и т. д., и т. д.